Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава VII/ДО
| ← Часть II, глава VI | Анна Каренина — Часть II, глава VII | Часть II, глава VIII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 176—182. |
У входной двери послышались шаги, и княгиня Бетси, зная, что это Каренина, взглянула на Вронскаго. Онъ смотрѣлъ на дверь, и лицо его имѣло странное новое выраженіе. Онъ радостно, пристально и вмѣстѣ робко смотрѣлъ на входившую и медленно приподнимался. Въ гостиную входила Анна. Какъ всегда держась чрезвычайно прямо и не измѣняя направленія взгляда, она сдѣлала своимъ быстрымъ, твердымъ и легкимъ шагомъ, отличавшимъ ее отъ походки другихъ свѣтскихъ женщинъ, тѣ нѣсколько шаговъ, которые отдѣляли ее отъ хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и съ этою улыбкой оглянулась на Вронскаго. Вронскій низко поклонился и подвинулъ ей стулъ.
Она отвѣчала только наклоненіемъ головы, покраснѣла и нахмурилась. Но тотчасъ же, быстро кивая знакомымъ и пожимая протягиваемыя руки, она обратилась къ хозяйкѣ:
— Я была у графини Лидіи и хотѣла раньше пріѣхать, но засидѣлась. У нея былъ сэръ Джонъ. Очень интересный.
— Ахъ, это миссіонеръ этотъ?
— Да, онъ разсказывалъ про индѣйскую жизнь очень интересно.
Разговоръ, перебитый пріѣздомъ, опять замотался, какъ огонь задуваемой лампы.
— Сэръ Джонъ! Да, сэръ Джонъ. Я его видѣла. Онъ хорошо говоритъ. Власьева совсѣмъ влюблена въ него.
— А правда, что Власьева меньшая выходитъ за Топова?
— Да, говорятъ, что это совсѣмъ рѣшено.
— Я удивляюсь родителямъ. Говорятъ, это бракъ по страсти.
— По страсти? Какія у васъ антидилювіальныя мысли! Кто нынче говоритъ про страсти? — сказала жена посланника.
— Что дѣлать? Эта глупая старая мода все еще не выводится, — сказалъ Вронскій.
— Тѣмъ хуже для тѣхъ, кто держится этой моды. Я знаю счастливые браки только по разсудку.
— Да, но зато какъ часто счастіе браковъ по разсудку разлетается какъ пыль именно отъ того, что появляется та самая страсть, которую не признавали, — сказалъ Вронскій.
— Но браками по разсудку мы называемъ тѣ, когда уже оба перебѣсились. Это какъ скарлатина, чрезъ это надо пройти.
— Тогда надо выучиться искусственно прививать любовь, какъ оспу.
— Я была въ молодости влюблена въ дьячка, — сказала княгиня Мягкая. — Не знаю, помогло ли мнѣ это.
— Нѣтъ, я думаю, безъ шутокъ, что, для того чтобъ узнать любовь, надо ошибиться и потомъ поправиться, — сказала княгиня Бетси.
— Даже послѣ брака? — шутливо сказала жена посланника.
— Никогда не поздно раскаяться, — сказалъ дипломатъ англійскую пословицу.
— Вотъ именно, — подхватила Бетси, — надо ошибиться и поправиться. Какъ вы объ этомъ думаете? — обратилась она къ Аннѣ, которая съ чуть замѣтною твердою улыбкой на губахъ слушала этотъ разговоръ.
— Я думаю, — сказала Анна, играя снятою перчаткой, — я думаю… если сколько головъ, столько умовъ, то и сколько сердецъ, столько родовъ любви.
Вронскій смотрѣлъ на Анну и съ замираніемъ сердца ждалъ, что она скажетъ. Онъ вздохнулъ какъ бы послѣ опасности, когда она выговорила эти слова.
Анна вдругъ обратилась къ нему:
— А я получила изъ Москвы письмо. Мнѣ пишутъ, что Кити Щербацкая очень больна.
— Неужели? — нахмурившись сказалъ Вронскій.
Анна строго посмотрѣла на него.
— Васъ не интересуетъ это?
— Напротивъ, очень. Что́ именно вамъ пишутъ, если можно узнать? — спросилъ онъ.
Анна встала и подошла къ Бетси.
— Дайте мнѣ чашку чаю, — сказала она, останавливаясь за ея стуломъ.
Пока Бетси наливала ей чай, Вронскій подошелъ къ Аннѣ.
— Что же вамъ пишутъ? — повторилъ онъ.
— Я часто думаю, что мужчины не понимаютъ того, что неблагородно, а всегда говорятъ объ этомъ, — сказала Анна, не отвѣчая ему. — Я давно хотѣла сказать вамъ, — прибавила она и, перейдя нѣсколько шаговъ, сѣла у углового стола съ альбомами.
— Я не совсѣмъ понимаю значеніе вашихъ словъ, — сказалъ онъ, подавая ей чашку.
Она взглянула на диванъ подлѣ себя, и онъ тотчасъ же сѣлъ.
— Да, я хотѣла сказать вамъ, — сказала она, не глядя на него: — вы дурно поступили, дурно, очень дурно.
— Развѣ я не знаю, что я дурно поступилъ? Но кто причиной, что я поступилъ такъ?
— Зачѣмъ вы говорите мнѣ это? — сказала она, строго взглядывая на него.
— Вы знаете зачѣмъ, — отвѣчалъ онъ смѣло и радостно, встрѣчая ея взглядъ и не спуская глазъ.
Не онъ, а она смутилась.
— Это доказываетъ только то, что у васъ нѣтъ сердца, — сказала она. Но взглядъ ея говорилъ, что она знаетъ, что у него есть сердце, и отъ этого-то боится его.
— То, о чемъ вы сейчасъ говорили, была ошибка, а не любовь.
— Вы помните, что я запретила вамъ произносить это слово, это гадкое слово, — вздрогнувъ сказала Анна; но тутъ же она почувствовала, что однимъ этимъ словомъ запретила она показывала, что признавала за собой извѣстныя права на него и этимъ самымъ поощряла его говорить про любовь. — Я вамъ давно это хотѣла сказать, — продолжала она, рѣшительно глядя ему въ глаза и вся пылая жегшимъ ея лицо румянцемъ, — а нынче я нарочно пріѣхала, зная, что я васъ встрѣчу. Я пріѣхала сказать вамъ, что это должно кончиться. Я никогда ни предъ кѣмъ не краснѣла, а вы заставляете меня чувствовать себя виновною въ чемъ-то.
Онъ смотрѣлъ на нее и былъ пораженъ новою духовною красотой ея лица.
— Чего вы хотите отъ меня? — сказалъ онъ просто и серьезно.
— Я хочу, чтобы вы поѣхали въ Москву и просили прощенія у Кити, — сказала она.
— Вы не хотите этого, — сказалъ онъ.
Онъ видѣлъ, что она говоритъ то, что принуждаетъ себя сказать, а не то, чего хочетъ.
— Если вы любите меня, какъ вы говорите, — прошептала она, — то сдѣлайте, чтобъ я была спокойна.
Лицо его просіяло.
— Развѣ вы не знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствія я не знаю и не могу вамъ дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о васъ и о себѣ отдѣльно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствія ни для себя, ни для васъ. Я вижу возможность отчаянія, несчастія… или я вижу возможность счастія, какого счастія!.. Развѣ оно не возможно? — прибавилъ онъ однѣми губами, но она слышала.
Она всѣ силы ума своего напрягла на то, чтобы сказать то, что должно; но вмѣсто того она остановила на немъ свой взглядъ, полный любви, и ничего не отвѣтила.
„Вотъ оно! — съ восторгомъ думалъ онъ. — Тогда, когда я уже отчаивался и когда, казалось, не будетъ конца, — вотъ оно! Она любитъ меня. Она признается въ этомъ“.
— Такъ сдѣлайте это для меня, никогда не говорите мнѣ этихъ словъ, и будемъ добрыми друзьями, — сказала она словами; но совсѣмъ другое говорилъ ея взглядъ.
— Друзьями мы не будемъ, вы это сами знаете. А будемъ ли мы счастливѣйшими или несчастливѣйшими изъ людей, это въ вашей власти.
Она хотѣла сказать что-то, но онъ перебилъ ее:
— Вѣдь я прошу одного: прошу права надѣяться, мучиться, какъ теперь; но если и этого нельзя, велите мнѣ исчезнуть, и я исчезну. Вы не будете видѣть меня, если мое присутствіе тяжело вамъ.
— Я не хочу никуда прогонять васъ.
— Только не измѣняйте ничего. Оставьте все, какъ есть, — сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ. — Вотъ вашъ мужъ.
Дѣйствительно, въ эту минуту Алексѣй Александровичъ своею спокойною, неуклюжею походкой входилъ въ гостиную.
Оглянувъ жену и Вронскаго, онъ подошелъ къ хозяйкѣ и, усѣвшись за чашкой чая, сталъ говорить своимъ неторопливымъ, всегда слышнымъ голосомъ, въ своемъ обычномъ шуточномъ тонѣ, подтрунивая надъ кѣмъ-то.
— Вашъ Рамбулье въ полномъ составѣ, — сказалъ онъ, оглядывая все общество: — граціи и музы.
Но княгиня Бетси терпѣть не могла этого тона его, sneering, какъ она называла это, и, какъ умная хозяйка, тотчасъ же навела его на серьезный разговоръ объ общей воинской повинности. Алексѣй Александровичъ тотчасъ же увлекся разговоромъ и сталъ защищать уже серьезно новый указъ предъ княгиней Бетси, которая нападала на него.
Вронскій и Анна продолжали сидѣть у маленькаго стола.
— Это становится неприлично, — шепнула одна дама, указывая глазами на Каренину, Вронскаго и ея мужа.
— Что, я вамъ говорила, — отвѣчала пріятельница Анны.
Но не однѣ эти дамы, почти всѣ, бывшіе въ гостиной, даже княгиня Мягкая и сама Бетси, по нѣскольку разъ взглядывали на удалившихся отъ общаго кружка, какъ будто это мѣшало имъ. Только одинъ Алексѣй Александровичъ ни разу не взглянулъ въ ту сторону и не былъ отвлеченъ отъ интереснаго начатаго разговора.
Замѣтивъ производимое на всѣхъ непріятное впечатлѣніе, княгиня Бетси подсунула на свое мѣсто для слушанія Алексѣя Александровича другое лицо и подошла къ Аннѣ.
— Я всегда удивляюсь ясности и точности выраженій вашего мужа, — сказала она. — Самыя трансцендентныя понятія становятся мнѣ доступны, когда онъ говоритъ.
— О, да! — сказала Анна, сіяя улыбкой счастія и не понимая ни одного слова изъ того, что говорила ей Бетси. Она перешла къ большому столу и приняла участіе въ общемъ разговорѣ.
Алексѣй Александровичъ, просидѣвъ полчаса, подошелъ къ женѣ и предложилъ ей ѣхать вмѣстѣ домой; но она, не глядя на него, отвѣчала, что останется ужинать. Алексѣй Александровичъ раскланялся и вышелъ.
Старый, толстый татаринъ, кучеръ Карениной, въ глянцевомъ кожанѣ, съ трудомъ удерживалъ прозябшаго лѣваго сѣраго, взвивавшагося у подъѣзда. Лакей стоялъ, отворивъ дверцу. Швейцаръ стоялъ, держа наружную дверь. Анна Аркадьевна отцѣпляла маленькою быстрою рукой кружева рукава отъ крючка шубки и, нагнувши голову, слушала съ восхищеніемъ, что говорилъ, провожая ее, Вронскій.
— Вы ничего не сказали, положимъ; я ничего и не требую, — говорилъ онъ, — но вы знаете, что не дружба мнѣ нужна, мнѣ возможно одно счастіе въ жизни, это слово, котораго вы такъ не любите… да, любовь…
— Любовь… — повторила она медленно, внутреннимъ голосомъ и вдругъ, въ то же время какъ она отцѣпила кружево, прибавила: — я оттого и не люблю этого слова, что она для меня слишкомъ много значитъ, больше гораздо, чѣмъ вы можете понять, — и она взглянула ему въ лицо. — До свиданья!
Она подала ему руку и быстрымъ, упругимъ шагомъ прошла мимо швейцара и скрылась въ каретѣ.
Ея взглядъ, прикосновеніе руки прожгли его. Онъ поцѣловалъ свою ладонь въ томъ мѣстѣ, гдѣ она тронула его, и поѣхалъ домой счастливый, съ сознаніемъ того, что въ нынѣшній вечеръ онъ приблизился къ достижению своей цѣли болѣе, чѣмъ въ два послѣдніе мѣсяца.