Ты спишъ еще, ты спишъ, съ досадою вѣщаетъ,
Ты спишъ, а день уже прекрасный наступаетъ,
Ступай и въ долъ туда скотину погони,
Онъ мнилъ гоня ево гнать ночь, желая дни;
25 А день еще далекъ и самому быть мнится,
Еще повсюду мракъ; но пастуху не спится,
Предолгій солнца бѣгъ; какъ выйдетъ день изъ водъ,
До вечера себѣ онъ ставитъ въ цѣлый годъ.
И тако мѣряетъ токъ солнечный глазами:
30 Надъ сими лучъ ево рождается горами,
Не спѣшно шествуетъ какъ въ небо такъ съ небесъ,
И спустится потомъ за дальный тамо лѣсъ.
Какая долгота! когда того дождется!
Онъ мѣряетъ сей путь, а мѣря только рвется.
35 Скрывается отъ глазъ ево ночная тѣнь,
Отходитъ тишина, пришелъ желанный день;
Но беспокойство, чѣмъ Ерастъ себя тревожилъ,
Еще стократнѣе желанный день умножилъ.
Нетерпѣливными желаньями ево,
40 Во всѣ скучала мысль минуты дни сево.
И что бы какъ ни будь горячность утолити,
Хотѣлъ любезную отъ мысли удалити.
То въ стадѣ, то въ саду, что дѣлать начиналъ,
То стригъ овецъ, то гдѣ деревья подчищалъ;
45 Все тщетно, въ памяти Ириса непрестанно,
Все вечеръ тотъ въ умѣ и щастье обѣщанно.
Нѣтъ помощи ни въ чемъ: онъ сердцу власть даетъ,
Оставивъ скотъ и садъ, свирѣль свою беретъ,
Котора жаръ ево всечасно возглашаетъ:
50 Онъ красоту своей любезной воспѣваетъ,
Неосторожности любовника въ любви!
Онъ множитъ только тѣмъ паленіе въ крови.
День дологъ: безпокойствъ ево не льзя исчислить;
Чтожъ дѣлать? что ему тогда иное мыслить?
Ты спишь еще, ты спишь, с досадою вещает,
Ты спишь, а день уже прекрасный наступает,
Ступай и в дол туда скотину погони,
Он мнил гоня ево гнать ночь, желая дни;
25 А день еще далек и самому быть мнится,
Еще повсюду мрак; но пастуху не спится,
Предолгий солнца бег; как выйдет день из вод,
До вечера себе он ставит в целый год.
И тако меряет ток солнечный глазами:
30 Над сими луч ево рождается горами,
Неспешно шествует как в небо так с небес,
И спустится потом за дальный тамо лес.
Какая долгота! когда того дождется!
Он меряет сей путь, а меря только рвется.
35 Скрывается от глаз ево ночная тень,
Отходит тишина, пришел желанный день;
Но беспокойство, чем Ераст себя тревожил,
Еще стократнее желанный день умножил.
Нетерпеливными желаньями ево,
40 Во все скучала мысль минуты дни сево.
И что бы как ни будь горячность утолити,
Хотел любезную от мысли удалити.
То в стаде, то в саду, что делать начинал,
То стриг овец, то где деревья подчищал;
45 Всё тщетно, в памяти Ириса непрестанно,
Всё вечер тот в уме и щастье обещанно.
Нет помощи ни в чём: он сердцу власть дает,
Оставив скот и сад, свирель свою берет,
Котора жар ево всечасно возглашает:
50 Он красоту своей любезной воспевает,
Неосторожности любовника в любви!
Он множит только тем паление в крови.
День долог: беспокойств ево нельзя исчислить;
Что ж делать? что ему тогда иное мыслить?
