Н. А. Лейкинъ.[править]
Мученики охоты.[править]
1880.[править]
АКТЕРЪ-ЛЮБИТЕЛЬ.[править]
Полдень. Въ канцелярію одного изъ присутственныхъ мѣстъ вбѣгаетъ гладкобритый чиновникъ среднихъ лѣтъ, въ вицмундирѣ, съ портфелемъ и коробкой въ рукахъ.
— «Удивительное происшествіе, господа! Чиновникъ, котораго мы приняли за ревизора, былъ не ревизоръ!» восклицаетъ онъ, остановившись посреди комнаты.
Сидящіе за столами чиновники оборачиваются и въ недоумѣніи смотрятъ на него.
— Какой чиновникъ и какой ревизоръ? спрашиваетъ одинъ изъ нихъ.
— Хи-хи-хи! засмѣялся мелкимъ смѣхомъ вбѣжавшій, и тутъ-же прибавилъ: — Ахъ, вы профаны! И не понимаете! Это я изъ «Ревизора» Гоголя хватилъ.
— О, чтобъ тебя!.. Неисправимъ — хоть брось! Смотрите, онъ ужъ опять измѣнилъ свою физіономію. Зачѣмъ-же ты обрилъ бакенбарды?
— Для роли почтмейстера. Вѣдь я почтмейстера играю въ «Ревизорѣ». Да это бы еще ничего, и я маленькіе бакенбарды оставилъ-бы для «почтмейстера», но дѣло въ томъ, что въ концѣ мы ставимъ водевиль «Азъ и Фертъ» и у меня роль Мордашова. «Серебра двадцать четыре фунта и все а ля рококо восемьдесятъ четвертой пробы», процитировалъ онъ изъ водевиля. Его превосходительство меня не спрашивалъ?
— Два раза спрашивалъ и очень сердился, что тебя нѣтъ. «Вѣрно, говоритъ, опять какую-нибудь собачью будку перестроили въ театръ и онъ тамъ спектакль устраиваетъ».
— Неужели такъ и сказалъ? А что, господа, вѣдь онъ отчасти правъ. Удивительный у насъ вообще недостатокъ въ театральныхъ залахъ. Собачью будку это ужъ слишкомъ, а дѣйствительно, послѣ завтра мы будемъ играть на дачѣ въ каретномъ сараѣ. И вѣдь какъ хорошо устроили: сарай — это у насъ сцена, двѣ боковыя конюшни на шесть стойловъ превращены въ мужскую и женскую уборныя, а къ сараю придѣлана большая парусинная палатка для зрителей. Одинъ недостатокъ, что навозомъ будетъ пахнуть, а то совсѣмъ отлично!
— Бумаги-то у тебя готовы? Вѣдь онъ спрашивалъ.
— Готовы, но только надо въ двухъ мѣстахъ подскоблить. Я въ нихъ нѣсколько словъ изъ ролей по ошибкѣ хватилъ. Твердилъ-твердилъ куплетъ въ «Азъ и Фертѣ» да и закаталъ вмѣсто словъ «съ узаконенными свидѣтельствами» — «чтобъ и бѣлье ему стирали и платье чистили у насъ», а въ другомъ мѣстѣ вмѣсто тома свода законовъ, части и статей выставилъ: «дѣйствіе III. явленіе X»…
— Такъ садитесь и исправьте скорѣй. Это вѣдь ни на что не похоже! наставительно произнесъ столоначальникъ.
— Не извольте безпокоиться, Иванъ Иванычъ. Все будетъ въ исправности, отвѣчалъ чиновникъ, сѣлъ, раскрылъ портфель, вынулъ бумаги, но вдругъ воскликнулъ: — Ахъ, господа! Я вамъ и не показалъ еще моего новаго комическаго парика! По истинѣ артистическое произведеніе. Парикмахеръ Петровъ по моему рисунку дѣлалъ. Черепъ совершенно голый и волосы только на затылкѣ и на вискахъ. Ежели смотрѣть сзади, то они изображаютъ какъ-бы рога или римскую цифру — пять. Черепъ, говорю, весь голый, но сверху наклеивается волосяной кустъ.
— Да вѣдь это неестественно и въ природѣ такихъ головъ не бываетъ, замѣтилъ кто-то.
— Ахъ, Боже мой, да вѣдь это для водевиля! Да вотъ онъ.
Чиновникъ-актеръ открылъ коробку, досталъ оттуда парикъ, надѣлъ его на руку и поднялъ надъ головой.
— Восемь рублей стоитъ, похвастался онъ. — А ужъ какой я халатъ себѣ разъискалъ съ прорваннымъ задомъ, такъ просто восторгъ! Всѣ животики надорвете, хохотавши. Кстати, господа, не хотите-ли взять билеты на спектакль? предложилъ онъ товарищамъ. — Есть въ рубль, въ два и въ три рубля.
— Семенъ Петровичъ, я васъ попрошу заниматься дѣломъ. Вы другимъ мѣшаете, остановилъ его столоначальникъ. — Готовьте бумагу. Сейчасъ выдетъ генералъ и спроситъ ее… Это изъ рукъ вонъ!
— Бумага будетъ готова, только не сердитесь, Иванъ Иванычъ. Я вамъ за мою неисправность подарю билетъ втораго ряда.
— Не надо мнѣ вашего билета.
— Жаль. Откровенно сказать, мнѣ было-бы очень пріятно, ежели-бы вы меня посмотрѣли въ роли почтмейстера и въ водевилѣ «Азъ и Фертъ». Тогда-бы вы вполнѣ сознались, что мое призваніе не «вслѣдствіе отношенія палаты за нумеромъ такомъ-то…» выводить, а играть, играть и играть.
— Бога ради исправьте скорѣй бумагу!
— Сейчасъ, сейчасъ… заторопился чиновникъ, взялъ перочинный ножикъ, раскрылъ его и только хотѣлъ подскабливать бумагу, какъ опять началъ: — Вы не повѣрите, господа, какія я выношу непріятности изъ-за этихъ спектаклей у себя дома. Вотъ хоть-бы моя борода. Когда я обрилъ ее и пришелъ домой) жена упала въ обморокъ, начала дрыгать ногами и двое сутокъ не пускала меня къ себѣ на глаза. Кой какъ успокоилась она на моихъ бакенбардахъ, но все таки называла меня бульдошкиной мордой, а теперь съ обритіемъ бакенбардъ — я ужъ и не знаю что произойдетъ!
Чиновникъ махнулъ рукой и прибавилъ:
— Однимъ утѣшаю себя, что у меня талантъ развивается. У меня теперь и дикція явилась и комизмъ; въ гримировкѣ я достигъ самыхъ малѣйшихъ оттѣнковъ… бормоталъ онъ, выписывая на подскобленимъ мѣстѣ, но вдругъ бросилъ перо и началъ чесать себѣ затылокъ. — Э-эхъ! Вотъ несчастіе-то! Хотѣлъ написать «съ узаконенными залогами», а написалъ «съ комическими дикціями». И главное, на подскобленномъ мѣстѣ! Ну, какъ тутъ быть?
— Смотрите, Семенъ Петровичъ, въ бѣду попадете. Генералъ сейчасъ выдетъ.
— Да не суфлируйте, пожалуста, знаю! знаю!.. Ну, что за важность! Писарь перепишетъ. Господинъ режиссеръ! Тьфу-ты! Что это у меня все театральное на языкѣ! Господинъ Ивановъ!
Чиновникъ совсѣмъ потерялся.
— Покажите, что у васъ тамъ такое? Можетъ быть можно исправить, подошелъ къ нему товарищъ.
— Какое тутъ исправленіе, коли я совсѣмъ не ту реплику и изъ другой роли! А ежели еще подскабливать, то я ужъ и такъ проскоблилъ.
— Пошлите къ генералу хоть другую-то бумагу. Вѣдь она у васъ готова, а тѣмъ временемъ эту перепишете. Вотъ Андріанъ Захарычъ идетъ въ кабинетъ съ докладомъ. Дайте ему.
— Андріанъ Захарычъ, снесите ему Бога ради!
Чиновникъ взялъ какую то бумагу и сунулъ въ синюю папку маленькаго, сѣденькаго старичка. Тотъ удалился изъ канцеляріи.
— Убери, Сеня, парикъ-то! Ну, что онъ у тебя на столѣ лежитъ! сказалъ чиновнику-любителю товарищъ, и взявъ въ руки, началъ мять картонный лобъ парика.
— Что ты дѣлаешь! Что ты дѣлаешь! Ты мнѣ новый парикъ испортилъ! Ну, скажите на милость! Сдѣлалъ трещину! Эдакій превосходный парикъ и теперь фасонъ потерялъ! воскликнулъ, какъ ужаленный, чиновникъ, выхвативъ парикъ изъ рукъ товарища, и надѣлъ его себѣ на голову, чтобъ расправить.
Вся канцелярія такъ и разразилась хохотомъ, но вдругъ мгновенно умолкла. На порогѣ стоялъ самъ его превосходительство. Это былъ подслѣповатый чистенькій старичекъ въ вицмундирномъ фракѣ и въ пенсне.
— Господинъ Перетявкинъ! Гдѣ господинъ Перетявкинъ? говорилъ онъ. — Послушайте, милый мой, какую-такую бумагу вы мнѣ прислали къ подписи? Что это такое! Вѣдь ужъ это чистое безобразіе! На смѣхъ, что-ли? Тутъ роль какая-то изъ водевиля «Коломенскій нахлѣбникъ!»
Чиновникъ-любитель стоялъ ни живъ, ни мертвъ. Впопыхахъ онъ даже забылъ снять парикъ съ головы и бормоталъ:
— Виноватъ, ваше… Виноватъ!..
Генералъ подошелъ къ нему, взглянулъ пристально и воскликнулъ:
— Это что такое? Въ какомъ вы видѣ находитесь въ канцеляріи! Что у васъ на головѣ? Развѣ можно, милостивый государь, въ присутственномъ мѣстѣ въ какихъ-то дурацкихъ колпакахъ сидѣть? Извольте подать въ отставку!