Рождественскіе дни, и двери въ кабинетъ,
Гдѣ я работаю—съ утра полуоткрыты.
Малютки голосокъ, играющей въ «визиты»,
Доносится ко мнѣ… На дѣвочкѣ надѣтъ
5 И соотвѣтственный парадный туалетъ:
Перчатки матери и шляпка, пелерина;
А платье—шлейфъ его, длиною въ два аршина,
За ней волочится, метя собой паркетъ…
Его рученкою придерживая лѣвой,
10 Малютка держится и смотритъ королевой.
Ей весело… Она съ собой толкуетъ вслухъ
И, будучи одна, бесѣдуетъ за двухъ.
Одна ль? Завернута въ подобіе пеленокъ,
Съ ней кукла старая, истрепаннный «ребенокъ»,
15 Облѣзлый, безъ волосъ и съ дыркою въ боку,
Не мало разныхъ бѣдъ видавшій на вѣку,
По безобразію буквально несравнимый,
И вѣрно потому—всѣхъ болѣе любимый.
Она душою всей ушла въ свою игру.
20 — Динь-динь!—Ахъ, здравствуйте… Садитесь. Какъ любезно,
Рождественские дни, и двери в кабинет,
Где я работаю — с утра полуоткрыты.
Малютки голосок, играющей в «визиты»,
Доносится ко мне… На девочке надет
5 И соответственный парадный туалет:
Перчатки матери и шляпка, пелерина;
А платье — шлейф его, длиною в два аршина,
За ней волочится, метя собой паркет…
Его ручонкою придерживая левой,
10 Малютка держится и смотрит королевой.
Ей весело… Она с собой толкует вслух
И, будучи одна, беседует за двух.
Одна ль? Завёрнута в подобие пелёнок,
С ней кукла старая, истрёпаннный «ребёнок»,
15 Облезлый, без волос и с дыркою в боку,
Немало разных бед видавший на веку,
По безобразию буквально несравнимый,
И верно потому — всех более любимый.
Она душою всей ушла в свою игру.
20 — Динь-динь! — Ах, здравствуйте… Садитесь. Как любезно,
