ты станешь утверждать, что какимъ всякій цвѣтъ представляется тебѣ, таковъ онъ и для собаки, и для иного какого хочешь животнаго?
Теэт. Нѣтъ, клянусь Зевсомъ, не стану.
Сокр. Что же? думаешь ли, что нѣчто и другому человѣку представляется такимъ, какъ тебѣ? Твердо ли ты стоишь въ этомъ, или гораздо скорѣе согласишься, что и для тебя самого то же является не тѣмъ же, потому что ты никогда не бываешь подобенъ самому себѣ?
Теэт. Послѣднее мнѣ больше кажется, чѣмъ первое.
Сокр. Поэтому если бы то, что̀ мы измѣряемъ, или B. чего касаемся, было либо велико, либо бѣло, либо тепло, то, приразившись къ другому, оно не сдѣлалось бы инымъ, не измѣняясь само-то въ себѣ. И опять, если бы былъ таковъ каждый измѣряемый или осязаемый предметъ, то, по привхожденіи другаго предмета или другаго впечатлѣнія, самъ онъ, не впечатлѣваясь, не дѣлался бы инымъ. Между тѣмъ теперь-то, другъ мой, мы какъ бы съ удовольствіемъ поставляемъ себя въ необходимость говорить вещи странныя и смѣшныя, что сказалъ бы и Протагоръ и всякій рѣшающійся подтверждать его положеніе[1].
Теэт. Какъ же и что скажешь ты?
Сокр. Прими небольшой примѣръ, — и узнаешь все, чего я C. хочу. Возьми, положимъ, шесть игорныхъ костей: приложивъ къ нимъ четыре, мы скажемъ, что ихъ больше четырехъ на цѣлое съ половиною, а когда приложимъ двѣнадцать, — ихъ будетъ меньше на половину. И не потерпимъ, чтобы говорили иначе. Или ты потерпишь?
Теэт. Не потерплю.
Сокр. Что же? Пусть бы Протагоръ, или кто другой спросилъ тебя: Теэтетъ! можно ли увеличить или усложнить
- ↑ Смыслъ рѣчи такой: ни вещи, представляющіяся извнѣ, ни чувства наши и мнѣнія, если бы имѣли въ себѣ свойства, не испытывали бы никакой перемѣны или смѣненія другими свойствами; а между тѣмъ опытъ показываетъ, что дѣйствительно бываетъ такъ.
ты станешь утверждать, что каким всякий цвет представляется тебе, таков он и для собаки, и для иного какого хочешь животного?
Теэт. Нет, клянусь Зевсом, не стану.
Сокр. Что же? думаешь ли, что нечто и другому человеку представляется таким, как тебе? Твердо ли ты стоишь в этом, или гораздо скорее согласишься, что и для тебя самого то же является не тем же, потому что ты никогда не бываешь подобен самому себе?
Теэт. Последнее мне больше кажется, чем первое.
Сокр. Поэтому если бы то, что̀ мы измеряем, или B. чего касаемся, было либо велико, либо бело, либо тепло, то, приразившись к другому, оно не сделалось бы иным, не изменяясь само-то в себе. И опять, если бы был таков каждый измеряемый или осязаемый предмет, то, по привхождении другого предмета или другого впечатления, сам он, не впечатлеваясь, не делался бы иным. Между тем теперь-то, друг мой, мы как бы с удовольствием поставляем себя в необходимость говорить вещи странные и смешные, что сказал бы и Протагор и всякий решающийся подтверждать его положение[1].
Теэт. Как же и что скажешь ты?
Сокр. Прими небольшой пример, — и узнаешь всё, чего я C. хочу. Возьми, положим, шесть игорных костей: приложив к ним четыре, мы скажем, что их больше четырех на целое с половиною, а когда приложим двенадцать, — их будет меньше на половину. И не потерпим, чтобы говорили иначе. Или ты потерпишь?
Теэт. Не потерплю.
Сокр. Что же? Пусть бы Протагор, или кто другой спросил тебя: Теэтет! можно ли увеличить или усложнить
——————
- ↑ Смысл речи такой: ни вещи, представляющиеся извне, ни чувства наши и мнения, если бы имели в себе свойства, не испытывали бы никакой перемены или сменения другими свойствами; а между тем опыт показывает, что действительно бывает так.
