Великая дидактика (Коменский 1875)/Глава XXX

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Великая дидактика
автор Я. А. Коменский (1592—1670), переводчик неизвестен
Оригинал: лат. Didactica magna. — См. Оглавление. Источник: Я. А. Коменский. Великая дидактика. — СПб: Типография А. М. Котомина, 1875. • Приложение к журналу «Наша Начальная Школа» на 1875 год

ГЛАВА XXX
Очерк латинской школы

1. Цель этой школы я полагаю в том, чтобы с четырьмя языками была исчерпана вся энциклопедия искусств. Если ученики правильно пройдут эти классы, то мы сделаем из них:

I) Грамматиков, которые будут в состоянии передать основания всякой речи на латинском и на родном языке вполне, на еврейском и на греческом — насколько будет нужно.

II. Диалектиков, вполне опытных в искусстве давать определения понятий, делать различения, приводить и разбирать доказательства.

III. Риториков или ораторов, обладающих уменьем о каждом данном предмете говорить речь по всем правилам искусства.

IV. Арифметиков и V. Геометров, — именно, частью в видах многоразличных требований жизни, частью потому, что эти науки вполне и своеобразно возбуждают и подстрекают дух к изучению других наук.

VI. Музыкантов, — практиков и теоретиков.

VII. Астрономов, по крайней мере в начальных основаниях, чтоб ученики хоть сколько-нибудь были сведущи в астрономии и ее вычислениях, так как без последней будут темны — как физика, так и география, и большая часть истории.

2. Это и будут, следовательно, те признанные семь свободных искусств, знание которых, по воззрению толпы, изготовляет магистра философии. Но я желаю, чтоб они возвысились еще более, и потому требую, чтоб ученики латинских школ были, сверх того, —

VIII. Физиками[1], которые понимали бы устройство мира, силу стихий, различия между животными, силы растений и металлов, строение человеческого тела и т. п., и притом частью вообще, как эти вещи существуют сами по себе и для себя, — частью в отношении других созданий, — для употребления в нашей жизни, причем излагается часть медицины, сельского хозяйства и пр., и часть механических искусств.

IX. Географами — носящими в голове карты земли, морей, и островов, рек, государств и проч.

X. Хронологами, — которым бы были известны перевороты веков, от начала мира, в их отдельных периодах.

XI. Историками, которым в значительной части были бы известны важнейшие перемены человеческого рода и наиболее выдающихся царств, также судьбы церкви, равно обычаи племен и людей, их судьбы.

XII. Моралистами, которые в состоянии были бы тщательно подмечать роды и различия добродетелей и пороков, и последних избегать, а к первым стремиться, — именно, сколько в общей идее, столько и в частных отношениях — к домашней, государственной, церковной жизни и т. п.

XIII. Наконец, я желаю также, чтоб они были богословами, которые не только обладали бы знанием основных начал их вероучения, но могли бы также доказать их Свящ. Писанием.

3. Я требую, чтоб ученики, после того, как они прошли шестилетний курс, твердо стояли во всех помянутых предметах; а если они и не достигли в них совершенства (ибо ни юношеский возраст не допускает совершенства, которое нуждается в более продолжительном упражнении, дабы теорию укрепить практикой, — ни возможность, с другой стороны, исчерпать в шестилетний промежуток времени целое море знания), то всё же — чтобы они обладали прочным основанием, приобретенным для будущего совершенного образования.

4. Для хорошо распределенного шестилетнего образовательного курса потребны шесть правильно организованных классов, которые, считая снизу вверх, могли бы носить следующие названия:

Классы I. грамматический,
II. физический,
III. математический,
IV. ифический,
V. диалектический,
VI. риторический.

5. О том, что я ставлю впереди, как привратницу, грамматику, — думаю я — никто не поднимет спора; но если что могло бы показаться необычным для тех людей, которые следуют привычке — как своему закону, так это то, что я так далеко за реальными науками поместил риторику и диалектику. Однако им здесь и следует иметь место. Ибо я уже доказал, что до́лжно предлагать вещь прежде способа ее обработки, то есть материю прежде формы, и что только эта единственная метода способна доставить прочные и скорые успехи; точно так же, как мы научаемся познанию вещей раньше, чем верному суждению о них или уменью о них красно говорить. И если б ты даже имел наготове все способы и приемы к тому, чтоб основательно развить какой нибудь предмет в сложной речи, но не имел бы пред собой материала, который должен был бы рассмотреть и о котором должен был бы говорить, то что стал бы ты расследовать, в чем стал бы убеждать? Как девушка, не забеременев, не может родить[2]; так точно невозможно, чтобы кто-нибудь разумно говорил о какой-нибудь вещи, не быв предварительно посвящен в познание этой вещи. Вещи существуют по себе и для себя, хотя бы никакой ум, никакой язык не изъясняли их; система и язык вращаются только около вещей и зависят от них; без вещей они расплылись бы в ничто, или стали бы звуками без смысла, безумной или смешной попыткой. И так как разумное рассуждение и язык основываются на вещах, то очевидная необходимость требует, чтобы основание предпосылалось вперед.

6. А что естествоведение должно быть предпосылаемо учению о нравственности, это — хотя у многих совершается противное — решительно доказывается доводами ученых мужей. Так Липсиус[3] в своей «Физиологии» (I книга, глава I) пишет: «Мне нравится мнение великих авторитетов, и я охотно к нему присоединяюсь и подаю свой голос за него, — именно — что естественные науки должны стоять, в ряду преподаваемых предметов, на первом месте. Наслаждение от этого предмета (философии) больше и способнее привлекать и удерживать умы; к тому же, его достоинство выше и его блеск более возбуждает к удивлению; наконец, это занятие будет подготовлением и образованием ума и надежным ручательством успешного изучения нравственности».

7. Относительно математического класса может возникнуть сомнение, должен ли он следовать за естественно-историческим (физическим), или предшествовать ему? Древние, как известно, начинали с математических занятий рассмотрение вещей, почему они и дали им название наук по-преимуществу[4]; И Платон не хотел, чтоб кто-нибудь из ἀγεωμέτρητον (несведущих в геометрии) вступал в его академию. Причина очевидна: ибо математические науки обращаются с числами и величинами, и потому представляют значительную легкость и верность для сосредоточения и развития силы воображения, а также для приготовления и возбуждения к пониманию других предметов, которые удалены от чувственного созерцания.

8. Это совершенно верно; но я должен был принять в соображение и нечто другое. Именно, во-первых, я убеждал, что уже в народной школе чувства должны быть упражняемы, а умы возбуждаемы, — именно посредством чувственного наблюдения, а также посредством тщательного обучения числам. Следовательно, наших учеников вообще нельзя уже назвать несведущими в геометрии (ἀγεωμέτρητοι). Во-вторых, наша метода идет вперед всегда последовательно: итак, прежде чем приступить к высшему рассмотрению величин, целесообразно будет внести в школу учение о конкретных предметах — о телах, что послужило бы подготовкой к абстракту, который требует более тонкого рассмотрения. В-третьих, я соединяю с учебной задачей математического класса многое из ремесленного дела, легкое и верное понимание которого не совсем возможно без знакомства с учением о природе; а потому — это последнее должно быть предпослано первому. Но если бы доводы других или их практика доказали нечто противное, то не в моих намерениях противодействовать тому. Я организую дело соответственно моим основаниям.

9. После того, как учащиеся (с помощью «Преддверия» и «Входной двери»[5], которые я предназначаю для первого класса) достигли посредственного употребления латинского языка, я рекомендую излагать ученикам всеобщую науку, которую называют первой мудростью (sapientia prima), а в обыденном языке — метафизикой (что, как я полагаю, вернее было бы назвать профизикой или гипофизикой, — что предшествует изучению природы, или что стоит выше ее[6]. Как известно, она раскрывает первые и последние основания природы, т. е. необходимые принадлежности всех вещей, их свойства и различия, как со всеобщими нормами для всех вещей, так со стороны определения понятий, аксиом, идей и порядков. По приобретении этого общего знания (что при моей методе возможно очень легко), пусть будет рассмотрено всё специальное, и таким именно образом, чтоб оно в большей своей части являлось уже известным и ничто не представлялось бы совершенно новым, исключая применения общего к известным специальностям. Независимо от этого общего, на изучение которого пришлось бы, может быть, отделить четверть года (ибо дело должно пойти легко, потому что оно заключается в чистых принципах, которые каждый человеческий рассудок, посредством прирожденного ему света, свободно признает и воспринимает), можно было бы перейти к рассмотрению видимого мира, дабы указанные в профизике чудные творения природы более и более становились наглядными на частных примерах из природы. Этим учебным предметом займется физический класс.

10. От сущности вещей (essentia rerum) мы переходим к тщательному рассмотрению случайных проявлений (формы) их (accidentia rerum), — что я называю математическим классом.

11. Затем явится предметом рассмотрения для учащихся сам человек, с деяниями его свободной воли, и в то же время — как владыка вещей; пусть ученики научатся наблюдать, что подчинено нашей власти и господству и что нет, и каким образом, по мировым законам, должна управляться вселенная[7] и т. п. Это будет преподаваться на четвертом году, в классе ифики. Но всё это не должно теперь проходиться только исторически, служа ответом на вопрос — что? — как это бывает при начальных основаниях в народной школе, — но посредством вопроса — почему? — дабы ученики уже приучались направлять свое внимание на причины и действия вещей. Однако, следует беречься, чтобы в эти первые четыре класса не проникло уже нечто спорное; ибо это мы хотим сохранить неприкосновенно для пятого класса, который следует дальше.

12. В диалектическом классе требую я, чтобы, после того, как сокращенно будут предпосланы и изложены правила умозаключений, были вновь просмотрены естественно-исторические, математические и моральные учебные предметы, и если при этом встретится тут что-нибудь имеющее значение — что между учеными составляло спорный вопрос, то пусть оно здесь подвергнется окончательному обсуждению. Итак, пусть здесь излагается: что служит поводом к спору? в каком оно находится состоянии? в чем состоит положение (тезис) и противоположение (антитезис)? какими истинными, наивероятными основаниями защищается то или другое? Потом раскрой ошибочность утверждения других, повод к ошибке, обманчивость их оснований; а для правильного решения, укажи на силу доказательств и т. п.; или, если оба утверждения заключают в себе что-либо истинное, то представь сравнение их между собой. Таким образом одной и той же работой достигается весьма приятное повторение прежде пройденного и столько же полезное разъяснение непонятого прежде, и таким образом, посредством общедоступных примеров, — следовательно, коротким, но действительным путем, — будет преподаваться в обстоятельном виде самое искусство делать умозаключения, отыскивать неизвестное, разъяснять темное, разрешать сомнительное, ограничивать общее, истинное защищать оружием самой истины, уничтожать ложное, и наконец, приводить в порядок спутанное.

13. Последний класс будет риторический; от этого класса я требую, чтобы в нем упражнялись в правильном, легком и приятном практическом применении всего до тех пор сообщенного; при этом обнаружится, что наши ученики чему-нибудь научились, и что труд с ними был не напрасен. Сообразно известному изречению Сократа: «Говори так, чтобы я тебя увидел!» — мы сперва образовывали дух учеников преимущественно в отношении разумности, — а теперь хотим, чтоб и язык их выработался до изящного красноречия.

14. После того, как будут даны краткие и возможно ясные правила для красноречия, переходят к упражнениям в них, — именно, к подражанию лучшим мастерам в красноречии. Однако, при этом не остаются на одних и тех же материалах, но опять делают набеги во все области предметов истины и разнообразия, в долины добрых нравов и в райские сады божественной мудрости, дабы то, что ученики знают за полезное, приятное или благоприличное, они умели бы также прекрасно излагать и, если б было нужно, то не менее настойчиво и защищать. Для достижения этой цели, они обладают уже почтенным средством, — именно, прекрасным знанием всякого рода вещей, достаточным запасом слов, выражений, пословиц, изречений, историй и т. п.

15. Но об этом, если будет нужно, я поговорю подробнее в другом месте; ибо практика сама собой научает остальному. Но только одно заметим еще: Так как не подлежит сомнению, что знание прекраснейших историй составляет часть образования, взор на всю жизнь, то, по моему мнению, такие истории должны быть сообщаемы во всех классах шестилетнего периода учения, дабы ученикам не оставалось неизвестным то, что во всём древнем мире было совершено и высказано особенно достопамятного. Но остается желать, чтоб это изучение уравновешивалось с другими занятиями, — чтобы ученикам не увеличить работы, а напротив облегчить ее, и приготовить им приправу для более серьезных занятий.

16. Я думаю об этом так: для каждого класса могла бы быть составлена особая книга, наполненная определенного рода историями, для того именно, чтобы преподать:

В классе
I-м — сокращение библейских историй;
II-м — историю естественных вещей;
III-м — историю искусственных вещей и изобретений;
IV-м — историю нравственных явлений, славнейшие образцы добродетелей и проч.;
V-м — бытовую историю, с изложением различных обычаев народов и т. п .;
VI-м — всеобщую историю, — историю всего мира;
наиболее значительных народов, — в особенности же историю своего отечества, — всё в кратком изложении, но не опуская необходимого.

17. Относительно специальной методы, которую следует применять в этих школах, я ничего теперь не скажу, — разве замечу следующее: мы желали бы обыкновенные четыре публичных школьных часа распределить таким образом, чтобы два утренних часа (после утренней молитвы) приходились на науку или искусство, от которых класс имеет свое наименование, — затем первый послеобеденный час был бы занят историей, второй — упражнениями слога, голоса, руки, смотря по тому, как того требует учебный материал каждого класса.

Примечания[править]

  1. По смыслу, который соединяет с этим словом Коменский, было бы правильнее сказать: натуралистами, потому что под словом «физика» Коменский разумеет учение о природе вообще, что ныне называется естествоведением.
  2. Это место в переводе выходит грубовато, но в подлиннике буквально написано: «Ut virginem non impraegnatam parere impossibile est» etc.
  3. Юстус Липсиус, род. в 1547 г., в Брюсселе, — действовал в особенности в Левене, где он написал свои лучшие сочинения, отличающиеся ученостью и умом. Ср. К. Шмидть, Ист. педаг. III, 161. Маргоф (Polihistor. II, 1, 4, 2) в высокой степени хвалит его философские сочинения, а слог Липсиуса признает неподражаемым.
  4. Название наук (disciplinarum, μαθημάτων), — τὸ μάθημα значит в греческом языке выученное, предмет учения, науку; множественное число τὰ μαθηματα означает вообще науки, а в особенности математические. Но в общее употребление, для означения математики, вошло прилагательное ἡ μαθηματική, что первоначально обозначало только принадлежащее к наукам искусство (τεκνη).
  5. Ср. главу XXII, отдел 19.
  6. Метафизика есть наука об основных законах бытия — и заключает в себе: 1) учение о начале и условиях научного исследования, 2) учение о бытии, или о действительно сущем, причем рассматривает 3) вопрос о возможности явления вещей и нашего знания о них и 4) излагает учение о предполагаемой связи (причинности) бытия, о пространстве и времени и о происхождении пространственной и временной форм материи. Коменскому не нравится, что такой отвлеченной, теоретической науке придано название метафизики. Поэтому, он предлагает употреблять лучше название профизики (προφυσικά) или гипофизики (ὐποφυσικά). Первое значило бы, может быть, учение о прежде сотворенных вещах, а последние — учение о вещах, возникших после бытия материального; выражения, которые во всяком случае не ближе подошли бы к содержанию понятия метафизики. К этому присоединяется и то, что эти термины столько же мало соответствовали бы духу греческого языка, как и самое слово метафизика. Вообще, это выражение может быть объяснено не этимологически, но только исторически. Оно, как известно, произошло оттого, что часть сочинений Аристотеля, после их открытия, заключавшая в себе исследования о высших теоретических понятиях, была названа μετὰ τά φνσικὰ, т. е. «частью, следующей за физическими книгами».
  7. В словах «quomodo ad leges universi administrari conveniat universa» лежит тонкость, которую трудно передать по-русски, и которая имеет свое основание в том, что universum означает собственно целое, совокупное, а в переносном смысле — мир.


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.