Дон-Жуан, герой многочисленных литературных произведений, имя которого сделалось нарицательным для человека, усматривающего цель жизни в мимолетных чувственных наслаждениях, смотрящего на женщину исключительно, как на орудие своих эротических капризов, не останавливающегося и перед обманом для достижения своих намерений. В основе поэзии о Д.-Ж. лежит устная легенда, связанная, по всем вероятиям, с истор. личностью. Впервые легенда о Д.-Ж. получила худож. обработку в испанской пьесе „El burlador de Sevilla“, обыкновенно, хотя и без достаточного основания, приписываемой Тирсо де Молине (XVII в.). Переведенная на итальян. язык, пьеса о Д.-Ж. вошла в репертуар странствующих артистов-импровизаторов, была ими занесена в Париж, легла в основу пьесы Мольера „Le Festin de Pierre“ (XVII в.) и Гольдони „Don Giovanni ovvero il dissoluto“ (XVIII в.), была переделана де Понте в либретто и переложена на музыку Моцартом (1787 г.). Легенда о Д.-Ж. продолжала и в XIX в. вдохновлять поэтов всех стран: Англии (Байрон), Франции (Дюма-старший), Испании (Зорилья), Португалии (Гверра Жункейро), Италии (Графо), Германии (Гейзе; немцы охотно выводят рядом Д.-Ж. и Фауста, напр. Граббе в драме „D. J. und Faust“; кн. Шенайх-Каролат в поэме „D. J.’s Tod“), Скандинавии (Гаух, Альмквист), России (Пушкин, гр. А. Толстой). Образ Д.-Ж. увлекал также многих художников (Rixen, Grosso и др.) и в особенности композиторов (Le Tellier, Righini, Albertini, Raimondi, Gazzaniga, Gardi, Моцарта, Даргомыжского). По своему социальному происхождению тип Д.-Ж. тесно связан с феодальным классом, где были на лицо все условия, благоприятствовавшие его существованию: здесь господствовала возможность жить праздно для наслаждения, на брак смотрели как на условность, не имеющую ничего общего с любовью, и каждый барон мог бесконтрольно распоряжаться подвластными крестьянками. Тип рыцаря-сладострастника и насильника часто мелькает, поэтому, хотя и под другими именами, уже в средневековой литературе. Еще более благоприятную почву для процветания этого типа представляла эпоха абсолютизма (особенно XVII и XVIII в.), так как абсолютные государи и их приспешники — придворные могли делать все, что хотели, a женщина рассматривалась в этом мире исключительно как орудие наслаждения (недаром большинство абсолют. государей были типическими Д.-Ж., напр. Франциск I, Людовик XV). К эпохе абсолютизма и относятся литерат. произведения о Д.-Ж., и еще Байрон приурочил свою поэму, проникнутую иным духом, к XVIII в. Так как писатели, подвергавшие легенду обработке, были демократами по убеждению, глашатаями поднимавшегося „третьего сословия“ (Мольер, Гольдони), то они относились к своему герою отрицательно. В XIX в. в иной общественной обстановке образ Д.-Ж. должен был значительно измениться. Из жизнерадостного искателя наслаждений Д.-Ж. превращается сначала в разочарованного философа-идеалиста любви (у Гофмана и Ленау), a потом в кающегося грешника (у Зорильи и Альмквиста). В правовом буржуазном строе Д.-Ж. терял свой прежний агрессивный характер, становился все более простым баловнем женщин (уже у Байрона) и под другими, чисто мещанскими именами пользовался женской любовью, чтобы делать карьеру (напр., Bel ami у Мопассана). С другой стороны, по мере роста женского движения со всеми вытекавшими из него для мужчины и женщины социальными и психологическими последствиями, Д.-Ж. незаметно превращался из сокрушителя женских сердец в философа-женоненавистника, из хищника, порабощающего женщину, в добычу нападающей на него самки, как в пьесе Б. Шоу „Человек и сверхчеловек“ (где в III д. автор устанавливает преемственную связь между героем пьесы Дж. Таннером, и Д.-Ж.; см. также предисловие автора к пьесе). О легенде и ее обработках см. G. de Bévotte, „La legende de Don Juan“; V. Armesto, „La legenda de Don Juan“ и A. Веселовский, „Этюды и характеристики“ т. I.
В. Фриче.