Нѣтъ спасенія для того, кто такъ страдаетъ отъ себя самого, — кромѣ быстрой смерти.
Ваше убійство, судьи, должно быть жалостью, а не мщеніемъ. И убивая, блюдите, чтобы сами вы оправдывали жизнь!
Недостаточно примириться съ тѣмъ, кого вы убиваете. Ваша печаль да будетъ любовью къ сверхъ-человѣку: такъ оправдываете вы продленіе своей жизни!
«Врагъ» должны вы говорить, а не «злодѣй»; «больной» должны вы говорить, а не «негодяй»; «сумасшедшій» должны вы говорить, а не «грѣшникъ».
И ты, красный судія, еслибъ ты громко сказалъ все, что ты совершилъ уже въ мысляхъ, каждый закричалъ бы: «Прочь эту грязь и этого ядовитаго червя!»
Но одно — мысль, другое — дѣло, третье — образъ дѣла. Между ними не вращается колесо причинности. Образъ сдѣлалъ этого блѣднаго человѣка блѣднымъ. На высотѣ своего дѣла былъ онъ, когда онъ совершалъ его: но онъ не вынесъ его образа, когда оно совершилось.
Всегда смотрѣлъ онъ на себя, какъ на совершившаго одно только дѣло. Безуміемъ называю я это: исключеніе превратилось въ существо его.
Черта околдовываетъ курицу[ВТ 1]; ударъ, который онъ нанесъ, околдовываетъ его бѣдный разумъ — безуміемъ послѣ дѣла называю я это.
Слушайте, вы, судьи! Другое безуміе существуетъ еще: это безуміе передъ дѣломъ. Ахъ, вы проникли недостаточно глубоко въ эту душу!
Такъ говоритъ красный судія: «но ради чего убилъ этотъ преступникъ? Онъ хотѣлъ ограбить».
Нет спасения для того, кто так страдает от себя самого, — кроме быстрой смерти.
Ваше убийство, судьи, должно быть жалостью, а не мщением. И убивая, блюдите, чтобы сами вы оправдывали жизнь!
Недостаточно примириться с тем, кого вы убиваете. Ваша печаль да будет любовью к сверхчеловеку: так оправдываете вы продление своей жизни!
«Враг» должны вы говорить, а не «злодей»; «больной» должны вы говорить, а не «негодяй»; «сумасшедший» должны вы говорить, а не «грешник».
И ты, красный судья, если б ты громко сказал все, что ты совершил уже в мыслях, каждый закричал бы: «Прочь эту грязь и этого ядовитого червя!»
Но одно — мысль, другое — дело, третье — образ дела. Между ними не вращается колесо причинности. Образ сделал этого бледного человека бледным. На высоте своего дела был он, когда он совершал его: но он не вынес его образа, когда оно совершилось.
Всегда смотрел он на себя, как на совершившего одно только дело. Безумием называю я это: исключение превратилось в существо его.
Черта околдовывает курицу[ВТ 2]; удар, который он нанес, околдовывает его бедный разум — безумием после дела называю я это.
Слушайте, вы, судьи! Другое безумие существует еще: это безумие перед делом. Ах, вы проникли недостаточно глубоко в эту душу!
Так говорит красный судья: «но ради чего убил этот преступник? Он хотел ограбить».
