кимъ способомъ упражняться, Парменидъ? спросилъ Сократъ. — Такимъ, отвѣчалъ онъ, о какомъ ты слышалъ отъ Зенона. E. Впрочемъ тому-то я очень обрадовался, что̀ ты сказалъ ему, — что, то есть, не позволяешь себѣ держаться въ видимомъ и здѣсь искать обмана[1], но восходишь къ тому, что̀ схватываетъ кто нибудь особенно умомъ и почитаетъ видами[2]. —
- ↑ То есть, разрѣшать недоумѣнія, возбуждающіяся по поводу чувственныхъ впечатлѣній, которыя представляютъ вещи непрестанно измѣняющимися и устраняютъ понятіе о неизмѣняемости и тожествѣ вида.
- ↑ Корифей школы элейской, сказавъ свое слово, по примѣру мегарцевъ, противъ соединенія идей съ вещами, и однакожъ не отвергнувъ ихъ, не только удивляется проницательному уму Сократа, но и слушается благоразумнаго его совѣта — разсуждать о такихъ вещахъ, которыя содержатся въ одномъ мышленіи ума, и вотъ, выходя изъ той доктрины, которая отнимала у вещей чувственныхъ различіе свойствъ, усвояетъ столько же единство, какъ множество и разнообразіе, не только идеямъ, но и вещамъ. Такимъ образомъ та узкая и безплодная діалектика элейцевъ самою главою ихъ школы очевидно улучшается и расширяется, такъ что отъ разсматриванія вещей матеріальныхъ, въ которомъ эта школа коснѣла, переносится къ созерцанію предметовъ, доступныхъ уму и сердцу, а чрезъ то примѣняется къ сократическому направленію разсужденій. Такъ Платонъ заставляетъ Парменида, какъ бы незамѣтно для него самого, философствовать на своемъ началѣ и служить органомъ развитія собственной теоріи идей.
желаніе сблизить, соединить, или раздѣлить понятія. Отсюда происходятъ ученыя состязанія или споры, которые людямъ практическимъ, то есть, занятымъ житейскими дѣлами и интересами, кажутся часто ребяческою болтовнею; полагая, что это — философія, они привыкаютъ презирать ее, какъ безполезное препровожденіе времени. Между тѣмъ и такое даже философствованіе вовсе не безполезно: оно развиваетъ умъ, сообщаетъ гибкость разсудку, изощряетъ силу соображенія, развязываетъ языкъ, т. е. даетъ способность легко и разнообразно выражать свои мысли словомъ. Посему Парменидъ совѣтуетъ Сократу, прежде чѣмъ сдѣлается онъ дѣйствительнымъ философомъ, заниматься именно такимъ философствованіемъ: готовящійся на подвигъ атлетъ сперва укрѣпляетъ свое тѣло гимнастическими средствами; оперившійся птенецъ ласточки сперва расправляетъ свои крылья, сдѣлавъ нѣсколько круговъ близъ своего гнѣзда; это — экзерциція силъ, — форма дѣла, но еще не дѣло. Самое же дѣло есть философія, выступающая на свое поприще съ опредѣленнымъ взглядомъ на міръ, съ утвердившеюся и окрѣпшею мыслію о значеніи и отношеніи вещей въ мірѣ, съ идеею, внѣдряющеюся во все, и во всемъ созерцающею единство жизни и гармонію законовъ. Это уже не форма предмета, а самый предметъ, въ извѣстной формѣ: онъ высказывается и можетъ быть высказываемъ въ различныхъ построеніяхъ; но, при всемъ возможномъ различіи ихъ, типъ ихъ одинъ и всегда сообразенъ съ оживляющею предметъ идеею. И идеи также бываютъ различны; но каждая изъ нихъ имѣетъ въ виду цѣлое, и даетъ ему строй, сообразный съ собственною ея природою.
ким способом упражняться, Парменид? спросил Сократ. — Таким, отвечал он, о каком ты слышал от Зенона. E. Впрочем, тому-то я очень обрадовался, что̀ ты сказал ему, — что, то есть, не позволяешь себе держаться в видимом и здесь искать обмана[1], но восходишь к тому, что̀ схватывает кто-нибудь особенно умом и почитает видами[2]. —
——————
- ↑ То есть, разрешать недоумения, возбуждающиеся по поводу чувственных впечатлений, которые представляют вещи непрестанно изменяющимися и устраняют понятие о неизменяемости и тожестве вида.
- ↑ Корифей школы элейской, сказав свое слово, по примеру мегарцев, против соединения идей с вещами, и однакож не отвергнув их, не только удивляется проницательному уму Сократа, но и слушается благоразумного его совета — рассуждать о таких вещах, которые содержатся в одном мышлении ума, и вот, выходя из той доктрины, которая отнимала у вещей чувственных различие свойств, усвояет столько же единство, как множество и разнообразие, не только идеям, но и вещам. Таким образом та узкая и бесплодная диалектика элейцев самою главою их школы очевидно улучшается и расширяется, так что от рассматривания вещей материальных, в котором эта школа коснела, переносится к созерцанию предметов, доступных уму и сердцу, а чрез то применяется к сократическому направлению рассуждений. Так Платон заставляет Парменида, как бы незаметно для него самого, философствовать на своем начале и служить органом развития собственной теории идей.
желание сблизить, соединить, или разделить понятия. Отсюда происходят ученые состязания или споры, которые людям практическим, то есть, занятым житейскими делами и интересами, кажутся часто ребяческою болтовнею; полагая, что это — философия, они привыкают презирать ее, как бесполезное препровождение времени. Между тем и такое даже философствование вовсе не бесполезно: оно развивает ум, сообщает гибкость рассудку, изощряет силу соображения, развязывает язык, т. е. дает способность легко и разнообразно выражать свои мысли словом. Посему Парменид советует Сократу, прежде чем сделается он действительным философом, заниматься именно таким философствованием: готовящийся на подвиг атлет сперва укрепляет свое тело гимнастическими средствами; оперившийся птенец ласточки сперва расправляет свои крылья, сделав несколько кругов близ своего гнезда; это — экзерциция сил, — форма дела, но еще не дело. Самое же дело есть философия, выступающая на свое поприще с определенным взглядом на мир, с утвердившеюся и окрепшею мыслью о значении и отношении вещей в мире, с идеею, внедряющеюся во всё, и во всём созерцающею единство жизни и гармонию законов. Это уже не форма предмета, а самый предмет, в известной форме: он высказывается и может быть высказываем в различных построениях; но, при всём возможном различии их, тип их один и всегда сообразен с оживляющею предмет идеею. И идеи также бывают различны; но каждая из них имеет в виду целое, и дает ему строй, сообразный с собственною её природою.
