СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ ПОКОЙНОЙ МАРІИ НИКОЛАЕВНЫ ВЕРНАДСКОЙ,
урожд. Шигаевой.[править]
1862.[править]
БАЛЬНОЕ ПЛАТЬЕ.[править]
Въ зимній, морозный вечеръ, въ уютной, красиво меблированной уборной, передъ большимъ зеркаломъ, въ полномъ бальномъ нарядѣ, стояла хорошенькая дѣвушка. На розовыхъ губкахъ играла самодовольная улыбка, из-подъ длинныхъ темныхъ рѣсницъ, какъ звѣздочки, блестѣли веселенькіе глазки. Очевидно, она любовалась своимъ нарядомъ, а можетъ быть, что и собой. Дѣйствительно, она была хороша, и нарядъ былъ ей къ лицу. Розовое шелковое платье ловко обрисовывало стройную талью, цвѣты дышали свѣжестью, и вмѣстѣ съ роскошными локонами, какъ будто съ любовно льнули къ ея хорошенькому личику и разсыпались на бѣлой, полной груди.
Но уже пора ѣхать на балъ; дѣвушка отошла отъ зеркала, закуталась въ теплую шубу, весело сбѣжала съ лѣстницы, прыгнула въ карету, и уѣхала.
Неблагодарная! въ ея хорошенькую головку ни на минуту не пришла мысль, сколько тысячъ, по — нѣтъ, но тысячъ, а сколько милліоновъ рукъ Трудились для нея, и сколько нужно было разнороднаго, а иногда очень тяжкаго труда для того, чтобъ она могла надѣть свое хорошенькое платье. По, пускай ее веселится молодость не любитъ много думать — пускай ее танцуетъ, а мы, сидя дома, потолкуемъ объ ея платьѣ.
Въ самомъ дѣлѣ, сколько людей надъ нимъ трудилось! Такъ много, что и исчислить трудно. —
Любители вы облачныя картины? Это дѣтская забава — конечно, такъ; но я люблю смотрѣть, какъ одна картина постепенно и почти незамѣтно для глаза переходитъ въ другую. Не бываютъ ли большею частью и въ нашемъ воображеніи такія же облачныя картины? Воображенье не можетъ слишкомъ долго остановиться на одномъ и томъ же предметѣ: одна мысль постепенно смѣняется другою.
Заглянемъ въ зеркало, въ которое только-что такъ весело смотрѣлась хорошенькая дѣвушка, и вотъ — въ немъ или, лучше сказать, въ нашемъ воображеніи является картина шумнаго, оживленнаго бала. Слышатся звуки музыки, мелькаютъ пары, а вотъ — и знакомая намъ дѣвушка вальсируетъ съ ловкимъ, статнымъ кавалеромъ. — Но яркое освѣщеніе залы начинаетъ темнѣть, зала съуживается, и передъ нами — является роскошный итальянскій ландшафтъ. Сколько народа! какой шумъ! съ какой быстротой обираютъ съ тутовыхъ деревьевъ листья для шелковичныхъ червей! какая неутомимая работа! но — это еще только начало: самимъ червячкамъ нужно перейти еще черезъ много, много рукъ, прежде чѣмъ ихъ коконы явятся намъ въ видѣ тонкихъ, серебристыхъ шелковыхъ нитокъ.
Передъ нами развивается цѣлая жизнь милліоновъ организмовъ, окруженная заботою и стараніями множества разумныхъ существъ, для того, чтобы воспользоваться этою жизнію до ея полнаго развитія: и вотъ — зародышъ бабочки уничтожается, но получается коконъ.
Новый трудъ беретъ здѣсь произведеніе. Смотрите въ зеркало: вотъ въ воображеніи пашемъ является красивый богатый городъ южной Франціи. Сколько рукъ занято въ Ліонѣ размоткою коконовъ, сколько другихъ — занимаются ихъ торговлею и провозомъ! Наконецъ — получается нѣжная, топкая пить, и — за тѣмъ новый процессъ начинается надъ произведеніемъ червячка, надъ будущей роскошной матеріей: мы на шелковой фабрикѣ.
Свистятъ, гремятъ паровыя машины, а день, и ночь работаютъ люди, и — кого тутъ нѣтъ! и мужчины, и женщины, и дѣти, всѣ работаютъ, на сколько лишь позволяютъ силы. И наконецъ, изъ этого соединенія труда, машинъ и рукъ человѣческихъ, выходятъ — легкія и изящныя ткани.
Пойдемъ далѣе. Знаніе и искусство соединяются съ матеріальными усиліями: граверъ, рисовщикъ, красильщикъ участвуютъ въ сложномъ производствѣ, и милліоны работниковъ добываютъ для ихъ трудовъ и результатовъ сырые матеріалы: и далекій плантаторъ, и наблюдательный путешественникъ — всѣ приносятъ посильныя лепты, чтобъ украсить утлый домикъ червячка.
Потокъ увлекъ даже кабинетнаго ученаго: Ліонъ, и шумная фабрика исчезаютъ понемногу, и передъ нами — лабораторія ученаго химика. Тутъ нѣтъ шума, напротивъ — тишина и молчаніе. Для червяка и дѣвушки глубокій умъ устремленъ на изысканія: много нужно знаній для того, чтобъ постигнуть тайну — придать вещи какой хочешь цвѣтъ и оттѣнокъ, и чтобъ эта вещь такъ усвоила себѣ краску, чтобъ никогда не теряла первоначальнаго вида, и чтобъ оттѣнки были такъ правильны, что искуственный раскрашенный цвѣтокъ почти нельзя отличить отъ настоящаго.
Готова матерія; но — что это? — вдругъ стало холодно? Бурно волнуется Ледовитый океанъ, сердито вздымаетъ грозныя волны, свищетъ холодный, пронзительный вѣтеръ, а между тѣмъ безстрашно скользитъ по свинцовымъ валамъ китоловное судно. Такъ и кажется, что оно погибнетъ, или истрощитъ его въ дребезги льдина, или поглотятъ его страшныя волны! Но судно крѣпко, матросы ловки и храбры: не страшатся они ни разъяренныхъ стихій, ни опасностей ловли; съ длинными копьями въ рукахъ нападаютъ на морское чудовище, и наконецъ — знаніе, ловкость и отвага побѣждаютъ безсмысленную силу. Погибло громадное чудовище, и — усамъ его суждено быть вшитымъ въ платье и придавать стройность и грацію женскимъ тальямъ — въ бальномъ платьѣ.
Изъ холода мы переходимъ въ страшный жаръ. Безпощадно печетъ солнце южной Америки, во бѣдный негръ долженъ работать: нѣтъ къ нему состраданія, нѣтъ почти ему отдыха. Не смотря ни на удушающій жаръ, не смотря на усталость, безостановочно онъ собираетъ хлопчатую бумагу; за то природа добрѣе человѣка: настанетъ вечеръ, жаръ замѣняется пріятной прохладой, и придетъ наконецъ часъ отдыха и для бѣднаго работника-негра, который и не знаетъ, что онъ трудился — для нашей дѣвушки.
Не вѣрите? Смотрите: вотъ хлопка его пошла въ процессъ длинной работы. Опять передъ пани начинаютъ мелькать фабрики съ своимъ вѣчнымъ шумомъ и вѣчнымъ трудомъ. Грубыя хлопья хлопчатой бумаги переходятъ въ нитки, и потомъ въ разныя ткани и, — между прочимъ въ коленкоръ, который служитъ подкладкой для платьевъ, даже и бальныхъ. Но пока онъ достигнетъ этого назначенія, сколько рукъ должны надъ нимъ трудиться!
Тяжела работа рудокоповъ: неохотно отдаетъ земля свои тайныя сокровища, не легко вырвать ихъ изъ нѣдръ ея. Много трудятся люди, имъ часто бываетъ тяжко; по воля человѣка сильна и, какъ всегда, природа наконецъ уступаетъ соединеннымъ усиліямъ знанія и твердой воли человѣка. Добыта мѣдь; но должно ее расправить, очиститъ отъ всякой примѣси, придать извѣстную форму.
Мало труда рудокопа. Трудится химикъ, трудится кузнецъ, трудятся машинистъ, фабричные работники, и наконецъ — грубый кусокъ мѣди превращается въ маленькіе, хорошенькіе крючки — для бальнаго-же платья. Сколько работы для скромной вещицы!
Наконецъ и эта картина темнѣетъ, и — вотъ мы опять въ Петербургѣ, въ модномъ магазинѣ. Кипитъ работа въ рукахъ хорошенькихъ модистокъ, быстро мелькаютъ у нихъ ленты, кружева, блонды, и подъ ихъ искусной иглой принимаютъ различныя изящныя формы. Всѣ онѣ заняты одной и той же работой; но у каждой есть какое-нибудь особенное занятіе: работа раздѣлена между ними, смотря по способностямъ, вкусу и умѣнью. Одна — кроитъ, другая — шьетъ лифъ, третья — рукава, четвертая — занята отдѣлкой уже почти готоваго платья, менѣе искусныя сшиваютъ юбки, есть даже и такія, которыя совсѣмъ не шьютъ, а только приготовляютъ утюги для глаженья, или подаютъ ножницы, иголки и нитки. Наконецъ платье готово, оно нарядно, изящно: надѣвайте его и поѣзжайте на балъ.
Кажется, нѣтъ ничего легче, какъ сшить бальное платье; однако это было бы совершенію не возможно безъ помощи великаго правила — раздѣленія труда. Если бы кто-нибудь вздумалъ самъ разводить тутовыя деревья, самъ разбирать коконы, самъ прясть и ткать, однимъ словомъ — дѣлать самъ все то, о чемъ мы говорили, то конечно онъ не имѣлъ бы никакого успѣха; а мы далеко еще не договорили всего: еще есть много трудовъ, о которыхъ мы совсѣмъ не упомянули, — да все разомъ и по придетъ въ голову, и было бы уже слишкомъ длинно. Раздѣленіе труда, безъ помощи котораго не было бы возможно не только совершенство, но даже и посредственное исполненіе, еще имѣетъ ту прекрасную сторону, что хотя невольно, но тѣсно связываетъ между собою людей всѣхъ сословій, всѣхъ странъ и всѣхъ народовъ, заставляя ихъ постоянно трудиться другъ для друга и заботиться о своихъ взаимныхъ нуждахъ. Земледѣлецъ работаетъ для фабриканта, купецъ и покупщикъ, производитель и потребитель — всѣ въ равной мѣрѣ зависятъ одинъ отъ другаго и полезны другъ другу.
Одинъ человѣкъ слабъ и не можетъ многаго сдѣлать — большое количество народа можетъ предпринять гигантскія работы; по для того, чтобъ привести ихъ къ успѣшному окончанію, должно, чтобы трудъ былъ умно раздѣленъ между ними, смотря по способности и вкусу каждаго. Можно быть отважнымъ охотникомъ и очень плохимъ ткачемъ, а превосходный ткачъ можетъ не имѣть никакого понятія объ искусствѣ шить сапоги. Но каждый изъ нихъ, добровольно занимаясь своимъ ремесломъ или искусствомъ, приноситъ пользу человѣчеству. Безполезенъ и смѣшонъ только тотъ, который бы вздумалъ одинъ знать и умѣть дѣлать все.
Человѣчество, если можно такъ сказать, громадная машина, въ которой самая малѣйшая пружина имѣетъ свою цѣль и назначеніе: когда всѣ составныя части, какъ бы они малы ни были, отчетливо и вѣрно исполняютъ свое назначеніе, тогда только можетъ выдти гармоническое цѣлое. Сколько бы мы было труда и усилій, по пока этотъ трудъ не будетъ разумно раздѣлилъ между людьми, никогда не можетъ быть успѣха, и будетъ постоянная растрата и силъ, и времени.
Только съ помощью раздѣленія труда можно достигнуть желаемой цѣли, какъ въ самыхъ важныхъ, такъ и въ самыхъ пустыхъ вещахъ, какъ напримѣръ — въ бальномъ платьѣ.