себе так и не помню, чтобы были какие-нибудь другие соображения.
Председатель. — Не помните, что вам говорили об этих соображениях?
Лодыженский. — Ничего не говорили. Штюрмер вообще часто горячился и любил все делать заранее, чтобы потом выкинуть мысль из головы. Это вероятно и было причиною того, что он за три недели забил в набат.
Председатель. — Скажите, пожалуйста, 1-го июня, одновременно с испрошением указа о перерыве занятий, был испрошен указ о роспуске Думы?
Лодыженский. — Не припомню.
Председатель. — А указ о роспуске, который был испрошен в самом начале созыва этой Думы, был сохранен Штюрмером или нет?
Лодыженский. — Нет.
Председатель. — Может быть, этим объясняется и то, что вы не составили проекта на получение указа также и о роспуске Государственной Думы?
Лодыженский. — Да.
Председатель. — Вам не памятны обстоятельства роспуска Думы 20-го июня с назначением срока возобновления занятий 1-го ноября?
Лодыженский. — Особенно точно не помню.
Председатель. — Соответственное представление ваше о перерыве занятий опять исключает слова о согласии — «по соглашению с председателем Г. Думы и г. совета».
Лодыженский. — Очевидно, это уже было сделано в соответствии с предыдущим докладом Штюрмера, находившего слова эти лишними.
Председатель. — Скажите, что вы помните об обстоятельствах созыва Думы 1-го ноября 1916 года? Не помните ли вы о колебаниях, которые тогда возникли по поводу того, созывать или отсрочить созыв Думы?
Лодыженский. — Не припомню сейчас.
Председатель. — Вы не можете сказать, почему здесь нет соответственного проекта и соответственного отпуска всеподданнейшего представления об указах начала и перерыва занятий?
Лодыженский. — Совершенно не могу сказать.
Председатель. — В таком случае, когда указом определяется срок созыва Думы, вы испрашивали соответственное повеление или нет?
Лодыженский. — Виноват, г. председатель, я не совсем понимаю. Вы изволите говорить о каком указе? Здесь указ о созыве Думы на 1-е ноября?
