ея беременности, — а потомъ еще болѣе стыднлась зтой своей выходіш и сдѣлалась образцомъ дочерней любви и уваженія къ матери. Это было наградою тетѣ ГГоллн, которая сама себя почнтала «во всѣхъ статьяхъ непсправною» и нііко го не бралась исправлять, но до самозабвенія восторгалась, когда видѣла, что ліоди «нн отъ чего нсправляются*. Нн оіш чего!.. Она была бы до слезъ смуіцена, если бы ей доказалн, что это «ннчто» была сама она, упіедшая «отъ с-воего болота». Такъ преобразилъ ее Тотъ, Кто жалѣетъ объ утрагЬ однон овцы, н, хватпвшись ея, оставляетъ девяносто девять овецъ, идущнхъ своею дорогою, н пщетъ въ кустахъ н терніп потерявшую путь одну овцу, и находитъ ее, беретъ ее на Свон священныя рукп, и несетъ, и радуется, н даетъ радость всѣмъ, кому нонятна н дорога радость, что ожилъ человѣкъ! Лнчныхъ утѣшеній тетя Поллп съ тѣхъ поръ не искала, но онн ее пногда находнли, и одно такое прекрасное утѣшеніе освѣтило ея закатъ: ея зять, мужъ Сусанны, отяйчилея благороднѣйшею дѣятельностью прн «освободительныхъ работахъ» въ царствованіе Александра I I . I I тетя, прн поіученік нзвѣстія объ этомъ, плакала радостнымп слезамн на груди у евоен Гильдегарды н сама себя перебивала словами: — Нѣтъ, за что же?.. За чтб мнѣ такъ много дано. когда я такъ мало стбю! Но, увлекаясь воспомпнаніями о тетѣ Поллм, я отстунаю отъ порядка повѣствованія, съ которымъ здѣсь нора кончить. Возвращаюсь къ тому, когда тетушка пріѣхала къ намъ въ деревню, пзмученную голодомъ, которому ѵже былъ виденъ предѣлъ, но къ которому теперь прнсоедпннлнсь повальныя болѣзнн: онѣ сложнлн на землю половнну живущнхъ п навели уныніе и страхъ на другую половнну.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.
Тетя Полли собственно была вызвана къ намъ отцомъ, который описалъ ей наше унылое состояніе, и она сейчасъ же пріѣхала вмѣстѣ съ Гильдегардою и привезла успокоеніе и радости.
Эта женщнна всегда привозила съ собою, во-первыхъ,
