В. Нагель.
Анна Ахматова[править]
Анна Ахматова. Pro et contra
Антология. Том 1
Серия «Русский путь»
С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001
На жизни моей любовь.
Этот эпиграф как нельзя больше подходит ко всей поэзии Анны Ахматовой. Две книги поэтессы «Вечер» и «Четки», из которых первая почти целиком перепечатана во второй, являют собой в современной русской поэзии почти исключительное явление, как по оригинальности своего особого внутреннего содержания, так и по форме, в которой стихи ее воплощены.
Стихи Ахматовой полны какой-то строгой, сдержанной интуиции, точно что-то очень важное и, быть может, самое ценное не договорено, но намеки, разбросанные в недлинных, сдержанных стихотворениях, говорят о д-у-ш-е поэтессы, душе навеки оскорбленной и не жалующейся, душе притаившейся и постепенно, но скупо раскрывающейся навстречу воспоминаниям.
Какой мотив преобладает в поэзии А. Ахматовой? Конечно, любовь; любовь непонятая, отвергнутая, забытая. Любовь, как цветок, который тянется к солнцу, но ранние морозы неожиданно убили его, и он вянет, засыхая.
Любви удовлетворенной, смеха счастливого, улыбки радостной поэзия Ахматовой не знает, и кажется, что в темный шелк кудрей вплетены ранние, серебристые пряди.
Почти все в прошлом… Но нет ни злобы, ни презрения в стихах Ахматовой к тому (или тем), кто растоптал ее нежную, любящую душу. Только печаль, только тихая грусть и нежность. И когда вспоминает она о любимом своем, на бумаге остается следующий шедевр — маленький, такой изящный, так искусно сделанный:
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
Стихи Ахматовой, такие на первый, невнимательный взгляд примитивные, по более глубоком рассмотрении оказываются тщательно отделанными, и не знаешь, где кончается подлинный порыв вдохновения и где начинается тонкая, ювелирная отделка великолепного мастера.
Рифмы у Ахматовой всегда неожиданные и звучные, а размер до такой степени бывает слит с внутренним содержанием пьес, что не представляешь себе то или иное стихотворение написанным каким-либо другим размером или вылившимся в какой-нибудь иной форме.
Любит Ахматова ассонансы (неполные рифмы). Так хорошо идут они к ее беспомощным, коротким, сжатым строчкам, и, быть может, поэтому так ярко и выпукло бросается в глаза в творчестве поэтессы гармония содержания с формой.
Бросается в глаза в творчестве Ахматовой и еще несколько характерных, ей одной присущих черт: в нем какая-то обреченность, дымка мистической фатальности, безгневное прощение врагам и умение высказать сильную, оригинальную мысль коротким, сжатым афоризмом.
Она покорна любимому, она делает все, что он прикажет ей…
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми…
и через две строчки она, в «предсмертной летаргии», твердит:
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие…
а ведь он причинил ей боль, горе, страдание; ведь по его вине ее
… рот тревожно заалел
И щеки стали снеговыми.
Но она не винит никого. Она знает, что это предопределено, это фатально и неизбежно:
Должен на этой земле испытать
Каждый любовную пытку.
Анна Ахматова много знает, чего не знаем мы, забывающие в суете будней о красоте и подвиге страдания, очищающего все в этом мире. И горькое знание, доставшееся ей в удел, — это тяжелый крест на ее Голгофе. И когда она с горестью восклицает:
О, сказавший, что сердце из камня,
Знал наверно: оно из огня…
ей можно поверить, ибо каждая строчка из ее стихов питает в нас эту уверенность об обманах верующего, женского сердца.
И когда на пути, многотрудном и тяжелом, где на каждом шагу усталое сердце подстерегают обиды «хитрого, черного обидчика», Анна Ахматова рассказывает:
Я живу, как кукушка в часах,
Не завидую птицам в лесах,
Заведут и кукую.
Знаешь, долю такую
Лишь врагу
Пожелать я могу…
в душе поселяется какая-то особенная нежность к поэтессе, не оставляющая вас и далее по пути странствования по ее книгам.
Все чаще и чаще к концу ее последней книги «Четки» мелькают бледные узоры, вышитые бессильной, усталой рукою по канве смерти.
Но даже и смерть, которую Федор Сологуб показал нам Ма-терью-Успокоительницей, а Эдгар По такой пугающе страшной, Анна Ахматова сумела сделать ж-и-з-н-е-н-н-ы-м явлением, завершающим наши земные подвиги, нашу «горькую славу».
Она умирает из-за любви. Голубое небо застлано густым, безнадежным туманом. И она, зная, что нужно умереть, умрет так же спокойно, как до сих пор мучилась, страдала и терпела. Ее разлюбили. И она с горечью, цены которой нет и быть не может, тихо, раздумчиво восклицает:
Сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.
И я стану — Христос помоги —
На покров этот светлый и ломкий,
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки.
И не в силах удержаться от горькой иронии над тем, кого она считала «мудрым и смелым», поэтесса продолжает в том же спокойном, эпизодическом тоне, так импонирующем всему ее поэтическому облику, ясному и четкому:
Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый1
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы?2
Стихотворение это, одно из лучших в книге, заканчивается следующими двумя строчками:
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой,
так много дающими материала для критической характеристики творчества Анны Ахматовой.
Но смерть для поэтессы это не успокоение, влекущее усталые сердца в нирвану, а тяжелая, — увы! — фатальная необходимость.
И прежде, чем умереть, она, придя к возлюбленному, пробует отклонить неизбежное, отвести угрожающую руку, повисшую в воздухе. Она умоляет его:
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
Где под душным сводом моста
Стынет грязная вода.
Но он, вероятно, оттолкнул ее, и «судьбы свершился приговор».
Вообще смерть занимает в поэзии Анны Ахматовой видное место. Она знает, что
Только смерть — большое торжество
и потому каждую минуту готова уйти из жизни. Она, думая о смерти, почти мимоходом бросает:
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.
Уходя за пределы жизни, отдаваясь объятиям смерти, поэтесса спокойно пишет:
В этой жизни я немного видела;
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала.
Смерть и любовь. Любовь и смерть.
Когда часто обманывавшееся и оскорблявшееся сердце снова забьется, и снова, в сотый раз, его сжимает сладкое чувство любовного дурмана, женщина, простая и ясная, о которой так неискусно и, вместе с тем, так искусно рассказывает Анна Ахматова, ничего не видит… ничего не знает…
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Любовь, приносящая с собой бессонницу, муку и глубокую горечь, начинается так просто.
После ветра и мороза было
Любо мне погреться у огня
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня3.
Но и кончается она также обидно просто и скоро. Она знает, кто похитил ее чуткое, ее нежное сердце… И печально говорит:
Ах! Не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам,
Только страшно так, что скоро, скоро
Он вернет свою добычу сам.
Поэтесса замечает все извилины, все нюансы этой сложной, этой загадочной вещи, именующейся любовью. И искренность она умеет отличать от фальши и притворства.
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви —
Как я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои.
Но душа, посмевшая полюбить, сталкиваясь с ложью, уходит с гор обмана в долины мечты. И, видя душу возлюбленного сухой и черствой, все же тянется к нему:
У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу —
Ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
Все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
И со мной сероглазый жених.
Но чем стихи Анны Ахматовой особенно оригинальны и что отличает ее книги, пользующиеся большим, шумным успехом, от сотен книг стихов других авторов, — это элемент специфически женского, окрашивающий ее творчество в колорит, свежий и запоминающийся.
О, она ничем не побрезгует для достижения любви своего сухого, черствого, наглого и злого любовника. К тысячам мелких женских уловок прибегает она, чтобы привлечь, завоевать непокорное сердце мужчины.
Ты куришь черную трубку;
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней4.
И когда уже ясно определилось, что сегодня сказка любви окончилась и что завтра все будет серо, скучно и буднично, она все же готовится к следующему дню, ожидая чуда. И сама, замечая эту женскую странность в себе, говорит:
И туго косы на ночь заплетя,
Как будто завтра нужны будут косы5,
В окно гляжу я, больше не грустя,
На море, на песчаные откосы.
М. Кузмин в предисловии к первой книге стихов Ахматовой «Вечер» (1912) писал: «Сударыни и судари! К нам идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим, поэт. А зовут его — Анна Ахматова». И М. Кузмин не ошибся. Прошло 5 лет, и в лице Анны Ахматовой мы видим большого, настоящего, оригинального поэта. Книги ее (их пока только две: анонсируется третья — «Белая стая») выходят все новыми и новыми, повторными изданиями, и читающая публика раскупает их, упиваясь стихами ее, как вином, легким, дурманящим и пряным.
Комментарии[править]
Впервые: Буревестник. Ташкент, 1917. № 1. С. 9—15.
Нагель В. — псевдоним Вольпина Валентина Ивановича (р. 1891), поэта, литературоведа и переводчика. С 1913 по 1923 г. печатался в туркестанской прессе. С 1923 г. жил в Москве. Совместно с Н. Захаровым-Мэнским составил библиографию в 4-м томе Собрания сочинений С. Есенина (1927).