Сокр. Питать же удовольствіе по случаю зла, поражающаго друзей, — не зависть ли, говоримъ, дѣлаетъ это?
Прот. Необходимо.
Сокр. Стало быть, рѣчь наша приходитъ къ тому заключенію, что, осмѣивая смѣшное въ своихъ друзьяхъ и растворяя удовольствіе завистью, мы къ скорби примѣшиваемъ удовольствіе: потому что зависть давно уже признали скорбію души, равно какъ смѣхъ — удовольствіемъ; а въ этомъ случаѣ то и другое совмѣщается.
Прот. Справедливо.
B.Сокр. Такъ вотъ теперь наша рѣчь даетъ намъ знать, что въ горестяхъ, въ трагедіяхъ и комедіяхъ[1], — не въ драмахъ только, а во всякой трагедіи и комедіи жизни, — скорби и удовольствія смѣшиваются, какъ и въ другихъ безчисленныхъ случаяхъ.
Прот. Съ этимъ нельзя не согласиться, Сократъ, сколько бы кто ни защищалъ противное.
Сокр. Но и гнѣвъ, и похотѣніе, и гореванье, и страхъ, и любовь, и ревность, и зависть, и все такое представляемо C. было нами смѣшаннымъ изъ того, о чемъ мы нынѣ многократно говорили. Не такъ ли?
Прот. Да.
Сокр. А понимаемъ ли мы, что все нынѣшнее ограничивается гореваньемъ, завистію и гнѣвомъ?
- ↑ Въ горестяхъ, въ трагедіяхъ и комедіяхъ. Въ подлинникѣ читается только: ἔν θρήνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις, а слова ἐν κωμῳδίαις нѣтъ, хотя здѣсь необходимо требуетъ его самый предметъ рѣчи, потому что дѣло идетъ о смѣшанности удовольствія и скорби именно въ комическомъ. Посему критики, затрудняясь этимъ мѣстомъ, старались различнымъ образомъ защитить вульгатное его чтеніе, пока наконецъ Готфридъ Германъ не пришелъ къ убѣжденію, что здѣсь есть пропускъ, и что текстъ долженъ быть возстановленъ въ слѣдующемъ видѣ: μηνύει δὴ νῦν ὁ λόγος ἡμῖν ἐν θρἡνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις καὶ κωμῳδίαις, μὴ τοῖς δράμασι μόνον, ἀλλὰ καὶ τῇ τοῦ βίου συμπάσῃ τραγῳδίᾳ καὶ κωμῳδίᾳ, κ. τ. λ. Этого дополненнаго текста держался и я, потому что въ такомъ видѣ онъ совершенно соотвѣтствуетъ порядку раскрытыхъ въ діалогѣ предметовъ: въ немъ сперва (p. 48 A) разсматриваемы были θρῆνοι καὶ πόθοι, потомъ τραγικαὶ θεωρήσεις, а наконецъ κωμῳδίαι.
Сокр. Питать же удовольствие по случаю зла, поражающего друзей, — не зависть ли, говорим, делает это?
Прот. Необходимо.
Сокр. Стало быть, речь наша приходит к тому заключению, что, осмеивая смешное в своих друзьях и растворяя удовольствие завистью, мы к скорби примешиваем удовольствие: потому что зависть давно уже признали скорбию души, равно как смех — удовольствием; а в этом случае то и другое совмещается.
Прот. Справедливо.
B.Сокр. Так вот теперь наша речь дает нам знать, что в горестях, в трагедиях и комедиях[1], — не в драмах только, а во всякой трагедии и комедии жизни, — скорби и удовольствия смешиваются, как и в других бесчисленных случаях.
Прот. С этим нельзя не согласиться, Сократ, сколько бы кто ни защищал противное.
Сокр. Но и гнев, и похотение, и гореванье, и страх, и любовь, и ревность, и зависть, и всё такое представляемо C. было нами смешанным из того, о чём мы ныне многократно говорили. Не так ли?
Прот. Да.
Сокр. А понимаем ли мы, что всё нынешнее ограничивается гореваньем, завистию и гневом?
——————
- ↑ В горестях, в трагедиях и комедиях. В подлиннике читается только: ἔν θρήνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις, а слова ἐν κωμῳδίαις нет, хотя здесь необходимо требует его самый предмет речи, потому что дело идет о смешанности удовольствия и скорби именно в комическом. Посему критики, затрудняясь этим местом, старались различным образом защитить вульгатное его чтение, пока наконец Готфрид Герман не пришел к убеждению, что здесь есть пропуск, и что текст должен быть восстановлен в следующем виде: μηνύει δὴ νῦν ὁ λόγος ἡμῖν ἐν θρἡνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις καὶ κωμῳδίαις, μὴ τοῖς δράμασι μόνον, ἀλλὰ καὶ τῇ τοῦ βίου συμπάσῃ τραγῳδίᾳ καὶ κωμῳδίᾳ, κ. τ. λ. Этого дополненного текста держался и я, потому что в таком виде он совершенно соответствует порядку раскрытых в диалоге предметов: в нём сперва (p. 48 A) рассматриваемы были θρῆνοι καὶ πόθοι, потом τραγικαὶ θεωρήσεις, а наконец κωμῳδίαι.
