послѣднее философъ понималъ, какъ совершенно противное первому. Слѣдовательно, если первое было безконечно, то послѣднему онъ долженъ былъ приписывать конечность. Что такое именно значеніе Платонъ соединялъ съ однимъ, поколику оно есть, — можно заключать изъ собственныхъ его словъ. Въ Парменидѣ далѣе (p. 158 D) говорится, что одно и прочее кромѣ одного, по природѣ, безконечны; но какъ скоро къ нимъ присоединяется нѣчто третіе, эти безконечныя тотчасъ становятся конечными. Что̀ такое разумѣется здѣсь подъ третьимъ, — легко пойметъ всякій, если остановится своимъ вниманіемъ на силѣ и природѣ сущности. Эту сущность имѣлъ въ виду и Аристотель, разсуждая о подлежащей матеріи въ теоріи Платоновыхъ идей (Metaph. I, 6 A, p. 22): «Подлежащая матерія у Платона, говоритъ онъ, есть та, по которой называются виды въ чувственномъ и одно — въ видахъ». Смыслъ этихъ словъ такой: чувствопостигаемыми вещами какъ бы имманентно правятъ идеи, дающія имъ, по мнѣнію Платона, конечную форму, законъ, условіе; а въ самыхъ идеяхъ заключается единство, по которому они только и оказываются состоятельными и получаютъ конечную природу. Такимъ образомъ и отсюда усматривается, что Платонъ производилъ свои идеи изъ нѣкоего безконечнаго множества, чрезъ присоединеніе къ нему единства, или начала ограничивающаго. Если же это справедливо, то τὸ ἓν ὄν, очевидно, есть не иное что, какъ сила и природа міра мыслимаго, поколику онъ, оставивъ прежнюю безконечность, созерцаемую въ началѣ сущности (полагаемомъ неопредѣленно и абсолютно), чрезъ привхожденіе конечнаго, получилъ извѣстную форму, законъ, условіе, и потому вступилъ въ различныя и многообразныя отношенія, усматриваемыя въ самыхъ понятіяхъ нашего ума. Короче: это есть существо конечное и отдѣльное, воспринявшее качества, и потому сдѣлавшееся доступнымъ для понятій ума, — существо идеальнобытное. Впрочемъ этого одного не довольно для уразумѣнія выше приведеннаго Парменидова допроса; надобно еще
последнее философ понимал, как совершенно противное первому. Следовательно, если первое было бесконечно, то последнему он должен был приписывать конечность. Что такое именно значение Платон соединял с одним, поколику оно есть, — можно заключать из собственных его слов. В Пармениде далее (p. 158 D) говорится, что одно и прочее кроме одного, по природе, бесконечны; но как скоро к ним присоединяется нечто третие, эти бесконечные тотчас становятся конечными. Что̀ такое разумеется здесь под третьим, — легко поймет всякий, если остановится своим вниманием на силе и природе сущности. Эту сущность имел в виду и Аристотель, рассуждая о подлежащей материи в теории Платоновых идей (Metaph. I, 6 A, p. 22): «Подлежащая материя у Платона, говорит он, есть та, по которой называются виды в чувственном и одно — в видах». Смысл этих слов такой: чувствопостигаемыми вещами как бы имманентно правят идеи, дающие им, по мнению Платона, конечную форму, закон, условие; а в самых идеях заключается единство, по которому они только и оказываются состоятельными и получают конечную природу. Таким образом и отсюда усматривается, что Платон производил свои идеи из некоего бесконечного множества, чрез присоединение к нему единства, или начала ограничивающего. Если же это справедливо, то τὸ ἓν ὄν, очевидно, есть не иное что, как сила и природа мира мыслимого, поколику он, оставив прежнюю бесконечность, созерцаемую в начале сущности (полагаемом неопределенно и абсолютно), чрез привхождение конечного, получил известную форму, закон, условие, и потому вступил в различные и многообразные отношения, усматриваемые в самых понятиях нашего ума. Короче: это есть существо конечное и отдельное, воспринявшее качества, и потому сделавшееся доступным для понятий ума, — существо идеальнобытное. Впрочем этого одного не довольно для уразумения вышеприведенного Парменидова допроса; надобно еще
