губы — взялъ и поцѣловалъ… дико, но до нѣкоторой степени понятно. Нѣтъ, отвѣчаетъ, что любитъ меня. Признаться, это удивило меня еще больше. Жду, какъ онъ будетъ объясняться. Ничего. Повторилъ еще разъ: „Я васъ очень люблю, Елена Евгеньевна“ — больше ничего. Будто нѣмой или кретинъ!
Вѣдь если такъ все молчать и не умѣть говорить о своихъ чувствахъ, то можно дойти Богъ знаетъ до чего, до Геркулесовыхъ столповъ!..
Онъ уѣхалъ черезъ три дня, не говоря мнѣ больше ничего о своей любви. Все-таки странно, что онъ такъ вылетѣлъ изъ моей головы, изъ памяти! Только, смотря на портретъ, я вспомнила точно его и весь лѣтній случай, довольно смѣшной въ сущности.
Сегодня онъ былъ у меня съ визитомъ. Кажется, я не говорила ему своего адреса. Посидѣлъ минутъ двадцать и ушелъ, ничего не сказавъ, т.-е. не сказавъ про свою любовь. А между тѣмъ, очевидно, онъ меня любитъ, — иначе, зачѣмъ бы ему и приходить ко мнѣ? Разговоръ вела больше я, онъ кое-какъ отвѣчалъ, все краснѣлъ и былъ печаленъ.
Я живо представляю себѣ его жизнь, скромную, ни богатую, ни бѣдную, очень буржуазную и извѣстную заранѣе до самаго конца. Одна мысль о подобномъ существованіи наводитъ на меня уныніе и грусть. Я понимаю, что можно полюбить человѣка не равнаго себѣ, другого круга, воспитанія, — „не пару“, но тогда долженъ быть романтизмъ, тогда хочется прелести контраста. Можно полюбить бѣднаго поэта, акробата, даже, скажемъ, шоффера, но мелкаго чиновника — безъ будущаго, безъ нищеты, средняго маленькаго обывателя, — это немыслимо. Въ старину, когда были
губы — взял и поцеловал… дико, но до некоторой степени понятно. Нет, отвечает, что любит меня. Признаться, это удивило меня еще больше. Жду, как он будет объясняться. Ничего. Повторил еще раз: „Я вас очень люблю, Елена Евгеньевна“ — больше ничего. Будто немой или кретин!
Ведь если так всё молчать и не уметь говорить о своих чувствах, то можно дойти Бог знает до чего, до Геркулесовых столпов!..
Он уехал через три дня, не говоря мне больше ничего о своей любви. Всё-таки странно, что он так вылетел из моей головы, из памяти! Только, смотря на портрет, я вспомнила точно его и весь летний случай, довольно смешной в сущности.
Сегодня он был у меня с визитом. Кажется, я не говорила ему своего адреса. Посидел минут двадцать и ушел, ничего не сказав, т. е. не сказав про свою любовь. А между тем, очевидно, он меня любит, — иначе, зачем бы ему и приходить ко мне? Разговор вела больше я, он кое-как отвечал, всё краснел и был печален.
Я живо представляю себе его жизнь, скромную, ни богатую, ни бедную, очень буржуазную и известную заранее до самого конца. Одна мысль о подобном существовании наводит на меня уныние и грусть. Я понимаю, что можно полюбить человека не равного себе, другого круга, воспитания, — „не пару“, но тогда должен быть романтизм, тогда хочется прелести контраста. Можно полюбить бедного поэта, акробата, даже, скажем, шофёра, но мелкого чиновника — без будущего, без нищеты, среднего маленького обывателя, — это немыслимо. В старину, когда были
