Жена оказалась смѣшнымъ и проказливымъ существомъ; временами Геннадію казалось, что онъ женился на мартышкѣ Сафо. Ему было столько хлопотъ и безпокойства съ молодою женою, что это было почти достаточнымъ наказаніемъ за нарушенный обѣтъ. Царь назначилъ его, какъ зятя, ближайшимъ своимъ помощникомъ и поручилъ судъ и разборъ всякихъ тяжбъ и преступленій.
Геннадій судилъ милосердно и мягко, такъ что возбудилъ даже ропотъ придворныхъ, которымъ давно было непріятно возвышеніе пришельца.
Опять царь ему сказалъ:
— Вотъ и видно, что ты монахъ: кто же иначе такъ станетъ судить? Я только удивляюсь, чего ты отъ меня скрываешься?
Геннадій снова началъ клясться и отпираться и, чтобы не открывать своего настоящаго званія, началъ судить немилосердно, за малѣйшій проступокъ наказывая жестокими пытками и казнями.
Однажды, когда онъ сидѣлъ на судейскомъ помостѣ рядомъ съ царемъ, изъ толпы выступилъ высокій воинъ съ темнымъ и прекраснымъ лицомъ и сказалъ:
— Геннадій, какъ можешь ты судить людей, самъ будучи клятвопреступникомъ, убійцею и воромъ?
И потомъ разсказалъ по порядку всю жизнь, всѣ мысли брата Геннадія, будто все время незримо находился въ его сердцѣ. Всѣ слушали молча, и царевъ зять, блѣдный, отирая потъ, закричалъ:
— Это — дьяволъ! Ложь и отецъ лжи. Кто тебя послушаетъ?
Воинъ улыбнулся и тихо сказалъ:
— Ты узналъ меня? Да, я — дьяволъ и тебя погубилъ, но говорю я правду. Ты все время думалъ не о своей душѣ, не о ближнихъ, а о своей чести, о досто-
Жена оказалась смешным и проказливым существом; временами Геннадию казалось, что он женился на мартышке Сафо. Ему было столько хлопот и беспокойства с молодою женою, что это было почти достаточным наказанием за нарушенный обет. Царь назначил его, как зятя, ближайшим своим помощником и поручил суд и разбор всяких тяжб и преступлений.
Геннадий судил милосердно и мягко, так что возбудил даже ропот придворных, которым давно было неприятно возвышение пришельца.
Опять царь ему сказал:
— Вот и видно, что ты монах: кто же иначе так станет судить? Я только удивляюсь, чего ты от меня скрываешься?
Геннадий снова начал клясться и отпираться и, чтобы не открывать своего настоящего звания, начал судить немилосердно, за малейший проступок наказывая жестокими пытками и казнями.
Однажды, когда он сидел на судейском помосте рядом с царем, из толпы выступил высокий воин с темным и прекрасным лицом и сказал:
— Геннадий, как можешь ты судить людей, сам будучи клятвопреступником, убийцею и вором?
И потом рассказал по порядку всю жизнь, все мысли брата Геннадия, будто всё время незримо находился в его сердце. Все слушали молча, и царев зять, бледный, отирая пот, закричал:
— Это — дьявол! Ложь и отец лжи. Кто тебя послушает?
Воин улыбнулся и тихо сказал:
— Ты узнал меня? Да, я — дьявол и тебя погубил, но говорю я правду. Ты всё время думал не о своей душе, не о ближних, а о своей чести, о досто-
