васъ двое, а я одинъ: вотъ, еслибъ и со мною былъ братъ мой Патроклъ; то дѣло пошло бы иначе. — Такъ Патроклъ братъ тебѣ? спрашиваетъ Эвтидемъ. — Вопросъ, очевидно, прежній, только перемѣнены лица. — Да, мы съ нимъ отъ одной матери, но отъ разныхъ отцовъ, говоритъ Сократъ: отецъ Патрокловъ былъ Хередемъ, а мой Софронискъ. — Значитъ Софронискъ, подхватилъ софистъ, есть другой въ разсужденіи отца? слѣдовательно онъ не отецъ? и у тебя, Сократъ, нѣтъ отца?
Послѣдній софизмъ построенъ, очевидно, на томъ положеніи древней діалектики, которымъ утверждалось, что одно сказуемое не можетъ приличествовать многимъ вещамъ или лицамъ, что каждый предметъ имѣетъ свои особенныя свойства. По свидѣтельству Плутарха[1], это положеніе было развито преимущественно Стильпономъ; но еще гораздо ранѣе знали его софисты, какъ видно изъ словъ Платона[2]: «Такъ, пожалуй, мы дадимъ возможность спорить и дѣтямъ, и запоздалымъ умникамъ; ибо всякій тотчасъ возразитъ, что одно не есть многое, и многое не есть одно. Иные еще будутъ рады не называть человѣка добрымъ, а только добро называть добромъ, человѣка — человѣкомъ». Шлейермахеръ въ этихъ словахъ видитъ упрекъ Антисѳену; но по нашему мнѣнію, онѣ ближе относятся къ Эвтидему и Діонисіодору, особенно когда сообразимъ указаніе на нихъ Цицерона[3]: ὀψιμαθεῖς (запоздалые умники) autem homines scis quam insolentes sint. — Въ слѣдъ за обиднымъ для Сократа заключеніемъ софистовъ, Ктизиппъ дѣлаетъ столь же обидный вопросъ самимъ софистамъ: но и вашъ отецъ, говоритъ онъ, отличенъ ли отъ моего? — Нѣтъ не отличенъ, отвѣчаютъ они, потому что иначе остались бы безъ отца. — Какъ же такъ? продолжаетъ Ктизиппъ: вашъ отецъ есть ли отецъ и
- ↑ Adv. Colot. p. 1119. C. s. 22, p. 573. Vol. V. Сн. Deyks, de Megaricorum doctrina p. 83. sq.
- ↑ Sophist, p. 251. C. сравн. 260. A. B. Phileb. p. 14. C.
- ↑ Epist. famil. IX. 20.
вас двое, а я один: вот, если б и со мною был брат мой Патрокл; то дело пошло бы иначе. — Так Патрокл брат тебе? спрашивает Эвтидем. — Вопрос, очевидно, прежний, только переменены лица. — Да, мы с ним от одной матери, но от разных отцов, говорит Сократ: отец Патроклов был Хередем, а мой Софрониск. — Значит Софрониск, подхватил софист, есть другой в рассуждении отца? следовательно он не отец? и у тебя, Сократ, нет отца?
Последний софизм построен, очевидно, на том положении древней диалектики, которым утверждалось, что одно сказуемое не может приличествовать многим вещам или лицам, что каждый предмет имеет свои особенные свойства. По свидетельству Плутарха[1], это положение было развито преимущественно Стильпоном; но еще гораздо ранее знали его софисты, как видно из слов Платона[2]: «Так, пожалуй, мы дадим возможность спорить и детям, и запоздалым умникам; ибо всякий тотчас возразит, что одно не есть многое, и многое не есть одно. Иные еще будут рады не называть человека добрым, а только добро называть добром, человека — человеком». Шлейермахер в этих словах видит упрек Антисфену; но по нашему мнению, они ближе относятся к Эвтидему и Дионисиодору, особенно когда сообразим указание на них Цицерона[3]: ὀψιμαθεῖς (запоздалые умники) autem homines scis quam insolentes sint. — Вслед за обидным для Сократа заключением софистов, Ктизипп делает столь же обидный вопрос самим софистам: но и ваш отец, говорит он, отличен ли от моего? — Нет не отличен, отвечают они, потому что иначе остались бы без отца. — Как же так? продолжает Ктизипп: ваш отец есть ли отец и
————————————
