Агасфер (Дорошевич, 2)
См. также одноимённые страницы.| Агасфер |
| Из цикла «Сказки и легенды». Источник: Дорошевич В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 87. |
— Иди!
И он шёл.
— Иди! — свистал ветер, врывавшийся в уши.
— Иди! — слышалось в пении птиц.
— Иди! — звучало в ропоте волн.
Небо, земля, звёзды, горевшие в бездонной вышине, — всё в природе слилось для него в один ужасный, несмолкающий вопль.
— Иди!
Для него, бедного Агасфера, который так ждал Мессию, — и когда тот пришёл, не узнал Его в Страдальце, изнемогшем под тяжестью креста у ступеней его дома.
Он толкнул тогда Страдальца ногою прочь от, своего крыльца и крикнул:
— Иди!
И вот теперь это страшное слово без умолку звучит, как проклятье в ушах, звучит в сердце.
И он шёл.
Истомлённый, изнемогший, он шёл года, века.
Сон не смыкал его очей.
Когда он, измученный, обессилевший, падал на землю и закрывал глаза, — перед ним вырастала Голгофа.
Крест и лицо Распятого.
И с вышины этого креста тихое, как дуновенье ветерка, но потрясающее как гром, слышалось слово:
— Иди!
В ужасе вскакивал с земли Агасфер и бежал прочь от страшного видения.
А оно следовало по пятам за ним, при свете дня, во мраке ночи, мерещилось ему, как марево в пустыне.
Напрасно он искал смерти.
Смерть бежала от него, как земля убегала из под его ног при быстром беге.
Напрасно он бросался в ревущие морские волны.
Они с ужасом расступались пред обречённым на вечную жизнь, а прибой спешил возвратить его земле.
Напрасно бросался он с крутизны в пропасти, грудью на острые, торчавшие внизу, скалы.
Гранит разлетался от прикосновения тела, — и Агасфер вставал невредимым, и в шуме мелких камешков, катившихся под ногами, — ему слышался шёпот:
— Иди… Иди…
О, зачем он тогда не узнал Того, Кого ждал всем сердцем своим!
Зачем не понял Страдальца…
Десятилетия мелькали, как мгновения.
А Агасфер шёл.
Одинокий.
Люди в ужасе отступали от страшного старика, с печатью ужаса и отчаянья на лице.
Бежали как от призрака.
И Агасфер был изумлён, когда вертевшаяся толпа не рассеялась в страхе перед ним.
Его не замечали.
Толпа подхватила его в своём движении и унесла с собой.
Женщины, дети, воины, старики, рабы, вольноотпущенники, бедняки и богачи, куртизанки и матроны, — всё это мчалось к огромному зданию, над которым развевался колеблемый ветром пурпурный полог.
И Агасфер, увлекаемый толпой, остановился только на ступенях цирка.
— Тише! Тише! Они поют!
На арену, освещённую, словно заревом, красным отблеском пурпурного полога, входила толпа мужей, стариков, женщин, девушек, детей.
— Они поют!
Толпа, наполнявшая цирк, смолкла, — и в этой тишине, словно гимн, торжественно понеслась песнь осуждённых.
И вздрогнул Агасфер, и ужасом исказились черты его лица.
Он услышал имя Того…
А цирк уж снова ревел.
— Побеждённые, они торжествуют победу!
Это вызвало хохот, насмешки.
Толпа хохотала над безумцами, певшими победу в минуту поражения и славившими бессильного Бога.
— Пусть явится Тот, Кого они славят и спасёт их. Отворите двери, впустите зверей, — мы хотим видеть чудо.
Загремели железные двери, и огромный лев, разъярённый, ударяя себя хвостом, по бёдрам, выпрыгнул на арену.
Дико оглянулся кругом и, увидев людей посредине арены, пригнулся к земле и пополз, выбирая жертву.
— Остановитесь! — крикнул Агасфер, но его вопль потонул в насмешливых криках толпы:
— Где же, где ваш Истинный Бог?!
— Остановитесь, выслушайте меня, — я знаю истину!
И Агасфер схватился руками за пылавшую словно в огне голову.
— О, Боже! Зачем так трудно люди постигают истину. За что Ты обрёк меня на тягчайшую из мук: жить среди людей, зная истину?!
Лев приближался.
А они пели, устремив глаза на кусочек ясного голубого неба, которое виднелось между полотнищами пурпурного полога.
И всё светлее и светлее становились лица.
Словно видели они там что-то…
Взглянул туда же Агасфер, и задрожал, и упал на ступени цирка….
Ему показалось, что там… в голубом небе…
Когда Агасфер очнулся и поднялся со ступеней. цирк был уже пуст…
Вечерело… Сумрак наполнял цирк и сгущался.
Ветер шелестел пологом.
И в этом шелесте прозвучало:
— Иди!
Он с ужасом бежал от страшного места.
Он шёл годы, десятилетия, века, — как, вдруг, его путь снова преградила толпа.
Перед ним расступались волны, и не расступалась эта толпа.
Так она была увлечена готовившимся зрелищем.
Агасфер с удивлением огляделся вокруг.
Где он?
Обширная площадь, запруженная толпою, пёстро, ярко, по праздничному разодетого, люда.
Народ занимал все балконы.
Народом покрыты были все крыши.
Посреди площади дымились костры, — и люди, одетые в красное, ждали, когда на площадь вступит процессия.
Люди в каких-то странных одеяниях, с нарисованными, чёрными отвратительными фигурами, в высоких колпаках, со стонами, с плачем, с воплями, связанные, шли, окружённые войском, прямо к кострам.
— Что хотят здесь делать? — спросил Агасфер.
— Здесь будут жечь неверных иудеев во славу Истинного Бога!
Он хотел броситься вперёд, крикнуть этим людям:
— Остановитесь! Что вы хотите делать?
Сказать им, что Истинный Бог — Бог кротости, любви и милосердия.
И не требует кровавых жертв и мести.
Что он сам видел Этого Бога, распятого на кресте.
Что Истинный Бог страдал, а не требует чужих страданий.
Но хлынувшая толпа оттеснила Агасфера, — и он очутился в маленьком, узеньком переулке.
Ещё ярче вспыхнуло пламя костров, и пение псалмов слилось со стонами заживо сжигаемых людей.
— Что они делают там на площади? Что творят? — в ужасе шептал Агасфер.
Ему на встречу попался бледный, растерянный человек, с отпечатком ужаса на измученном лице.
По той скорби и страданию, которые светились в его взгляде, — Агасфер узнал своего бедного соотечественника.
— Куда ты стремишься, несчастный?
— Я бегу из рук святейшей инквизиции, которая тысячами сжигает нас, сынов Израиля.
— Во имя Какого же Бога приносятся эти человеческие жертвы? Какому Богу молятся эти люди ненависти, сжигающие себе подобных?
— Во имя Христа.
Если бы гром небесный грянул среди безоблачного неба, молния разбила бы землю, и она разверзлась бы под ногами Агасфера, и свод небесный обрушился бы на его плечи, — он был бы менее потрясён, чем теперь.
— Во имя Распятого Христа?
— Во имя Его. Они сжигают нас за то, что мы не хотим признать Его Богом, Мессией!
— Он был Богом, Миссией! — с ужасом прошептал Агасфер, — это правда. Он был Богом, был Мессией.
— Старик! — воскликнул его соотечественник, — по языку моих предков, которым говоришь и ты, я узнаю, что ты, как и я, сын Израиля. По словам твоим я вижу, что ты изменник вере отцов. Ты пожалел нескольких лет, полных дряхлости, бессильного страданья, ты захотел их купить ценою отречения от веры отцов. Тебя устрашил огонь костров, и дым от них заслонил от твоих старческих глаз небо. Иди своим путём, старик. Одумайся, если можешь. А я пойду той дорогой, которой идут мои братья. Через костры она ведёт нас к Тому, Чьё Имя не дерзает произнести язык человека. Я останусь верен вере предков, хотя бы эту веру мне пришлось исповедать среди пламени костра. Иди, старик, своим путём… иди… Нам не по дороге: я иду на костёр.
И он быстро удалился.
Печально поникнув головой, долго стоял Агасфер, не трогаясь с места.
И вдруг лицо его, — в первый раз спустя века, — осветилось радостной улыбкой.
Не он один.
Эти люди, сжигающие на кострах живых людей в честь Бога кротости, Бога любви, — также не поняли Страдальца.
В честь Него, Который молился за врагов, — возжигают эти костры?
О, да что оскорбление Агасфера пред этим оскорблением, которое наносится Имени Распятого Господа, — и кем же, его слугами!
Муки и казни во Имя Бога любви.
О, Агасфер, и ты не так тяжко оскорбил Распятого Господа. Не ты один не понял Его.
И Агасфер повернул обратно на площадь.
Теперь он знал, что нужно делать.
Он знал…
— Расступитесь! Расступитесь! Еврей идёт к кардиналам!
И пред сонмом кардиналов, епископов, прелатов, появился старый, измученный, измождённый еврей.
В беспорядке седые волосы, в лохмотьях одежда, как после долгого пути среди лесной чащи и кустарников.
Глубокие морщины избороздили суровое лицо.
Огонь горит в глазах.
— Здесь сжигают сынов Израиля?
— Здесь их обращают в истинную веру! — ответил прелат, указывая на купель.
— Я сын Израиля. Сын избранного Богом народа. Я верую в Того, чьё Имя не дерзает произнести язык, да будет Имя это благословенно во веки веков. Я верую в Адоная, Бога Авраама, Исаака и Иакова, верую и ныне здесь пред всеми вами исповедую веру моих предков и мою. Я верую в Него и презираю вашу ненависть, вашу злобу. Я — еврей.
И он стоял гордо и прямо, пред сонмом кардиналов.
— Он кощунствует! Он оскорбляет святейшую инквизицию, на костёр его! На костёр!
— Заблудший сын Господа! — сказал кардинал, и священники дали знак толпе замолчать, — заблудший сын Истинного Бога! Святая инквизиция снисходит к безумию и гордыне, обуявшим твою душу. Чрез горнило огня пусть пройдёт она в ближайшее от нас воскресенье и вознесётся, очищенная огнём, ко Престолу Всевышнего. Там, среди пламени, умерщвляющего плоть и очищающего дух, ты познаешь истину, заблудший брат. Иди с миром, — возьмите еврея, заключите в тюрьму, где ждут отмщения и избавления другие неверные. Заключите его отдельно от других, дух гордости обуял его, пусть он тленьем не коснётся душ тех, кто близок к познанию Истинного Бога. Огнем да будет сломлен и уничтожен этот дух.
И прелаты, епископы, весь народ, наклонив головы, ответили:
— Аминь!
Снова задымились костры на площади собора.
Ещё большие, несметные толпы собрались смотреть, как будут сжигать дерзкого еврея.
Упорнейшего из людей его веры, надменного, дерзнувшего оскорбить самих слуг святейшей инквизиции.
Сердце забилось у Агасфера, когда его вывели из тюрьмы, при виде этой несметной толпы.
Ему вспомнился Иерусалим.
В те страшные дни.
Так же было и тогда, когда Тот шёл на добровольную смерть.
Улыбка радости играла на лице Агасфера и он с восторгом слушал рёв проклятий, нёсшийся из толпы.
Так! Так!
Так было и тогда.
Среди войска, среди монахов, нёсших зажжённые факелы, со стонами, с воплями, шла толпа стариков, юношей, женщин, детей.
И среди этой стонущей, измученной толпы, с высоко поднятым челом, с радостным лицом, с восторгом горящими глазами, — шёл Агасфер, как победитель.
На него были устремлены все взгляды.
— Вот он! Вот тот еврей, что дерзнул оскорбить святейшую инквизицию!
Процессия вступила на площадь, обошла вокруг костров и остановилась пред сонмом кардиналов, епископов, прелатов, — восседавших на высокой паперти и ступенях собора.
Вопли, стоны ещё больше усилились в толпе приговорённых.
— Мы хотим только молиться Богу предков наших!
— Тела их да уничтожит огонь, — а души да вознесутся к престолу Всевышнего! — раздалось с соборной паперти.
— Аминь! — повторил весь народ.
Стоны, слёзы, вопли вдруг стихли среди осуждённых.
— Ты, Имени Которого не дерзает произнести язык! — раздался из толпы голос дряхлого старца, и при первых же словах его старческого голоса толпа осуждённых словно преобразилась: твёрдость, мужество засияли в глазах.
— Ты, Имени Которого не дерзает произнести Ты, даровавший нам заповеди на горе Синае. Ты, клятвой связавший отцов наших хранить Святые заповеди Твои. Ты, что избрал народ Израиля излюбленным народом своим. Ты, который вывел народ Свой из Египта. Ты, повелевший расступиться волнам морским. Ты, сохранивший трёх отроков в печи огненной. Ты, Великий, Всемогущий Бог Адонай, Бог отцов наших, — Ты ныне изведи сынов Своих чрез огонь к Святому Престолу Твоему.
И вся толпа осуждённых, как один человек, ответила:
— Да будет так, и да славится во веки Имя, Которого не дерзает произнести язык.
Один Агасфер стоял прямо и спокойно, глядя в глаза верховному кардиналу.
— Отведите к кострам всех, — оставьте перед святым собором лишь этого старика.
Осуждённые тихо направились к кострам. Агасфер один остался перед синклитом.
— Смирился ли дух гордыни твоей? Веришь ли ты теперь в то, что Распятый на Голгофе Искупитель был Истинный Сын Божий, Мессия, пришествие Которого возвещали пророки? Отвечай: водой крещения или огнём хочешь ты очистить и спасти душу свою?
Верит ли он, — он, который сам видел Распятого?
Как Тот, одним словом, он мог бы избегнуть казни.
Но он знает, что делать.
Как Тот, он умрёт невинным, искупая свой грех, как Распятый искупал грехи всего мира.
Агасфер молчал.
— Я вторично спрашиваю тебя. В третий раз обращаюсь к тебе. Водой или огнём хочешь ты очистить душу свою. Ты безмолвствуешь? Да будет же по желанию твоему, ты будешь очищен огнём. Отведите его на костёр.
Высоко взвились языки пламени, повалил густой дым.
Вопли, стоны, крики, пение псалмов, треск сухого дерева, — всё слилось в один страшный аккорд.
Целый день горел костёр, на котором сжигались неверные…
Агасфер очнулся.
Он стоял один, прислонившись к каменному позорному столбу.
Был вечер.
Площадь была пуста.
Всё сгорело.
У ног Агасфера тлелись красные уголья.
А он стоял невредимый, не опалённый, обречённый на жизнь.
И, в тишине ночи, ему показалось, прозвучал всё тот же голос:
— Иди…