ваше передать продовольственный вопрос, возложенный законом на министра внутренних дел, в руки министра торговли — есть тяжкий приговор надо мною. Ваше величество, у раки святого Феодосия черниговского, господь, как вы сами изволили это сказать мне однажды, послал вам мысль призвать меня на пост министра внутренних дел…» Позвольте мне прервать. Я не хотел касаться одного человека: когда вы настойчиво ставили вопрос, кто меня проводил, я искренно говорил: я не знаю. Из этого письма вы видите, он сам сказал — никто, и, что вот ему, во время молитвы в соборе, пришло на мысль. Как раз раскрываются скобки того, что я невольно скрыл. Я очень извиняюсь, мне стыдно перед вами, но причина, вы понимаете, такая была, (Читает.) «Под покровом святителя и вашей ко мне милости работал я вот уже более двух лет всеми своими силами, всем разумением, и сейчас, перед лицом бога, смело говорю, что ничем не погрешил перед вами и перед своей родиной. Тяжко приходилось мне на моем страдном служебном пути, где окружало меня столько недоброжелательства, но неизменно я был окрылен доверием вашим. Теперь богу угодно было лишить меня этой единственной всемогущей силы, без которой нельзя работать так, как повелевает совесть. Ваше величество, я ношу скромное имя, до сих пор на всем протяжении моей службы ничем его не запятнал. У меня растут три сына, будущие ваши верные слуги и наследника вашего. Мне горько оставить им в наследие память о моей бесплодной и бесславной службе, а таковой она перейдет в будущее при тех тяжелых и, повидимому, непреоборимых обстоятельствах, при которых все для меня складывается. Ваше величество, я одинок в Петрограде. Преданнейшие старые слуги ваши, которые благожелательно относились ко мне, кн. Мещерский, ген. Богданович, ушли в лучший мир и не помогут в эти трудные для меня дни ни советом, ничем. Но я считаю себя обязанным сказать вам перед лицом бога, что русских, честных, простых людей смущает то направление, которое принимает ваше правительство. Оно скоро приведет нашу родину к тяжким испытаниям. Мои мнения доходят до вас, государь, или искаженными, или не доходят совсем, но я всем сердцем верю и чувствую, в чем счастье, благо и гордость нашей родины. Государь, сила, власть и влияние сейчас в руках людей, частью до изумления равнодушных к судьбам России, частью политически изменчивых, приспособляющихся к обстоятельствам, одурманенных жаждой дешевой славы и личного честолюбия. Я не сужу их. Им будет судьей господь бог. Давно и упорно левая печать, часть Государственной Думы и ее председатель Родзянко, знаменитый А. И. Гучков и некоторые члены совета министров обещали, что я скоро буду уволен. Сегодня они многого достигли, ибо вся Россия видит теперь, что ваше доверие ко мне теперь подорвано открыто и ясно перед всеми. Тяжело
