аѳинскихъ тиранновъ, и потому Аѳиняне еще не имѣютъ причины обвинять Сократа за этого самовластителя[1]. Наконецъ Асту особенно не нравится здѣсь то, что Сократъ какъ будто увлекается вовсе не философическою любовію къ Хармиду, въ чемъ Атеней (L. V. p. 187) укоряетъ и самаго Платона. Но если всѣ подобныя выраженія въ Платоновыхъ сочиненіяхъ понимать серьёзно, въ значеніи буквальномъ; то надобно почесть подложными и тѣ разговоры, которые самъ Астъ признаетъ несомнѣнными. Гдѣ больше толковъ о педерастіи какъ не въ Федрѣ и Пирѣ? однакожъ эти бесѣды не только подлинныя, но еще въ составѣ Платоновыхъ сочиненій занимаютъ почетное мѣсто. Внимательный наблюдатель замѣтитъ, что эротическія выходки Сократа вездѣ прикрыты ироніею и имѣютъ смыслъ болѣе благородный. Ксенофонтъ справедливо замѣчаетъ: πολλάκις γάρ (Σωκράτης) ἔφη μὲν ἂν τινὸς ἐρᾶν, φανερὸς δ᾽ ῆν οὑ τῶν τἀ σώματα πρὸς ὥραν, ἀλλὰ τῶν τάς ψυχὰς πρὸς ἀρετὴν εὖ πεφυκότων ἐφιέμενος. Притомъ Сократъ въ Хармидѣ говоритъ (p. 174. B): «мною, другъ мой, ничего не опредѣлишь: въ отношеніи къ красавцамъ, я — просто бѣлый шнуръ; мнѣ почти всѣ въ этомъ возрастѣ кажутся красивыми».
Въ первой части разговора Сократъ бесѣдуетъ съ однимъ Хармидомъ, который на вопросъ Сократа, что такое разсудительность, произноситъ три различныя понятія объ этой добродѣтели. Сперва онъ называетъ ее благопристойною дѣятельностію и тихостію, τὸ κοσμίως πράττειν καὶ ἠσυχῆ. Но Сократъ, не говоря ничего о благопристойности, ἠ κοσμιότης, такъ какъ она дѣйствительно есть одинъ изъ отличительныхъ признаковъ разсудительности, отвергаетъ только тихость, τὴν ἡσυχίαν. Тихость, говоритъ онъ, всегда и
- ↑ Aeschin. adv. Timarch. p. 169. ed. Reisk. — Судъ надъ Сократомъ между прочимъ ставилъ ему въ вину и то, что изъ его школы вышелъ Критіасъ, одинъ изъ жесточайшихъ Аѳинскихъ тиранновъ, убѣжавшій потомъ въ Ѳессалію. Этотъ самый Критіасъ извѣстенъ былъ и какъ поэтъ. Отрывки его стихотвореній дошли до насъ. См. Critiæ tyranni fragm. ed. V. Bach. Lips. 1827. 8.
афинских тиранов, и потому Афиняне еще не имеют причины обвинять Сократа за этого самовластителя[1]. Наконец Асту особенно не нравится здесь то, что Сократ как будто увлекается вовсе не философическою любовью к Хармиду, в чём Атеней (L. V. p. 187) укоряет и самого Платона. Но если все подобные выражения в Платоновых сочинениях понимать серьёзно, в значении буквальном; то надобно почесть подложными и те разговоры, которые сам Аст признает несомненными. Где больше толков о педерастии как не в Федре и Пире? однакож эти беседы не только подлинные, но еще в составе Платоновых сочинений занимают почетное место. Внимательный наблюдатель заметит, что эротические выходки Сократа везде прикрыты ирониею и имеют смысл более благородный. Ксенофонт справедливо замечает: πολλάκις γάρ (Σωκράτης) ἔφη μὲν ἂν τινὸς ἐρᾶν, φανερὸς δ᾽ ῆν οὑ τῶν τἀ σώματα πρὸς ὥραν, ἀλλὰ τῶν τάς ψυχὰς πρὸς ἀρετὴν εὖ πεφυκότων ἐφιέμενος. Притом Сократ в Хармиде говорит (p. 174. B): «мною, друг мой, ничего не определишь: в отношении к красавцам, я — просто белый шнур; мне почти все в этом возрасте кажутся красивыми».
В первой части разговора Сократ беседует с одним Хармидом, который на вопрос Сократа, что такое рассудительность, произносит три различные понятия об этой добродетели. Сперва он называет ее благопристойною деятельностью и тихостию, τὸ κοσμίως πράττειν καὶ ἠσυχῆ. Но Сократ, не говоря ничего о благопристойности, ἠ κοσμιότης, так как она действительно есть один из отличительных признаков рассудительности, отвергает только тихость, τὴν ἡσυχίαν. Тихость, говорит он, всегда и
————————————
- ↑ Aeschin. adv. Timarch. p. 169. ed. Reisk. — Суд над Сократом между прочим ставил ему в вину и то, что из его школы вышел Критиас, один из жесточайших Афинских тиранов, убежавший потом в Фессалию. Этот самый Критиас известен был и как поэт. Отрывки его стихотворений дошли до нас. См. Critiæ tyranni fragm. ed. V. Bach. Lips. 1827. 8.
