301. впалъ въ крайнее недоумѣніе и подумалъ: по дѣламъ мнѣ; за чѣмъ было разѣвать ротъ; однакожь отвѣчалъ: отлично, потому что красота присуща всякой вещи. — И такъ, если тебѣ присущь быкъ, то ты быкъ? и если, какъ теперь, тебѣ присущь Діонисіодоръ, то ты Діонисіодоръ? — Говори-ка лучше, сказалъ я. — Однакожь какимъ бы образомъ, продолжалъ онъ, одно могло быть другимъ, когда одно присуще другому? B. — А развѣ ты сомнѣваешься? спросилъ я, рѣшившись подражать этимъ мужамъ въ вожделѣнной для меня мудрости ихъ. — Какъ же не сомнѣваться и мнѣ, и всѣмъ людямъ, въ томъ, чего нѣтъ! — Что ты, Діонисіодоръ? развѣ прекрасное не прекрасно, и безобразное не безобразно? — А если бы я и такъ думалъ? — Въ самомъ дѣлѣ? — Въ самомъ дѣлѣ, отвѣчалъ онъ. — По этому, тоже не есть то же, другое не есть другое? Но вѣдъ другое конечно не то же. Я думаю, и дитя не будетъ C. сомнѣваться, что другое есть другое. Ты, Діонисіодоръ, вѣрно съ намѣреніемъ не обратилъ вниманія на это, между тѣмъ какъ прочее въ вашемъ разговорѣ разобрано превосходно, съ искуствомъ мастеровъ, къ которымъ относится изслѣдывать все порознь. — А развѣ ты знаешь, спросилъ онъ, что свойственно каждому изъ мастеровъ? Во первыхъ знаешь ли, кому свойственно ковать?[1] — Знаю; кузнецу. — И обжигать глину? — Да, гончару. — И закалывать, снимать кожу, разрѣзывать D. мясо на мелкіе куски, варить и жаритъ? — Конечно, повару. — По этому, кто дѣлаетъ, что кому свойственно, тотъ дѣлаетъ правильно? — Безъ сомнѣнія. — А ты согласился, что разрѣзывать на части и снимать кожу свойственно повару? Согласился или нѣтъ? — Согласился, сказалъ я, но извини меня. — Слѣдовательно, кто закалываетъ повара и разрѣзавъ его на части, варитъ и жаритъ, тотъ дѣлаетъ, что кому свойственно (τά προοὴκοντα)? и кто куетъ кузнеца, обжи-
- ↑ Этотъ софизмъ основанъ опять на двузнаменательности греческаго выраженія: τίνα προσήκει χαλκέυειν, κεραμέυειν etc. Оно означаетъ во первыхъ, кому должно ковать, лѣпить и проч., во вторыхъ кого должно ковать, лѣпить и проч.
301. впал в крайнее недоумение и подумал: по делам мне; за чем было разевать рот; однако ж отвечал: отлично, потому что красота присуща всякой вещи. — Итак, если тебе присущь бык, то ты бык? и если, как теперь, тебе присущь Дионисиодор, то ты Дионисиодор? — Говори-ка лучше, сказал я. — Однако ж каким бы образом, продолжал он, одно могло быть другим, когда одно присуще другому? B. — А разве ты сомневаешься? спросил я, решившись подражать этим мужам в вожделенной для меня мудрости их. — Как же не сомневаться и мне, и всем людям, в том, чего нет! — Что ты, Дионисиодор? разве прекрасное не прекрасно, и безобразное не безобразно? — А если бы я и так думал? — В самом деле? — В самом деле, отвечал он. — Поэтому, тоже не есть то же, другое не есть другое? Но вед другое конечно не то же. Я думаю, и дитя не будет C. сомневаться, что другое есть другое. Ты, Дионисиодор, верно с намерением не обратил внимания на это, между тем как прочее в вашем разговоре разобрано превосходно, с искусством мастеров, к которым относится исследывать всё порознь. — А разве ты знаешь, спросил он, что свойственно каждому из мастеров? Во-первых знаешь ли, кому свойственно ковать?[1] — Знаю; кузнецу. — И обжигать глину? — Да, гончару. — И закалывать, снимать кожу, разрезывать D. мясо на мелкие куски, варить и жарит? — Конечно, повару. — Поэтому, кто делает, что кому свойственно, тот делает правильно? — Без сомнения. — А ты согласился, что разрезывать на части и снимать кожу свойственно повару? Согласился или нет? — Согласился, сказал я, но извини меня. — Следовательно, кто закалывает повара и разрезав его на части, варитъ и жаритъ, тот делает, что кому свойственно (τά προοὴκοντα)? и кто кует кузнеца, обжи-
————————————
- ↑ Этот софизм основан опять на двузнаменательности греческого выражения: τίνα προσήκει χαλκέυειν, κεραμέυειν etc. Оно означает во-первых, кому должно ковать, лепить и проч., во-вторых кого должно ковать, лепить и проч.
