открыла глаза и вздохнула, будто пробужденная отъ глубокаго сна, при чемъ вмѣстѣ съ первыми признаками жизни вернулась и ея печаль, потому что обильныя и неудержимыя слезы потекли изъ ея свѣтло-карихъ глазъ и она начала метаться, какъ въ горячкѣ, громко и горько сѣтуя на свою участь. Изъ ея безсвязныхъ словъ и восклицаній Нектанебъ узналъ, что она богатая наслѣдница, сирота, отвергнутая какимъ-то безсердечнымъ юношей и пытавшаяся въ припадкѣ отчаянья схоронить въ рѣчныхъ струяхъ свое горе. Узналъ онъ также, что зовутъ ее — Филлидой. Впрочемъ, онъ могъ догадаться объ этомъ и безъ ея словъ, ибо домъ ея родителей, теперь уже умершихъ, находился невдалекѣ отъ берега рѣки, гдѣ стояли лодки для прогулокъ и другихъ какихъ надобостей владѣльцевъ. Говоря, она плакала, обвивала его шею руками и прижималась къ старому рыбаку, какъ; младенецъ прижимается къ своей кормилицѣ, онъ же ее гладилъ по волосамъ, утѣшая какъ могъ.
Утро и крѣпкій сонъ принесли успокоеніе, не приходившее съ ласковыми словами.
открыла глаза и вздохнула, будто пробужденная от глубокого сна, причём вместе с первыми признаками жизни вернулась и её печаль, потому что обильные и неудержимые слезы потекли из её светло-карих глаз и она начала метаться, как в горячке, громко и горько сетуя на свою участь. Из её бессвязных слов и восклицаний Нектанеб узнал, что она богатая наследница, сирота, отвергнутая каким-то бессердечным юношей и пытавшаяся в припадке отчаянья схоронить в речных струях свое горе. Узнал он также, что зовут ее — Филлидой. Впрочем, он мог догадаться об этом и без её слов, ибо дом её родителей, теперь уже умерших, находился невдалеке от берега реки, где стояли лодки для прогулок и других каких надобостей владельцев. Говоря, она плакала, обвивала его шею руками и прижималась к старому рыбаку, как; младенец прижимается к своей кормилице, он же ее гладил по волосам, утешая как мог.
Утро и крепкий сон принесли успокоение, не приходившее с ласковыми словами.
