Е. Яхонтов[править]
Вася-носильщик[править]
Вася вырос на улице, как вырастают сотни безродных брошенных детей, питаясь то там, то здесь и одеваясь в обноски, которые ему давали из богатых домов.
Восьми лет, в лохмотьях, сквозь дыры которых проглядывало его смуглое тельце, он бегал по улицам с пучками афиш и газет и, догоняя на городском проспекте прохожих, заглядывал им в лицо и кричал: «Газеты, газеты, газеты!»
— Ишь, чертенок, какой шустрый! — говорили прохожие, следя глазами за его загоревшими, быстро мелькавшими по асфальту тротуара босыми ножками.
На перекрестке двух улиц всегда стояло, сидело или просто лежало на тротуаре несколько мушей [муша — носильщик тяжестей].
Здоровые и крепкие, эти люди тяжелым трудом зарабатывали себе кусок хлеба.
На спину они клали тяжелые предметы, перебрасывали через них веревку и, сгибаясь под ношею, медленно и осторожно передвигали ноги.
Трудно было носить тяжести; спина ныла и трещала, будто жалуясь, что не выдержит этого страшного испытания; ноги дрожали и гнулись.
Переносили муши разные предметы; дорогие шкапы, столы, разную мебель, бурдюки с вином, ящики. Когда не было работы, муши или занимались мирною беседою, или дремали под ласковыми лучами кавказского солнца.
Одни из мушей тихо мурлыкали под нос песни своих гор, другие переносились мыслями в свои деревни на высоких горах, где солнце еще ласковее светит и небо еще | прекраснее.
— Муша! Муша! — раздается откуда-то крик, и десяток бедняков срываются с места и, тяжело шлепая по каменным плитам тротуара обутыми в кожаные лапти ногами, несутся на голос.
Но нужен только один, — девять уныло плетутся назад, выжидая, что и до них дойдет очередь. А на спину счастливца, захватившего работу, двое или трое рабочих, пыхтя и надрываясь, водружают какую-нибудь махину, которую муша тащит часто очень далеко, в дальний конец города, за 20 — 30 коп.
Так живут муши изо дня в день, зарабатывая тяжким трудом жалкие гроши.
Когда Вася немного подрос и освоился с уличною жизнью, он свел знакомство с мушами. Часто, распродав свои газеты, Вася шел к мушам, робко садился на край тротуара и слушал их рассказы.
Муши не гнали мальчика от себя. Сначала они не замечали его; но когда Вася стал приходить чаще, они вступили с ним в беседу.
— Эй, мальчик, иди к нам поближе; не бойся: не укусим! — поманил его к себе один из мушей.
Вася подошел.
— Ты чей будешь?
Мальчик задумался.
— Я? Ничей я…-- ответил он.
— Вот тебе и на! Да отец-то есть у тебя?
— Нет, дяденька. Умерли оба — отец и мать.
— Э-э-э!.. — протянул муша. — Твое дело плохо… ты еще маленький такой. Тебе лет десять есть?
— Не знаю.
— Вот, братцы, — обратился говоривший к товарищам, сидевшим поодаль, — мальчуган-то без отца, без матери, сирота круглый.
Кое-кто из мушей поднялся и подошел к Васе.
— А как зовут тебя, мальчишка?
— Вася.
— У меня сынишка дома остался — такой же, как этот, десяти лет! — задумчиво сказал высокий муша, по имени Соломон.
— И у меня… — произнес тихо другой.
— Ты где живешь, мальчуган? — спросил Соломон.
— Я… так, где придется.
— Хочешь, иди к нам; будешь с нами жить. У нас тебя никто не обидит, не дадим. А то верно достается порой от мальчишек!
Вася чистосердечно сознался, что действительно мальчишки иногда бьют его, отнимают даже выручку от газет; раз и газеты изорвали.
— Ну, вот видишь! Айда к нам. У нас все ребята дружные.
Вася поселился у мушей. Соломон скоро привязался к мальчику. Он вел с ним долгие беседы о своей деревне, о доме.
— А вы, дяденька, зачем здесь, в городе, живете, когда у вас дома жена и дети остались? — полюбопытствовал Вася.
— Эх, дурачок ты, Вася! Мал еще, не понимаешь. Дома-то у меня пять душ — жена, трое детей, да мать старуха; всех кормить нужно, а у меня в деревне земли мало, кукурузы посадить негде. Весной я посадил немного фасоли, луку. Вот этим и живет семья; а муку покупаем. Если бы я не зарабатывал здесь, в городе, своей спиной, так всем, пожалуй, пришлось бы волком выть с голоду. Невеселая здесь жизнь. Работаешь, работаешь, а пищи хорошей раз в год поешь. Какая наша пища: мяса и не увидишь никогда. Да, брат, плохо бедному человеку! — продолжал, вздыхая, Соломон.
— А вы, дяденька, много зарабатываете в месяц? — деловым тоном спросил Вася.
— Я?.. — Соломон усмехнулся. — Рублей пятнадцать выручу, а в хороший месяц и все двадцать.
— Ой, ой, — удивился Вася. — Так много?
— Ну, и чудак же ты, парень. Целый день с утра до ночи работаешь, спишь на земле, ешь, что придется, силу свою тратишь, — да разве это много за такую-то работу?
— Я, дяденька, тоже мушою сделаюсь, когда вырасту. Право!.. Заработаю много денег, поедем мы с тобой в деревню: заживем там на славу!
— Ишь ты какой! Сразу видать, что городской: шустрый!
Вася твердо остановился на мысли сделаться мушою.
Поселившись у мушей, Вася мало-помалу забросил продажу газет. Он занялся другим делом.
С утра он становился около лавок, которые тянулись длинными рядами, и выжидал покупателей. Тут были всякие лавки — мясные, молочные, фруктовые, овощные, колбасные, булочные.
Эти лавки с утра посещались разными покупателями, которые делали здесь покупки и заставляли мальчишек нести купленное, конечно за вознаграждение. Вася зорко высматривал добычу, и только стоило какой-нибудь покупательнице с целым десятком свертков или корзиной в руках крикнуть: «Мальчик!» — он, опережая всех, летел на зев и кричал благим матом: «Хабарда! Хабарда!» (берегись, сторонись!)
Схватив ношу, он устремлялся за владельцем ее, ловко расталкивал прохожих руками и кричал: «Хабарда! Хабарда!»
С тех пор лавочники и покупатели прозвали Васю «Хабардою».
Надо было кому-нибудь поскорее отправить домой покупку или послать с каким-нибудь поручением, — знали, что никто не сделает это так быстро, аккуратно и так надежно, как Хабарда.
Кричали: «Хабарда!», и Хабарда являлся как из-под земли.
Черная голова его в маленькой войлочной шапочке, смуглое личико с большими смелыми глазами мелькали между прохожими с быстротою движений ловкого зверька, и раздавался нетерпеливый энергичный возглас: «Хабарда! Хабарда!»
Время шло. В 15 лет Вася надел на спину веревочное седло и сделался настоящим мушою.
— Рано тебе еще, паренек, — говорил ему Соломон. — Подрос бы еще, окреп бы…
— Ничего, дядя Соломон! Я и теперь любому муше не уступлю. Видишь, какой.;", уже большой!
Соломон смотрел на Васю и качал головой:
— Рано еще приниматься за такой труд! Рано!
Хабарда начал зарабатывать хорошо. Молодое тело его было крепко и гибко; ноги не дрожали и верно становились под тяжестью ноши.
На спину Васи взваливали бурдюк с вином, мешки с мукою, тяжелые ящики, разное добро, и он разносил все это по городу быстро, осторожно, почти не останавливаясь, чтобы перевести дух.
И как прежде, переходя шумные улицы, запруженные галдящею и снующею взад и вперед толпою, он кричал во все горло: «Хабарда! Хабарда!»
Все в городе и теперь звали его «Хабардою».
Мальчишки, продавщики газет, каким и он когда-то был, кричали, приветствуя его:
— Здравствуй, Хабарда! Как живешь?
Лавочники, когда им нужен был носильщик, видя Хабарду в толпе, не кричали — «Муша!», а звали его: «Хабарда, сюда!»
И он везде поспевал.
— Ты, парень, не очень-то надрывайся над работой… — предостерегал его Соломон. — Береги себя; много нашего брага погибает смолоду.
— Ничего, дядя Соломон! Смотри, какие у меня руки!
Хабарда завертывал рукава и показывал сильные, мускулистые руки.
— Не в руках дело, чудак! Не надорвись!
— Погоди, дядя, заработаю, — заживем хорошо!
Из мастерской немца Френкеля надо было отнести заказчику тяжелые железные ворота.
Вызвался нести Хабарда за 60 копеек.
— Ой, Хабарда, не берись, не донесешь! — предупреждали его товарищи.
Дяди Соломона не было.
— Я не донесу?! — вызывающе сказал Хабарда.
И подставил спину:
— Кладите!
Четыре человека подняли ворота и положили на спину Хабарды.
Хабарда уперся руками в согнутые колени и подождал, пока ношу уложат на спине, так, чтобы она давила прямо на спину и не сползала ни влево, ни вправо, — и потом двинулся.
Первые шагов десять Хабарда прошел свободно; было, правда, очень тяжело.
Потом у него вдруг зашумело и зазвенело в ушах, как будто над самою головою звонили в большой колокол. Голова закружилась, в глазах потемнело, и Хабарда почувствовал, что с ним творится что-то неладное. Он остановился и хотел крикнуть оставшимся сзади людям, чтобы они скорее сняли ворота; но голоса у него не было, ноги дрожали и гнулись; будто что-то оборвалось у него внутри, и Хабарда, потеряв сознание, рухнул на мостовую под тяжестью непосильной ноши.
Сбежались люди, подняли ворота, а Хабарду, едва живого, отнесли в больницу.
На главной городской улице в ясные солнечные дни круглый год можно видеть Хабарду.
В нем не узнать уже теперь того маленького черноглазого мальчика, который когда-то бегал по улицам и кричал: «Газеты, газеты!»
Не осталось в нем и тени того Хабарды-- сильного и крепкого юноши, который шутя, бегом, переносил на своей спине восьмипудовые мешки.
Исхудавший, желтый и слабый, сидит Хабарда на самом припеке — и все ему холодно, все он кутается в изорванную старую солдатскую шинель.
Большими грустными глазами смотрит Ха- барда на прохожих и не решается просить милостыни; редко кто почувствует на себе полный мольбы взгляд Хабарды и бросит ему монету.
Работать Хабарда совсем не может.
Шумно и весело на улице. Ежеминутно проходят по тротуару прохожие. Гремят экипажи, весело светит солнце, радостно сияет небо…
Жизнь бьет ключом…
А Хабарда печально смотрит, как проходит мимо него эта веселая жизнь, и черные грустные глаза его будто спрашивают:
«Почему другие счастливы, а я нет?..»
Источник текста: Вася носильщик. Рассказ /Яхонтов. — Москва: Гос. изд-во, 1928''. — 16 с., ил. в 2 краски; 16х11 см -- (Дешевая библиотечка для детей среднего возраста).