Н. А. Лейкинъ.[править]
Мученики охоты.[править]
1880.[править]
БАРИНЪ-ПОВАРЪ.[править]
Часовая стрѣлка на бронзовыхъ часахъ въ гостиной отставнаго полковника Игоря Сократыча Катинева близится къ цифрѣ пять, а въ прихожей раздаются звонки за звонками. Въ гостиную входятъ гости, приглашенные на обѣдъ. Появились: безцвѣтный молодой человѣкъ во фракѣ и съ истощеннымъ лицомъ; пестро-одѣтая пожилая дѣвица съ подведенными бровями и широчайшимъ проборомъ на темени, который она тоже старалась закрасить и не могла; полицейскій чиновникъ очень добродушнаго вида и коренастый усатый интендантъ съ орденомъ на шеѣ. Хозяйка привѣтствуетъ входящихъ гостей.
— А гдѣ-же самъ глава и повелитель вашего домашняго участка? спрашиваетъ полицейскій чиновникъ, снимая шпагу и ставя ее въ уголъ.
— Гдѣ — и спрашивать не надо. Само собой въ кухнѣ. Вѣдь вы знаете его слабость. Стряпаетъ. Съ утра стучитъ ножами, — отвѣчаетъ хозяйка. — Сегодня чуть не ослѣпъ отъ своей стряпни. Поджаривалъ онъ пѣтушьи гребни въ маслѣ, наклонился къ сковородѣ, чтобъ понюхать, масло брызнуло и прямо ему въ лицо. Вотъ какіе два волдыря вскочили! Другой-бы плюнулъ и ушелъ отъ плиты, но ему неймется, и онъ все-таки возится около плиты. Садитесь, пожалуста. Ну, что у васъ новаго?
— Пьяные одолѣли. Вчера возили-возили въ участокъ — истинное наказаніе! И съ нарушеніемъ тишины, и безъ нарушенія, въ чувствахъ и безъ чувствъ. Двадцать три души.
— Ахъ, я не про участокъ… Я вообще.
— А вѣдь другаго, сударыня, я и не знаю. Во какъ занятъ по службѣ! И день и ночь…
Полицейскій чиновникъ провелъ рукой по горлу и крякнулъ.
— Вотъ прежде, прибавилъ онъ: — когда въ нашемъ участкѣ танцклассъ былъ и я туда ходилъ по наряду, то попадались и пикантныя новости. Впрочемъ, вчера попался очень замѣчательный воръ. Шиньонъ и вставные зубы укралъ.
— Женскій шиньонъ? Скажите пожалуйста!.. Это очень любопытно. Какъ-же это такъ?..
— А вотъ, извольте видѣть, въ какомъ. смыслѣ былъ составленъ протоколъ…
Но тутъ въ гостиную вошелъ хозяинъ. Это былъ толстый мужчина съ двойнымъ подбородкомъ и усами черезъ губу. Лицо его было красно какъ вареный ракъ и потъ съ него лилъ градомъ. На носу и на щекѣ дѣйствительно сидѣли два волдыря. Рукава отставнаго мундира безъ погоновъ были засучены, а тучное чрево опоясано передникомъ.
— А, друзья-пріятели! Всѣ въ сборѣ. Очень радъ, очень радъ! возгласилъ онъ. — Титъ Савинычъ!
Хозяинъ растопырилъ руки и хотѣлъ обнять полицейскаго чиновника, но тотъ отстранилъ его.
— Тише, тише ты! У меня сегодня мундиръ новый, я по начальству являлся, а ты весь въ мукѣ. Давай руку.
— Да и рука въ маслѣ. Ну, да ничего — оботрешь. Боже мой! Марья Ивановна и съ дочкой невѣстой! Больше чѣмъ рублемъ подарили, что пожаловали. Вѣра Семеновна! Анатолій Митричъ! Сто разъ спасибо за посѣщеніе! Ну, а ты интендантъ — или въ мои объятія. Муки бояться тебѣ нечего. Ты цѣлый вѣкъ около нея трешься. Къ тебѣ много муки прилипало.
— Только ужъ и муки-же я выношу отъ этой муки!
Интендантъ вынулъ фуляровый платокъ, прикрылъ имъ грудь и обнялся съ хозяиномъ.
— А какимъ обѣдомъ я васъ, господа, угощу, такъ просто пальчики оближете! продолжалъ хозяинъ. — И все моей собственной стряпни. Во первыхъ, арестантскіе щи изъ зарѣза… Что вы смѣетесь? Да лучше арестантскихъ щей и не бываетъ. Всю заработку, канальи, прожираютъ на щахъ. Ну, разумѣется, я припустилъ туда самой жирнѣйшей грудинки Капусту съ девяти часовъ утра варю. Такъ разварилась — что одно пюре сдѣлалось. Потомъ настоящій монашескій квасъ. Монахи насчетъ квасу собаку съѣли.
— Ты что это хромаешь-то? спросилъ его полицейскій. — Батюшки, да у него на одной ногѣ сапогъ, а на другой туфля! — Молчи, не перебивай!. Это я третьяго дня стряпалъ у князя Таныгина бурлацкую уху изъ леща и стерляди и уронилъ себѣ кострюлю на ногу, такъ зашибъ, и вотъ теперь нога распухла и я не могу сапога надѣть. Самъ, батюшка, князь ко мнѣ пріѣхалъ, еле поднялся по лѣстницѣ отъ своей подагры и говоритъ: «Игорь Сократычъ, иди и владѣй моей кухней. Добра у меня много, а порядка нѣтъ. А ты, говорятъ, великолѣпно бурлацкую уху стряпаешь!» Ужъ и завинтилъ-же я ему варево! Приправы никакой, кромѣ соли и вотъ эдакихъ громадныхъ луковицъ. На рукахъ потомъ послѣ обѣда меня качали!
— И охота это вамъ со стряпней возиться, замѣтила дама, оправляя на дочкѣ бантикъ.
— Не могу-съ — слабость. Меня хлѣбомъ не корми, а дай постряпать, отвѣчалъ хозяинъ. — И доложу вамъ, явилась у меня эта слабость въ Крымскую кампанію, когда мы около Карса стояли. Скота вдоволь, и сталъ я себѣ стряпать битки. Бывало, надробишь мяса на лафетномъ колесѣ да на листовомъ желѣзѣ на угольяхъ… Восторгъ! Угостилъ одного офицера — всѣ ко мнѣ: Игорь Сократычъ! Игорь Сократычъ! Весь батальонъ кормилъ. Потомъ шашлыкъ имъ закатывалъ. И вотъ съ той поры…
— Сдѣлался полоумнымъ, прибавила жена.
— Во фрунтъ! Руки по швамъ! Какъ ты смѣешь начальство свое перебивать! шутливо крикнулъ на нее мужъ.
Всѣ засмѣялись. Жена сначала опѣшила, а потомъ сказала: «дуракъ».
— Игорь Сократычъ, ну что-же дальше-то? приставали къ хозяину гости. — Вы вѣдь еще не все меню обѣда намъ разсказали.
— А вотъ сейчасъ-съ. На соусъ я вамъ дамъ рубцы. Такъ состряпаны, что и не поймете что вы ѣдите: макароны-ли, тесемки-ли отъ юбокъ, бѣлую пищую бумагу или вязигу. Два дня въ молокѣ ихъ мочилъ, три часа ножомъ скоблилъ.
— Что-же это такое рубцы? спросилъ безцвѣтный молодой человѣкъ, вздѣвая на носъ пенсне.
— А бычачій желудокъ — требуха.
— Ну, тогда я ихъ и ѣсть не буду.
— Какъ не будешь, коли я тебѣ мѣсто въ конторѣ князя Таныгина доставилъ? Нечего сказать, хороша благодарность! Я человѣка на полутора-тысячный окладъ помѣстилъ, а онъ кобянится. Да ты думаешь, что такіе рубцы, что на мостахъ продаютъ? Нѣтъ, братъ, у меня безъ зелени. Шпинату этаго внутри ни капли не найдешь.
— Все равно я ѣсть не буду. Вы-бы еще вздумали кишками кормить! Я не кошка.
— Врешь, будешь! А нѣтъ, такъ я и за пазуху наложу.
— Игорь Сократычъ, а на жаркое что? щуря подведенные глаза, спросила пожилая дѣвица.
— Что на жаркое — это мой секретъ. Когда съѣдите, тогда и скажу, отвѣчалъ, таинственно улыбаясь, хозяинъ. — Но предупреждаю васъ, что всѣ блюда будутъ русскія.
— Да полно тебѣ! Лучше впередъ скажи, проговорилъ интендантъ.
— Послѣ травника — изволь скажу, а теперь пойдемъ и передъ обѣдомъ травнику по чаркѣ хватимъ. А травникъ у меня на сѣнной трухѣ настоенъ. Интендантъ, чувствуешь? У тебя бы сѣнную труху вѣтромъ раздуло, а у меня въ дѣло по ища.
— А по нашему, коли уже арестантъ… виноватъ! А по нашему, коли ужъ человѣкъ началъ давать показанія, то надо и продолжать, сказалъ полицейскій. — Замахнулся — все равно что ударилъ. Ну, говори сейчасъ, что у тебя на жаркое будетъ, а нѣтъ я и травникъ пить не пойду.
— Вѣра Тихоновна, сказать имъ что-ли? спросилъ мужъ жену. — Ну, что ихъ томить!
— Да говори! Кто тебѣ мѣшаетъ!
— На жаркое — коровье вымя!
— Ахъ! вскрикнула пожилая дѣвица и закрылась платкомъ.
— Катенька, выдь вонъ, заговорила дама. — Вы забываете, сударь, что здѣсь невинная дѣвушка, институтка, упрекала она хозяина. — Развѣ это разговоръ для гостинной?
— Отчего-же? Что тутъ такого? Неужели ваша дочь до сихъ поръ ужъ и коровьяго вымени не видала?
Въ это время раздался звонокъ, и въ гостинную вошелъ толстый, пожилой мужчина съ бульдогообразнымъ лицомъ.
— А, мой новый лучшій другъ! воскликнулъ хозяинъ. — Титъ Савинычъ, позволь тебя познакомить, обратился онъ къ полицейскому. — Захаръ Ульянычъ Ульяновъ, старшій поваръ князя Таныгина.
Полицейскій протянулъ было руку, но, услышавъ слово «поваръ», попятился. Дамы переглянулись. Хозяйка сплеснула руками и прошептала:
— Только этого не доставало! Повара и на обѣдъ пригласилъ!
Поваръ не ловко раскланивался съ гостями.
— Теперь, господа, всѣ гости въ сборѣ, такъ травничку, ратиничку, а потомъ и за столъ! кричалъ хозяинъ.