стремление писать какой-нибудь один мотив целыми сериями. Так писал он, начиная с 1890 г., свои „Стога", „Тополя", „Кафедральные соборы“, „Нимфы“, изучая и фиксируя их при разном освещении и в разные сезоны и десятки раз вариируя одну и ту же тему. В Москве, в Первом музее нового западного искусства, в числе других первоклассных вещей Монэ можно видеть два образца его руанских соборов — в полдень и вечером, в золотисто-горячей и голубовато-холодной тональностях. Во Втором музее того же искусства находится прекрасный образец его другой серии — „Стог сена в Живерни“.
Некогда японец Хоксаи так же изображал „Сто видов горы Фуи“, но Хоксаи был гравер, рисовальщик, и отмечал различные виды вулкана с разных точек зрения. Монэ не менял точек зрения, наблюдал предметы с одного и того же места; как живописца, его пленяла метаморфоза самой атмосферы, не линейная, но воздушная перспектива. Это уменье вариировать одну и ту же тему, находить в одном и том же предмете бесконечную смену обликов, отмечать в нем его трансформацию особенно характерно для Монэ, как для художника-экспериментатора.
Вполне естественно, что эта же любовь ко всему беглому и переменчивому особенно влекла нашего художника к зрелищам водного пейзажа, к морю. Он писал его и в Бретани, и в Нормандии, и на Средиземном берегу. И никто еще никогда не передавал с такой зоркостью всего разнообразия оттенков воды и с такой убедительностью самого движения водной массы, как Монэ, благодаря своей дробной, нервной и динамической манере живописи. В маринах Клода Монэ действительно „все течет“ (Гераклит); от них веет стихией вечного движения…
И, наконец, как бы последним логическим шагом Монэ явился его интерес к современному городскому пейзажу. К пейзажу не меньшего, чем море, хотя и иного — искусственного — движения. Я разумею не серию „Кафедральных соборов“ Монэ, где явлено лишь движение солнечных пятен на каменной стене, но его виды улиц, бульваров, вокзалов. Будучи „Рафаэлем воды", как его прозвал Эдуард Манэ, являясь фанатиком природы, Клод Монэ — в то же время и один из первых изобразителей нашей городской „урбанистической“ культуры. Нерв этой культуры — движение, и Монэ один из первых показал улицу в ее неустанном кинематографическом мелькании. Но опять-таки,
