Несмотря на всю мерзость запустѣнія лагеря, бывшій монастырь поразительно красивъ, если смотрѣть на него съ палубы парохода. Среди зелени хвойныхъ лѣсовъ мелькаютъ разбросанныя тамъ и сямъ маленькія бѣлыя часовенки съ ярко зелеными коническими крышами. Чуть вправо отъ курса парохода, высятся золоченные куполы кремлевскихъ соборовъ и нѣсколько зеленыхъ куполовъ церквей. По мѣрѣ нашего приближенія, все яснѣе и яснѣе открывался Кремль, и можно уже было разглядѣть поросшія мхомъ вѣковыя стѣны съ возвышающимися по угламъ башнями. Странное впечатлѣніе производитъ видъ всѣхъ этихъ куполовъ, лишенныхъ ихъ главной эмблемы — креста. Въ машинѣ уменьшили ходъ и мы медленно вползли въ бухту, приближаясь къ пристани. Прямо противъ пристани высится высокое, длинное бѣлое зданіе бывшей монастырской гостинницы для „чистой публики“. Теперь это зданіе занято подъ У. С. Л. О. Н. Всюду видны массы чекистовъ въ форменныхъ фуражкахъ и кожанныхъ курткахъ. На пристани нашъ пароходъ встрѣчали нѣсколько чекистовъ и полурота конвойныхъ солдатъ. Тутъ-же робко жалась толпа какихъ-то заморенныхъ людей въ лохмотьяхъ. Оборванцы, — это заключенные, обслуживающіе гавань.
Всмотрѣвшись въ ихъ лица, я нѣкоторыхъ узналъ, такъ какъ годъ тому назадъ я видѣлъ ихъ на прогулкахъ въ Петербургской тюрьмѣ и съ нѣкоторыми даже сидѣлъ въ одной камерѣ.
Вотъ бывшій капитанъ второго ранга, блестящій нѣкогда франтъ — Вонлярлярскій. Вотъ высокая сутуловатая фигура князя Голицына, сына разстрѣляннаго бывшаго премьеръ-министра. Согнувшись подъ тяжестью ящика, еле переступая ногами, сходитъ съ нагруженной баржи художникъ-академикъ профессоръ Бразъ, бывшій вице-президентъ императорской академіи художествъ. Я сидѣлъ съ нимъ въ тюрьмѣ на Шпалерной въ августѣ 1924 года.
Масса знакомыхъ, но Боже мой, во что превратились всѣ эти люди за одинъ лишь годъ пребыванія на Соловкахъ. Оборванные, грязные, большинство въ плетеныхъ берестовыхъ лаптяхъ, привязанныхъ къ ногамъ обрывками веревокъ. Не люди, а скелеты, обтянутые кожей.
Чекисты, стоящіе многочисленными группами, осматривали насъ, вновь прибывшихъ, съ ироническими улыбками. Особеннымъ вниманіемъ пользовались наши дамы, которыя робко жались, тѣсно скучившись у пароходнаго люка.
„Выходи! Становись во фронтъ, ни слова разговоровъ! Живо!“
Командовалъ какой-то чекистъ, повидимому, грузинъ, усиленно размахивая револьверомъ. Мы выстроились во фронтъ съ вещами въ рукахъ и за спиной.
Знакомое щелканье ружейныхъ затворовъ, конвойные заняли свои мѣста и по командѣ мы направлялись къ Кремлю, идя между монументальной вѣковой стѣной и глубокимъ рвомъ.
Женщины не поспѣвали и грузинъ крикнулъ: „Потарапливайтесь, барыньки, здѣсь автомобилей нѣтъ. Успѣли уже забеременѣть?“
Входимъ въ главныя ворота, проходимъ какую-то арку и попадаемъ на большую площадь, окруженную разными постройками. Первое впечатлѣніе мое — будто мы находимся на толкучемъ рынкѣ окраинъ большого города.
Тысячи ужасающихъ оборванцевъ, истощенныхъ, грязныхъ, съ язвами на лицѣ, со слезящимися глазами. Повидимому, идетъ разводъ на работы, такъ какъ пока мы проходимъ черезъ площадь, толпы людей постепенно выстраиваются во фронтъ. По площади разгуливаютъ страннаго вида птицы и по временамъ онѣ кричатъ рѣзко, пронзительно. О, эти крики полярныхъ чаекъ! Потомъ къ нимъ привыкаешь, но первыя недѣли одни лишь крики этихъ птицъ могутъ свести съ ума. Полуразрушенные, опустошенные соборы-казармы, тысячи истощенныхъ, оборванныхъ людей съ потухшимъ взглядомъ, бродящіе какъ тѣнь и рѣзкіе крики чаекъ, свободно разгуливающихъ среди отверженныхъ, измученныхъ людей!
Пройдя черезъ площадь, мы поднялись по каменной лѣстницѣ (50 ступеней) и вышли на длинную каменную, довольно широкую галлерею. По лѣвую сторону галлереи высятся громады соборовъ, и зданій бывшей монастырской трапезной, ризницы и другихъ службъ. По правую сторону, полуобгорѣвшая отъ пожара стѣна съ зіяющими развалившимися окнами. Раньше эта галлерея была крытой, но потолокъ обвалился и поэтому его сломали. На стѣнѣ галлереи кое гдѣ еще сохранились остатки церковной живописи. Галлерея длиной около 350 метровъ и шириной около 8-ми метровъ.
Насъ привели почти въ самый конецъ галлереи на громадную площадку передъ бывшимъ Рождественскимъ соборомъ. Началась безконечная регистрація, наполненіе всевозможныхъ анкетъ и осмотръ вещей. Около пяти часовъ вечера всѣ формальности были закончены и насъ ввели въ соборъ.
Рождественскій соборъ вмѣщалъ свободно до 1500 человѣкъ молящихся. Въ данное время соборъ превращенъ въ казарму.
Оборудованіе собора подъ жилое помѣщеніе ограничились лишь тѣмъ, что всѣ изображенія святыхъ и вообще вся стѣнная живопись были, на скорую руку, закрашены известью и на всей площади собора были устроены на деревянныхъ козлахъ нары изъ неструганныхъ досокъ. Всего въ соборѣ помѣщалось 850 человѣкъ заключенныхъ въ страшной грязи и тѣснотѣ.
Въ соборѣ царилъ всегда полумракъ, такъ какъ свѣтъ проникалъ лишь сквозь окна, прорѣзанныя въ сводѣ, и отъ мокраго платья заключенныхъ и сырости всегда стоялъ туманъ.
Всѣ заключенные въ соборахъ составляютъ такъ называемыя испытательныя роты: 11-ю, 12-ю и 13-ю. Эти роты входятъ въ составъ такъ называемаго перваго отдѣленія лагеря. Начальникомъ этого отдѣленія былъ чекистъ Ногтевъ, бывшій кубанскій казакъ, сосланный на Соловки на 10 лѣтъ лѣтъ за пьянство и нераспорядительность. Наша 13-я рота была раздѣлена на взводы и отдѣленія подъ командой чекистовъ. Я попалъ въ третій взводъ, помѣщавшійся въ правомъ притворѣ бывшаго алтаря. Это была комната такой высоты, что потолокъ ея исчезалъ въ сумракѣ испареній. Раньше, это помѣщеніе было нераздѣльной частью алтаря и отдѣлялось отъ остальной части собора иконостасомъ. Теперь иконостасъ былъ снятъ и вмѣсто него была устроена досчатая перегородка, отдѣлявшая насъ, какъ отъ алтаря, такъ и отъ остальной части собора. Все помѣщеніе третьяго взвода было длиной 30 метровъ и шириной 20 метровъ. Вдоль стѣнъ на высотѣ 12 метровъ шли нары изъ неструганныхъ досокъ. Наше помѣщеніе считалось среди заключенныхъ „привиллегированнымъ“, такъ какъ въ нашемъ взводѣ не было ни одного уголовнаго преступника. Кромѣ наръ не было никакой другой мебели, да, впрочемъ, въ этомъ не было и необходимости, такъ какъ въ этомъ помѣщеніи мы только спали, а все остальное время мы были на работѣ.
Только что мы свалили наши вещи на нары, какъ насъ погнали на площадку передъ соборомъ. Тамъ насъ выстроили и нашъ взводный объявилъ намъ, что насъ сейчасъ отправятъ на торфяныя разработки въ 5-ти километрахъ отъ Кремля. Вслѣдъ за этимъ явился „нарядчикъ“ съ 4-мя чекистами, пересчиталъ насъ и подъ командой чекистовъ мы двинулись въ путь, голодные, уставшіе и продрогшіе. Многіе изъ насъ уже болѣе сутокъ ничего не ѣли, но объ этомъ нельзя было и заикаться. Выйдя изъ Кремля, мы пошли по большой лѣсной дорогѣ, потомъ миновали рядъ огородовъ, и наконецъ пришли къ деревянной избушкѣ около торфяныхъ разработокъ. Въ виду скораго наступленія зимы намъ приказали разобрать весь рельсовый путь, проложенный черезъ торфяное болото, и какъ рельсы, такъ и желѣзныя вагонетки сложить у сторожевой избушки. Каждая смычка разборного рельсоваго полотна вѣситъ около 160 кило, и всѣхъ смычекъ было [?]75 штукъ. Вагонетки были около 200 кило вѣсомъ, каждая, и было ихъ 23 штуки. Наша партія состояла изъ 45 человѣкъ, включая сюда нѣсколькихъ стариковъ и больныхъ. Такъ какъ болото было пересѣчено нѣсколькими канавами и зарослями кустарниковъ, то пришлось сначала настлать кое-гдѣ доски. Поэтому мы приступили къ работѣ только около 8 часовъ вечера. Холодное желѣзо рельсъ прорѣзало до крови кожу на рукахъ. Мѣстами приходилось идти по топкой болотистой почвѣ и путь былъ не меньше 1-го километра. Всю работу было приказано окончить какъ можно скорѣе и по ея окончаніи намъ былъ обѣщанъ давно желанный отдыхъ и сонъ. Невыносимое мученье идти втроемъ по болоту, держа въ рукахъ смычку рельсоваго полотна вѣсомъ въ 160 кило. Чуть кто-нибудь изъ трехъ несущихъ спотыкался, остальные двое носильщиковъ тоже немедленно спотыкались, роняя рельсы на землю. Руки отказывались служить, такъ какъ холодное желѣзо впивалось въ ладони. Къ десяти часамъ три старика совершенно выбились изъ силъ. Одинъ изъ нихъ Колокольцовъ — бывшій военный, легъ на землю со словами: „Убейте меня лучше! Я больше не въ силахъ.“ Чекистъ Сартисъ (латышъ) поднялъ Колокольцова и, поставивъ его на ноги, сказалъ: „Нечего дурака ломать. Другіе работаютъ и ты работай. Помереть еще успѣешь.“ Съ вагонетками было тоже не мало хлопотъ. Трава и кустарники наматывались на колеса, и они врѣзались въ рыхлую почву. Къ двумъ часамъ ночи, обезсиленныя, мы наконецъ закончили эту адскую работу и повалились прямо на холодную землю. Казалось, что мы больше не въ состояніи больше двигаться. Вдругъ Сартисъ вынулъ часы и сказалъ: „Передохните немного, а потомъ все, что принесли, надо будетъ отнести на станцію и погрузить въ вагоны къ 6-ти часамъ утра. Къ этому времени будутъ поданы вагоны. Станція узкоколейной желѣзной дороги была почти въ одномъ километрѣ отъ сторожевой избушки. Взошла луна и освѣщаемые ея блѣднымъ свѣтомъ, согнувшіеся подъ тяжестью непосильной работы люди, производили впечатлѣніе какихъ то фантомовъ. Колокольцовъ умеръ отъ разрыва сердца около 4-хъ часовъ утра. Когда вагоны были нагружены и Сартисъ приказалъ намъ тоже садиться въ вагонъ, одинъ изъ насъ спросилъ его: „А какъ быть съ трупомъ Колокольцова? Развѣ мы его не возьмемъ въ лагерь?“ Сартисъ подошелъ вплотную къ спрашивавшему и поднеся къ его лицу револьверъ, сказалъ: „Это видѣлъ? Я тебя научу вмѣшиваться не въ свои дѣла. Не разговаривать!“ Пріѣхавъ въ гавань, мы должны были выгрузить изъ вагоновъ какъ рельсы, такъ и вагонетки и сложить все въ порядкѣ около одного изъ сараевъ. Мы попали къ себѣ въ соборъ около 9-ти часовъ утра и повалились на нары, какъ убитые. Неудивительно: мы почти 11|2 сутокъ не ѣли и не спали или, вѣрнѣе сказать, мы почти не ѣли и не спали съ самаго дня отъѣзда изъ Петербурга. Въ эту послѣднюю ночь мы убѣдились на опытѣ, что такое Соловецкій концентраціонный лагерь.
Часовъ около 3-хъ часовъ дня меня съ трудомъ растолкали. Весь соборъ былъ пустой, такъ какъ всѣ были на работахъ, кромѣ нашей группы, получившей отдыхъ, благодаря ночной работѣ. Намъ приказали заняться уборкой собора. Для этого намъ дали тощія, обтрепанныя метлы, обломанныя деревянныя лопаты и два мѣшка съ опилками.
Тяжелое впечатлѣніе производитъ соборъ съ безконечными рядами грязныхъ наръ, на которыхъ набросаны вороха всякаго тряпья. Каменныя плиты пола покрыты толстымъ слоемъ грязи, а подъ нарами высятся кучи разлагающагося мусора, опилокъ и отбросовъ пищи. Все это разлагается и издаетъ отвратительный запахъ. Убрать мусора нельзя, такъ какъ некуда. Выходъ изъ собора—на широкую пло-[1] тамъ иногда проходитъ „начальство“. Ближайшее мѣсто, куда можно было бы свалить мусоръ, находилось въ разстояніи отъ собора около 11|2 километровъ—это развалины небольшой церкви. На этихъ развалинахъ разрѣшалось заключеннымъ 11-й, 12-й и 13-й, ротъ умываться по утрамъ, такъ какъ въ соборахъ не имѣлось ни малѣйшаго приспособленія для умыванія. Чтобы вынести изъ собора весь мусоръ, понадобилось бы работать нѣсколькимъ десяткамъ человѣкъ цѣлый день. Поэтому начальство лагеря ограничилось простымъ средствомъ гигіены: на южной стѣнѣ собора, саженными буквами написано такое изрѣченіе: „Безъ грамотности и чистоты нѣтъ путей къ соціализму.“ На сѣверной стѣнѣ бросается въ глаза другая, не менѣе поучительная надпись: „Трудъ укрѣпляетъ душу и тѣло человѣка.“ Прямо надъ алтаремъ, тамъ гдѣ раньше былъ написанъ образъ Христа, теперь красовалось изображеніе Ленина, подъ которымъ было выведено славянскими буквами: „Мы новый путь землѣ укажемъ. Владыкой міра будетъ трудъ“. Наканунѣ нашего прибытія въ Соловецкій лагерь, какъ разъ подъ нарами въ нашемъ соборѣ, обнаружили закоченѣвшій трупъ какого-то заключеннаго, умершаго отъ истощенія.
Часамъ къ шести вечера стали приходить въ соборъ, взводъ за взводомъ, заключенные возвращавшіеся съ работъ. Мы наскоро задвинули подъ нары весь сметенный нами въ кучи соръ и пошли въ свое помѣщеніе. Въ нашемъ помѣщеніи было нѣсколько чище, такъ какъ мы весь соръ складывали втихомолку въ мѣшокъ и вытряхивали его черезъ окно, прямо въ ровъ. Ужинъ принесли въ двухъ деревянныхъ кадкахъ и онъ состоялъ изъ круто сваренной гречневой каши, заправленной подсолнечнымъ масломъ. Каждому пришлось по нѣсколько ложекъ каши. За кипяткомъ надо было идти самимъ въ кухню, которая обслуживаетъ почти 5000 человѣкъ. Чтобы попасть въ кухню, нужно пройти всю каменную галлерею, спуститься на площадь, пересѣчь ее налѣво и ждать въ очереди около получаса. Получивъ кипятокъ и попавъ къ себѣ, надо ждать, когда освободится мѣсто на нарахъ, такъ какъ все переполнено и некуда поставить чайникъ. И все это надо продѣлывать ежедневно, послѣ цѣлаго дня утомительной работы и ночей почти безъ сна. Вся процедура ѣды чрезвычайно неопрятна, такъ какъ большинство не моется недѣлями. Для мытья не хватаетъ времени и для этого надо ходить на площадь къ колодцу, набрать въ чайникъ воды, а потомъ идти на развалины, рискуя сломать себѣ шею. Да и какое тамъ мытье подъ открытымъ небомъ, на холодномъ пронизывающемъ вѣтрѣ! Многіе ѣдятъ руками, за неимѣніемъ ложекъ. У большинства провизія, купленная въ кооперативной лавкѣ, лежитъ у изголовья наръ среди тряпья, мокрой обуви и грязнаго инструмента. Нѣтъ возможности описать ту грязь, нищету, голодъ и холодъ, въ которой живутъ заключенные Соловецкаго лагеря! Сейчасъ же послѣ ужина всѣхъ выстраиваютъ на вечернюю повѣрку, которая производится одновременно во всѣхъ отдѣленіяхъ лагеря и длится поэтому часа 1½. Все это время всѣ стоятъ, выстроившись въ нѣсколько шеренгъ, строго въ затылокъ другъ другу, не шевелясь. Во время каждой вечерней повѣрки читается приказъ о разстрѣлянныхъ за истекшій день. Такихъ всегда, ежедневно по нѣсколько человѣкъ, а иногда даже свыше десятка.
Послѣ вечерней повѣрки, очередныя группы назначаются на ночныя смѣны работъ. Нашу группу назначили на вытаскиваніе бревенъ изъ озера. Пока свѣтло, съ этой работой можно кое-какъ справляться, но съ наступленіемъ темноты, это настоящій адъ, а не работа. Толстыя бревна, длиной до 15 метровъ, плаваютъ въ водѣ. Ихъ надо вытаскивать на берегъ и относить черезъ кустарники и скалы на лѣсопильный заводъ. Дается, такъ называемый, урокъ, т. е. опредѣленная группа людей должна къ извѣстному часу доставить на лѣсопильный заводъ опредѣленное количество бревенъ. Ни багровъ, ни веревокъ, ни вообще какихъ бы то ни было средствъ для выполненія этой работы не выдается. Заключенные входятъ въ воду по горло (въ сентябрѣ на Соловкахъ конецъ осени) и руками толкаютъ скользкое бревно на берегъ. Какая это пытка, тащить вдвоемъ скользкое, мокрое бревно, спотыкаясь о кочки, камни и цѣпляясь за кустарникъ. Работать надо добросовѣстно, такъ какъ въ противномъ случаѣ начинаютъ протестовать товарищи по группѣ. Работа должна быть непремѣнно выполнена къ опредѣленному сроку, и за малѣйшее промедленіе отвѣчаетъ не только вся группа работающихъ, но и чекистъ, приставленный наблюдать за работой. Только смерть можетъ освободить отъ работы.
Самые здоровые и молодые въ нашей партіи вошли въ воду и начали подавать намъ, оставшимся на берегу, бревна. Сдѣлавъ три конца на лѣсопилку и обратно, я совершенно выбился изъ силъ и, несмотря на протесты и ропотъ товарищей, я легъ на берегу, рѣшивъ, лучше умереть, чѣмъ продолжать это мученье, которому, все равно, нѣтъ и не будетъ конца. Вчера были рельсы, сегодня бревна, завтра еще что-нибудь. Ни отдыха, ни сна, ни ѣды, ни тепла. И ни малѣйшей надежды на улучшеніе. Вдругъ меня точно пронизала мысль: „Держись до конца. Держись, пока не упадешь. Стыдно тебѣ, старому солдату, распускаться.“ Собравъ всю мою волю, я всталъ и пошелъ работать въ воду. Если суждено умереть, то ужъ лучше умирать въ своей родной стихіи.
Въ 12 часовъ ночи, промокшіе до нитки, мы вернулись въ соборъ. Все громадное помѣщеніе собора тускло освѣщалось нѣсколькими лампочками, и послѣ свѣжаго воздуха, смрадъ въ помѣщеніи вызывалъ тошноту. Тѣла спящихъ лежали вплотную другъ къ другу — 850 человѣкъ! Въ нашемъ помѣщеніи воздухъ былъ чуть лучше, но было еще тѣснѣе. Я съ громаднымъ усиліемъ заклинился между двумя спящими и было такъ тѣсно, что я могъ лежать лишь на одномъ плечѣ. Но нѣтъ худа безъ добра. Благодаря духотѣ, было тепло и для меня это было на руку, такъ какъ я лежалъ какъ и многіе — совершенно голымъ. Все бѣлье и платье было промокшимъ до нитки и я развѣсилъ его тутъ же въ помѣщеніи просушиваться.
Примѣчанія[править]
- ↑ Отсутствует текст (строка или две), по всей видимости, пропавший при сканировании. — Примечание редактора Викитеки.
