Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Верка[править]
Семьдесят пять лет — это много.
Семьдесят пять лет жизни на нашей прекрасной и тайной земле… И подумалось мне: что я могу вспомнить о первых годах, что осталось в памяти от начала жизни.
Медведица Верка!
Отец мой, Алексей Михайлович, был высокого роста, стройный и красивый. Вспоминаю деревянный дом, навес, ворота, двор, сарай, кучера и под на весом, у погреба, — медведь, прекрасная Верка на привязи. Перед домом — луг. За лугом — роща. Это дача, построенная моим дедом. Дача в Кускове под Москвой.
Верку я помню как сейчас.
Она не всегда была на привязи. Когда приезжал отец из Москвы, то Верку спускали с цепи, и она сейчас же бежала ко мне.
Она играла с моим братом Сергеем, который был старше, но любила меня. У нее была какая-то обо мне забота, она хотела чему-то помочь. Бывало, принесет охапку сена и положит около меня. Дворник носил на кухню дрова, Верка — тоже.
В соседней роще сосновой стояли столики. Там пили чай летом приезжие из Москвы. Дымили самовары.
За чаем были вкусные плюшки, покрытые сахаром. Я любил их, но не ел всю плюшку — половину прятал тихонько в карман.
Это для Верки, которую никогда не брали с собой в рощу.
Верка была теплая и лохматая. Она спала со мной и любила меня больше всех. Потому, должно быть, что я был маленький мальчик — пяти лет.
Она таскала меня на руках, играла со мной на лугу перед домом. Когда я падал на траву, она хватала меня лапами и старалась поставить меня на ноги. Я все нарочно падал. Верка беспокоилась. Она любила со мной бегать.
Когда она спала со мной на постели, то обнимала меня лапами. От нее пахло сеном, лесом, она все время мурлыкала и тихо, чуть-чуть нежно качала меня.
Няня моя Таня в первые дни пыталась отгонять ее от меня, — медведица сердито рычала. Няня Таня выкормила ее вместе со мной и считала ее своей, домашней.
Когда меня кормили, Верка держала морду около моей головы. Я ей давал кусочки того, что ел, но сама она не отнимала у меня ничего.
Когда я приходил с прогулки, Верка была в восторге — бежала ко мне навстречу и облизывала мне лицо.
Помню, что отец, когда бывали у него знакомые, рассказывал им про Верку, и все удивлялись привязанности медведицы ко мне.
Мать моя была недовольна.
Я целый день играл с Веркой. Она была большая, но давала мне повалить себя. Я ездил на ней верхом, держась за шерсть.
Умываясь у умывальника, я умывал и морду Верки. Она любила сильный дождь и, мокрая, отряхивалась.
Помню, отец говорил, что Верка считает меня своим медвежонком.
Когда меня брали гулять — отец, мать, знакомые, — то Верка старалась меня не отдать, спрятать и с беспокойством урчала: «У-у-у… у-у-у…»
Вспоминая эти давние годы, я не могу понять, как отец мой мог позволять большой медведице спать со мной на постели, на которой она едва умещалась, — со мной, пятилетним мальчиком. Мать, помню, сердилась, хотя тоже любила Верку и удивлялась ее любви ко мне.
Однажды я вышел в ворота дачи с Веркой и пошел через луг в лес. Верка, придя в лес, встала на задние лапы, оживилась и стала нюхать воздух. Взяла меня лапой и на всех лапах побежала со мной в глубь леса.
Лес становился все чаще. У песчаного обрыва, под горкой, Верка выпустила меня и стала быстро передними лапами рыть песок. Песок летел во все стороны, попадал мне в лицо. Она выкопала яму, залезла в нее и рыла все глубже.
Перестав, наконец, рыть, медведица взяла меня, уложила рядом с собой в яме под корнями дерева. Обняла лапами, лизала мне лицо, мурлыкала… Это означало — Верка увела меня к себе. И мне нравилось.
Я привык засыпать под мурлыканье медведицы, и вскоре глаза мои закрылись.
Я проснулся от толчка — Верка вытащила меня из норы. Она стояла на задних лапах и с испугом слушала. Вдали в разных местах леса раздавались голоса и крики — по лесу шел народ. Это отец собрал крестьян искать меня.
Верка, схватив меня, побежала от ямы. Мгновениями останавливалась и слушала, стоя на задних лапах. Я испугался, плакал и кричал.
Когда голоса приблизились, Верка бросилась к высокой сосне и быстро взобралась на самую ее верхушку — с земли медведицы не было видно.
Ко мне подбежали ямщики со станции. Какой-то чиновник со светлыми пуговицами взял меня на руки, погладил по голове и сказал:
— Мальчик, мальчик, зачем ушел?
Подошел отец и тоже, взяв меня на руки, спросил:
— Как ты ушел?.. Верка тоже ушла…
— Верка была тут, — сказал я. — Она полезла на дерево и пропала.
Вернувшись домой, я увидел мать в отчаянии. Дома был крик. Верка вернулась и сидела у погреба на цепи. Я слышал, как она рычала, — ее били палкой.
На другой день какие-то люди в мундирах, сидя с отцом за столом, что-то писали.
Я услыхал, что Верку хотят взять у нас.
Я выбежал на двор к медведице, обнял ее за шею. Она дрожала, и глаза у нее были злые, звериные. Все же она, ворча, немножко полизала мне лицо.
Вечером Верка не пришла ко мне… Ночью меня разбудили. Меня одевали мать и няня Таня. У ворот стояла большая карета. Отец вел на цепи Верку. Голова у нее была повязана большим платком, и ней было надето бабье платье. Она была похожа на бабу, и на морде ее была написана забота.
Мы все сели в карету. Отец втолкнул в карету и Верку, и мы тронулись. Была ночь. Я спал.
В Москве, у дома нашего на Рогожской улице, карета въехала в ворота. Собака на дворе отчаянно лаяла. Все вошли в дом. Отец ввел и Верку на цепи.
Верка хватала меня лапами, не отпускала, рычала. Помню, мать волновалась и что-то сердито кричала на отца. Тот снял с медведицы ошейник и велел отвести Верку ко мне в комнату.
Когда я ложился в свою детскую постель, Верка грустно смотрела на меня и легла около моей кроватки на полу.
Утром Верку увели от меня. Когда — я не слыхал.
Проснувшись, я спросил у няни Тани:
— Где Верка?
Она мне ничего не ответила.
Внизу, в столовой, я спросил и у отца, где медведица. Отец мне сказал:
— Успокойся. Она уехала на дачу… И когда поедем туда весной, ты ее увидишь.
Я был в отчаянии. Все вспоминал Верку и плакал.
Какие у нее были робкие, печальные и злые глаза. Ее били… Бедная моя Верка!..
Вспомнил также, как однажды меня научили за обедом дать Верке кусок калача, внутрь которого положили горчицу.
Верка ела, потом плевалась и, пробурчав «У-у…», ударила меня лапой по руке… Бедная Верка!..
И вот — каково же было мое удивление, когда, приехав однажды из гостей с матерью домой и войдя в переднюю, я увидел у двери Верку. Медведица стояла на задних лапах на деревянной подставке, держа в передних лапах деревянное большое блюдо, на котором лежали письма.
Я обрадовался и испугался: Верка была неживая… Она была жесткая…
Я разревелся неутешно и больше никогда не видал даже и чучела Верки.
Кто же сделал такую гадость с Веркой? И как могли сделать? Неужели отец и мать?.. Я тосковал, я не ел за обедом и все глядел в окно. Шел осенний дождь…
— Верка… Верка…
Помню, когда она спала со мной, она видела сны, что-то бурчала, лапы ее двигались… Она будто бежала.
«Верка!.. Верка!.. Отчего ты не убежала тогда со мной далеко, далеко в леса дремучие?.. Может быть, было бы лучше… Я тоже был бы зверем, как ты… И я бы никогда не сделал из тебя, за любовь и дружбу твою к человеку, — мертвое чучело…»
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Верка — Впервые: Возрождение. 1936. 19 декабря. Печатается по газетному тексту.