КНИГА ПЕРВАЯ. Древние верования
Глава I. Верования, касающиеся души и смерти
До последних времен Греции и Рима мы находим в среде простого народа ряд мыслей и обычаев, происхождение которых принадлежит несомненно очень отдаленной эпохе, и по ним мы можем судить, какие понятия составил себе прежде всего человек о своей собственной природе, своей душе, о тайне смерти.
Как бы далеко ни восходили мы к началу истории индоевропейской расы, ветвями которой являются греческие и италийские народы, нигде не встретим мы указаний на то, что среди этой расы существовала мысль, будто с прекращением краткой земной жизни для человека все кончается. Самые древние поколения, задолго еще до появление философов, думали уже, что вслед за прекращением этой земной жизни наступает иная, новая. Они смотрели на смерть не как на уничтожение бытия, а как на простое видоизменение жизни.
Но в каких же местах и как должна протекать эта вторая жизнь? Думали ли, что бессмертный дух, однажды покинув тело, должен войти в другое, чтобы его оживить? Нет, вера в переселение душ никогда не могла пустить корней в умах народов греко-италийских. И у восточных арийцев она тоже не является древнейшим верованием, так как гимны Вед противоречат ему. Полагали ли, что дух восходит к небесам, в светозарные области? Тоже нет; мысль о том, что души входят в небесное жилище, принадлежит сравнительно позднейшей эпохе на западе; небесное местопребывание считалось как награда для некоторых только великих людей и благодетелей человечества. Согласно самым древнейшим верованиям греков и италийцев душа не уходила в иной мир во время своей второй жизни; она оставалась тут же вблизи людей и продолжала жить под землей.
Довольно долго господствовало даже верование, что во время вторичного существования душа остается соединенной с телом. Рожденная вместе с ним, она не расставалась с телом и по смерти и вместе с ним покоилась в могиле.
Как бы ни были древни эти верования, у нас есть достоверные свидетельства о них. Свидетельствами этими являются погребальные обряды, надолго пережившие первобытные верования: но несомненно, что упомянутые обряды родились вместе с верованиями и могут объяснить нам их значение.
Погребальные обряды ясно указывают на то, что, опуская тело в могилу, думали, что вместе с этим хоронят и нечто живое. Вергилий, описывающий всегда так точно и тщательно религиозные церемонии, заканчивает свой рассказ о похоронах Полидора следующими словами: «Мы заключаем душу в могилу». То же выражение встречается у Овидия и Плиния Младшего; это не значит, чтобы оно соответствовало тому представлению, которое было у названных писателей о душе, но, обращаясь с незапамятных времен в языке, выражение это свидетельствует о древних народных верованиях.
Существовал обычай по окончании погребальной церемонии трижды призывать душу умершего, называя ее тем именем, какое он носил. Ей выражали пожелание счастливой жизни под землей. Ей трижды говорили: «Будь счастлива»; и прибавляли: «Пусть земля тебе будет легка».
До такой степени верили, что человек будет продолжать жить под землей и что он сохранит и в могиле чувство удовольствия и страдания! На гробнице писали, что здесь покоится человек, — выражение, которое пережило верования и, передаваясь из века в век, дошло до нас. Мы употребляем его еще и теперь, хотя никто ныне не думает, будто бессмертное существо может покоиться в могиле. В древности же твердо верили, что человек живет там, а потому никогда не забывали зарыть вместе с ним те вещи, в которых, как предполагалось, он мог нуждаться: одежду, сосуды, оружие. На могилу возливали вино, чтобы утолить его жажду, ставили пищу, чтобы утолить его голод. Убивали лошадей и рабов с тем намерением, чтобы эти существа, погребенные вместе с умершим, служили ему в могиле, как служили при жизни. После взятия Трои греки собираются в обратный путь на родину; каждый из них уводит с собой прекрасную пленницу: Ахилл, лежащий под землей, требует тоже свою пленницу, и ему отдают Поликсену.
Один стих Пиндара сохранил нам любопытный остаток идей древних поколений. Фрикс должен был покинуть Грецию и бежал в Колхиду. В этой стране он умер, но и мертвый все стремился вернуться в Грецию. И вот он явился во сне Пелиасу, приказывая ему отправиться в Колхиду и взять оттуда его, Фрикса, душу. Душа его, без сомнения, тосковала по родной земле, семейной гробнице; но, прикованная к телесным останкам, она не могла покинуть без них Колхиду. Из этого первобытного верования возникла необходимость погребения. Для того, чтобы душа была водворена в подземном жилище, приличествующем ей для посмертной жизни, необходимо было, чтобы и тело, с которым она продолжала быть тесно связана, было покрыто землей. Душа, лишенная могилы, не имела своего жилища. Она была скиталицей. Напрасно жаждала она покоя, к которому должна была стремиться после трудов и волнений этой жизни; она осуждена была вечно бродить, скитаться в виде призрака, ларвы, никогда не останавливаясь, никогда не получая ни приношений, ни пищи, которые были ей необходимы. Несчастная, она становилась вскоре злотворной. Она мучила живых, насылала на них болезни, опустошала их жатвы, пугала мрачными виденьями, чтобы внушить им дать погребение ее телу и ей самой. Отсюда возникло верование в привидения, в явления мертвецов. Весь древний мир был убежден, что без погребения душа несчастна, страдает, и что обряд погребения делает ее на веки счастливой. Не ради того, чтобы выставить на вид свою печаль, совершались погребальные церемонии, — они совершались ради успокоения и счастья усопшего.
Обратим внимание, что одного предания тела земле было недостаточно. Нужно было соблюсти традиционные обряды и произнести установленные формулы, молитвы. У Плавта мы находим историю одного выходца из могилы; то была душа, принужденная скитаться, потому что ее тело было предано земле без соблюдения предписанных обрядов. Светоний рассказывает, что тело Калигулы было предано земле без совершения погребального ритуала, оттого душа его стала скитаться по свету, являясь живым до тех пор, пока, наконец, не решились вырыть из земли его тело и предать его снова погребению, согласно установленным обрядам. Эти два примера показывают ясно, какое действие приписывалось обрядам и установленным формулам погребальных церемоний. Так как без них души, не зная покоя, скитались по земле и являлись живым, то, значит, благодаря им души эти водворялись и погребались в могилах. И подобно тому, как у древних были формулы-молитвы, имеющие эту силу, у них были другие, имеющие силу противоположную, а именно — вызывать души умерших, заставлять их выходить на минуту из могилы.
У древних писателей можно видеть, насколько мучил человека страх, что после его смерти по отношению к нему не будет соблюден весь подобающий ритуал. Это являлось источником мучительного беспокойства. Менее боялись смерти, чем лишения погребальных обрядов. Так как тут шло дело о вечном успокоении и вечном счастье, мы не должны слишком удивляться афинянам, казнившим своих полководцев после одержанной ими на море победы, за то, что они пренебрегли погребением умерших. Эти полководцы, ученики философов, быть может, уже различали душу от тела, а так как они не думали, что участь одной зависит от участи другого, то им не представлялся особенно важным вопрос, где труп подвергнется своему разложению, в земле или в воде. Они не захотели подвергать себя опасности, приближавшейся бури, из-за пустой обрядности: подобрать и похоронить в земле умерших. Но толпа, которая даже в Афинах продолжала твердо держаться старинных верований, обвинила полководцев в нечестии и осудила их на смерть. Они спасли Афины своей победой, но своей небрежностью они погубили тысячи душ. И родственники убитых, думая о тех долгих муках, которые придется терпеть этим душам, явились в траурных одеждах в судилище, требуя мщения.
В древних государствах закон поражал великих преступников наиболее ужасным наказанием — лишением погребения. Таким образом наказывалась сама душа и обрекалась почти на вечную муку.
Нужно заметить, что у древних образовалось еще другое представление о местопребывании умерших. Они воображали себе область, тоже подземную, но несравненно более обширную, чем могила; в этой области жили вместе все души вдали от их тел, и здесь между душами распределялись наказания и награды, сообразно тому, какую жизнь вел человек на земле. Но те погребальные обряды, о которых мы только что говорили, находятся в очевидном разногласии с подобными верованиями: несомненное доказательство, что в те времена, когда сложились эти обряды, не существовало еще веры ни в Тартар, ни в Елисейские поля. Первобытные представления этих древних поколений были таковы, что человеческое существо продолжает жить и в могиле, что душа не отделяется от тела и по смерти остается прочно прикрепленной к той части земли, где погребены останки. Человек не должен был отдавать никакого отчета в своей предыдущей жизни. Раз опущенный в могилу, он не должен был ожидать более ни наград, ни наказаний. Представления, несомненно, грубые, но таков был младенческий период понятия о загробной жизни.
Существо, жившее под землей, не было достаточно отрешено от человеческой природы, чтобы не нуждаться в пище. А потому в определенные дни в году на всякую могилу приносили съестное.
Овидий и Вергилий дали нам описание этой церемонии, которая сохранилась неизменно до их дней, хотя верования уже видоизменились. Они рассказывают, что могила украшалась большими гирляндами из трав и цветов, на нее ставились кушанья, фрукты, соль, возливалось молоко, вино, иногда кровь жертвы.
Было бы весьма ошибочным полагать, что подобные могильные пиршества совершались лишь как бы в память усопших. Пища, которую приносила семья, предназначалась действительно для умершего и исключительно для него. Доказательством этого служит тот факт, что молоко и вино выливались на землю могилы, а чтобы твердая пища могла дойти до мертвого, в земле выкапывалось отверстие; в случае же, если приносилась жертва, то она сжигалась вся целиком, чтобы никто из живых не мог ее отведать; затем произносились определенные священные слова, приглашавшие мертвого есть и пить. Далее, если вся семья и присутствовала при этом пиршестве, то к кушаньям никто не притрагивался: наконец, уходя, старались всегда оставить немного молока и хлеба в сосудах, и считалось великим нечестием, если кто-нибудь из живых притронется к этому запасу, предназначенному удовлетворять нужды умершего.
Эти древние верования жили очень долго, и отражение их встречается еще у великих писателей Греции: «Я возливаю на землю могилы, — говорит Ифигения у Эврипида, — молоко, мед и вино: это приносит отраду умершим». «Сын Пелея, — говорит Неоптолем, — прими это питье, угодное мертвым, приди и пей эту кровь». Электра, возливая вино, говорит: «Питие проникло в землю, мой отец получил его». Характерна просьба Ореста, обращенная к умершему отцу: «О, отец мой, пока я жив, ты будешь получать богатые приношения, но если я умру, ты не будешь иметь своей части в приношениях, которыми питаются умершие». Насмешки Лукиана над этими обычаями доказывают, что они существовали еще в его время: "Люди воображают, — говорит он, — что души умерших выходят из преисподней на обеды, которые им приносят, что они наслаждаются запахом мяса и пьют вино, вылитое на их могилы. У греков перед всякой могилой было устроено место, назначенное специально для заклания жертвы и для сжигания ее мяса. У римской гробницы была своя culina, нечто вроде особой кухни для приготовления пищи, предназначаемой исключительно для умерших. Плутарх рассказывает, что после битвы при Платее убитые воины были похоронены на поле битвы, и платейцам было поручено справлять ежегодно похоронное пиршество для умерших. Вследствие этого ежегодно в день годовщины большое шествие, с главными властями во главе, направлялось из города к холму, под которым были погребены убитые. Им приносили в дар молоко, вино, оливковое масло, благовония и закалывали жертву. Когда приношения бывали уставлены на могиле, платейцы произносили священные слова, которыми они призывали умерших прийти и разделить трапезу. Эта церемония совершалась еще во времена Плутарха, которому удалось видеть ее в ее шестисотую годовщину. Лукиан поясняет нам впоследствии, из каких воззрений зародились эти обычаи. «Мертвые, — пишет он, — питаются кушаньями, которые мы приносим на их могилы, они пьют вино, которое мы выливаем там на землю; следовательно, умерший, которому ничего не приносят, осужден вечно голодать». Вот те весьма древние верования, которые представляются нам ложными и нелепыми; а между тем они властвовали над человеком в продолжение длинного ряда поколений. Они руководили душами, и скоро мы увидим, что они, кроме того, управляли и обществом, и что большая часть семейных и общественных учреждений древности вытекает из этого источника.