и говорится. Упражненіе же, въ отношеніи всего, гораздо B. удобнѣе на меньшемъ, чѣмъ на большемъ.
Сокр. Мл. Прекрасно сказано.
Ин. Вспомнимъ же причину, по которой все это сказали мы о настоящемъ предметѣ.
Сокр. Мл. Какую причину?
Ин. Да особенно ту скуку, ради которой показалась намъ такъ тяжелою продолжительная рѣчь о ткацкомъ искусствѣ, о переворотѣ во вселенной, и въ Софистѣ — о сущности не существующаго. Понимаемъ, что тутъ мы были очень длинны, и во всемъ этомъ обвиняли самихъ себя, боясь, не C. наговорили ли ненужнаго, и притомъ такъ пространно. Посему, чтобы опять не испытать намъ чего подобнаго, представляй, что прежнее было сказано ради всего этого.
Сокр. Мл. Такъ и будетъ; говори только, что̀ слѣдуетъ.
Ин. Вотъ и говорю, что, помня теперь сказанное, я и ты должны, конечно, все, о чемъ говоримъ, каждый разъ порицать или хвалить за краткость и долготу, причемъ о продолжностяхъ судить не по взаимному ихъ отношенію, а по D. той части искусства[1] мѣрительнаго, о которой надобно памятовать, — сказали мы тогда, — въ мѣрѣ приличнаго[2].
Сокр. Мл. Правильно.
Ин. Впрочемъ, и не все по этому. Когда дѣло разсчитано на удовольствіе, — намъ нѣтъ нужды въ длиннотахъ, развѣ мимоходомъ. Когда же идетъ рѣчь о рѣшеніи предложенной задачи, вопросъ, какъ легче и скорѣе найти его, разсудокъ велитъ поставлять на второмъ, а не на первомъ планѣ. Напротивъ,
- ↑ Разумѣется та часть искусства измѣрять, которая, по прежнему выраженію элейца, относится къ τῇ τοῦ μετρίου γενέσει, прилагаемому къ обсужденію длинноты и короткости вещей.
- ↑ Сказанное философъ ограничиваетъ оговоркою: въ мѣрѣ приличнаго, πρὸς τὸ πρέπον. Вѣдь длинноты, когда мы говоримъ только для удовольствія, вовсе не нужны; но при серьезныхъ изслѣдованіяхъ не только не должно искать скорости или удобства, а слѣдуетъ предаваться широкой, ничѣмъ не стѣсненной діалектикѣ, чтобы предметъ могъ быть раскрытъ вполнѣ.
и говорится. Упражнение же, в отношении всего, гораздо B. удобнее на меньшем, чем на большем.
Сокр. Мл. Прекрасно сказано.
Ин. Вспомним же причину, по которой всё это сказали мы о настоящем предмете.
Сокр. Мл. Какую причину?
Ин. Да особенно ту скуку, ради которой показалась нам так тяжелою продолжительная речь о ткацком искусстве, о перевороте во вселенной, и в Софисте — о сущности не существующего. Понимаем, что тут мы были очень длинны, и во всём этом обвиняли самих себя, боясь, не C. наговорили ли ненужного, и притом так пространно. Посему, чтобы опять не испытать нам чего подобного, представляй, что прежнее было сказано ради всего этого.
Сокр. Мл. Так и будет; говори только, что̀ следует.
Ин. Вот и говорю, что, помня теперь сказанное, я и ты должны, конечно, всё, о чём говорим, каждый раз порицать или хвалить за краткость и долготу, причем о продолжностях судить не по взаимному их отношению, а по D. той части искусства[1] мерительного, о которой надобно памятовать, — сказали мы тогда, — в мере приличного[2].
Сокр. Мл. Правильно.
Ин. Впрочем, и не всё поэтому. Когда дело рассчитано на удовольствие, — нам нет нужды в длиннотах, разве мимоходом. Когда же идет речь о решении предложенной задачи, вопрос, как легче и скорее найти его, рассудок велит поставлять на втором, а не на первом плане. Напротив,
——————
- ↑ Разумеется та часть искусства измерять, которая, по прежнему выражению элейца, относится к τῇ τοῦ μετρίου γενέσει, прилагаемому к обсуждению длинноты и короткости вещей.
- ↑ Сказанное философ ограничивает оговоркою: в мере приличного, πρὸς τὸ πρέπον. Ведь длинноты, когда мы говорим только для удовольствия, вовсе не нужны; но при серьезных исследованиях не только не должно искать скорости или удобства, а следует предаваться широкой, ничем не стесненной диалектике, чтобы предмет мог быть раскрыт вполне.
