Дорошевич В. М. Воспоминания
М., «Новое литературное обозрение», 2008.
ЖУРНАЛИСТ СУВОРИН[править]
I[править]
— Тут не без дьявола! — сказал бы Мережковский.
— Пожалуй, не без него! — приходится согласиться.
Это история о том, как в одной стране появился талантливый журналист. Блестящий журналист.
А «враг рода человеческого» взял да его и скрал. Точь-в-точь как он крадет блестящий месяц в гоголевской «Ночи под Рождество».
История начинается как французский роман.
II[править]
Это было в 1876 году.
Поздно вечером, за полночь, по берегу Фонтанки шли три человека, кутаясь в шубы.
Один — в великолепную, двое других — в плохонькие.
Это были: фельетонист «Петербургских ведомостей» — Незнакомец, фельетоны которого гремели, А. С. Суворин1, журналист М. П. Федоров и, — он был не журналист, и инициалов я его не знаю, — петербургский городской голова Лихачев2.
Они засиделись поздно в гостях, вышли вместе, извозчиков не было, и шли к Невскому по набережной Фонтанки.
Фельетонист, как русский человек, проклинал свою профессию.
На белом льду Фонтанки чернели проруби.
— Взять да головой в прорубь! — сказал фельетонист.
— А почему бы вам, Алексий Сергеевич, не издавать своей газеты? — спросил городской голова.
— На какие деньги? В кармане три рубля. А завтра на рынок надо выдать пять!
— Ну, средства-то можно найти!
Михаил Павлович Федоров, — как подобает Мефистофелю, он был хромой, — «вынырнул» с боку у Лихачева:
— Вот бы вы средства и дали! А?
— Что же! Об этом можно подумать! — сказал городской голова. Разговор прервался.
Они вышли на Невский, взяли извозчиков и разъехались. На следующее утро Суворин только что еще встал, как к нему «приковылял» М. П. Федоров с плохой сигарой.
— Ну-с, Алексей Сергеевич, как же насчет газеты?
— Какой газеты?
— А о которой вчера говорили с Лихачевым!
— Ну, голубчик! Если б все, что говорится на улицах, исполнялось!..
— Нет, этого дела так оставить нельзя.
И М. П. Федоров «похромал» к Лихачеву.
— Ну-с, как же насчет газеты?
— Какой газеты?
— А вчера говорили! Алексей Сергеевич даст свой талант, вы — средства. Мы соберем сотрудников. Газета при его популярности!..
Через час Михаил Павлович, припадая на ногу, спешил к Суворину:
— Лихачев согласен!
Через полчаса он «со всех полутора ног» летел к Лихачеву:
— Суворин согласен!
Отправились к литературному старьевщику г. Трубникову.
— Нет ли газетки в запасе?
— Пожалуйте-с. Есть. Малодержаная. «Новое время»! Одно название чего стоит!
Интересный был тип! Со сладкой речью, мягкими шагами.
Этими мягкими шагами он входил в Главное управление по делам печати, сладко плакал:
— Дозвольте газетку!
Получал право на издание газеты и затем это право продавал желающему. Тем и жил.
Газета у г. Трубникова была куплена3.
Так «враг рода человеческого» украл у русской публики журналиста Суворина.
III[править]
Чехов терпеть не мог «Нового времени» и очень любил А. С. Суворина4. Однажды у Чехова на даче мы беседовали о «старике».
— Суворину не следовало издавать газеты. Большая ошибка! Ему надо было оставаться журналистом! — заботливо осматривая свои крошечные кипарисы по колено, по обыкновению, мрачно буркнул Чехов.
А Чехов был не просто умный человек. В Чехове было нечто «от мудреца».
IV[править]
Уверяют, что для публики Суворин так и остался Незнакомцем. Те, кто лично знает А. С. Суворина, говорят в один голос, что лично он стоит головой выше автора «Маленьких писем»5, а с «Новым временем»:
— Не имеет ничего общего.
В трудную минуту покойный фон Плеве пригласил к себе Суворина.
— Разговор не для оглашения в печати. Но вполне откровенный. Ни на вас, конечно, ни на газете то, что вы скажете, не отразится. Что, по вашему мнению, нужно России?
Суворин ответил:
— Конституция.
Фон Плеве, как говорится в старинных историях, — «отпустил его, ничего ему не сделав».
Издал, конечно, какой-нибудь новый приказ:
— Об усилении полиции.
А «Новое время» от этого приказа пришло в восторг:
— Именно это и нужно было!
И вот между этим «лично Сувориным» и «Новым временем» бился, колотился, угасал и погас журналист Суворин.
V[править]
Когда-то Валуев, тогда министр, сказал в частном разговоре г. Буренину:
— Печать, титулующая себя «общественным мнением», — это самозванец!
Г-н Буренин огрызнулся:
— Но его вам не задушить так же, как ваши предки задушили первого самозванца6.
Резко, — как у Буренина.
Неправда, — как у Буренина.
Однажды «всесильный» министр гр. Толстой вызвал к себе:
— Ответственного редактора «Нового времени». М. П. Федорова.
И начал кричать.
При первой же высокой ноте М. П. Федоров повернулся к министру спиной и вышел.
«Новое время» напечатало, — кажется, в 1901 году, — что раз рабочий вопрос существует:
— Разрешать его надо сверху, чтобы он не начал разрешаться снизу.
Покойный Сипягин «определил»:
— Воспретить «Новое время» на неделю.
И Суворин покорился7.
— Что он мог сделать?
Что?
Телеграфировать своему парижскому, своему берлинскому корреспонденту:
— Немедленно выпускайте «Новое время». Шрифт какой придется.
Содержание — те же статьи «Нового времени», переданные по телеграфу.
И передовая статья.
Хоть английским телеграфом через Лондон.
— Ввиду того, что в России нет возможности издавать даже «Новое время», — на срок приостановки «Новое время» будет выходить за границей.
За подписью:
— А. Суворин.
Это был бы мировой скандал.
Перед которым остановился бы сам Сипягин, даже Сипягин. Большей услуги Суворин не мог бы оказать русской печати. Лучшей иллюстрации не могло бы быть:
— Вот до чего дошло.
Это заставило бы в Петербурге задуматься.
Он действительно ничего общего не имеет с «Новым временем».
Он не знает, что такое «Новое время».
По своим скитаньям я знаю, к сожалению, что такое «Новое время».
В Сан-Франциско, в Иокогаме:
— Что такое русская печать?
— «Новое время».
Во всем мире, — увы! — знают только «Новое время».
Король Эдуард не станет интервьюироваться с корреспондентом:
— Даже «Нового времени».
Но за Вильгельма II можно ручаться.
Увы! К сожалению! Но это так.
На весь мир, — а весь мир о России знает столько же, сколько и о Китае.
На весь мир запрещение «Нового времени» произвело бы впечатление:
— Запрещения книгопечатания в России.
Суворин — не издатель газеты.
Чехов был прав.
В издатели ему не следовало идти.
М. Н. Катков имел в нужную минуту находчивость и смелость:
— Не подчиниться.
И не платить наложенного на него штрафа8. Отстаивая свою самостоятельность.
И. С. Аксаков на предостережение за «недостаток патриотизма» ответил громовой статьей:
— Министр внутренних дел — самый старший полицейский в стране. И не в компетенции полиции разбирать, у кого какой патриотизм9.
Это были издатели газет. Суворин безмолвно подчинил «Новое время» распоряжению.
Заставил слона стать на колени.
— Садитесь.
«Вы все можете».
Этот робкий издатель, любящий все «маленькое».
— Маленькая хроника. Маленький фельетон. Маленькие письма.
Стоя во главе «Нового времени», заявил:
— Мы — люди маленькие!
Что хотите, то с нами и сделаете.
VI[править]
«Сохранить газету».
Вы помните отличные слова Берне, которые приводит Гейне:
— Я был смелым писателем, пока у меня не было фарфорового сервиза. Я писал как хотел, совсем не думая, что меня попросят уехать через двадцать четыре часа. Взял — и уехал! Но вот кто-то, — я подозреваю, что это интриги Меттерниха, — подарил мне фарфоровый сервиз. Вы знаете, что значит уложить фарфоровый сервиз? И теперь, когда я пишу, я должен все время думать о фарфоровом сервизе. А что будет с моим фарфоровым сервизом, если придется уезжать в двадцать четыре часа?10
Можно только удивляться тем журналистам, которые делаются издателями или редакторами.
Поистине, они напоминают ту глупую лошадь, которая ржала перед Аллахом:
— Почему у меня нет седла? Лошадь — и без седла!
Аллах рассердился и сделал ее верблюдом.
И журналистом-то быть у нас только-только впору.
Идешь, как Блонден по канату через Ниагару.
А тут еще «немец в мешке» за спиною!
Его не урони.
Сам расшибешься, — зачем за такое дело взялся?
Но за что же немец-то, ни в чем не повинный, погибнет?
«Сохранить газету».
Не о материальной только стороне дела идет речь.
Но сегодня рискнуть, — а завтра эта газета может понадобиться на защиту какого-нибудь важного, полезного, честного, хорошего дела.
Завтра именно она может оказаться нужной, необходимой.
Да и читатели.
У нас, в России, ведь нужно считать на каждый экземпляр газеты по десяти читателей.
Если газета расходится в сотне тысяч, — это уже миллионная аудитория.
Расстаться с нею!
Куда пойдет этот читатель? Наш читатель!
Знаете ли вы, что с прекращением «левых» газет в Петербурге страшно увеличился тираж… «Петербургской газеты»11.
Да и материальная сторона!
Нелегко одним почерком пера выкинуть на улицу сотни людей, делающих газету.
Обездолить сотни семейств.
Ведь катастрофа с газетой в Петербурге отзовется на семьях людей, живущих в Вене, Берлине, Лондоне, Париже.
Нелегко заставить людей, ваших товарищей, привыкших работать в известных условиях, с известными людьми, заставить в один прекрасный день идти искать:
— Чего-нибудь нового.
И вот человек хранит-хранит, сохраняет-сохраняет газету, а потом, — глядь! — окажется, что получилась такая дрянь, которой и хранить-то не стоило.
Это та же история, что с нашей Думой.
VII[править]
Покойный Победоносцев говорил:
— В России есть две газеты. В Петербурге — «Новое время». В Москве — «Русские ведомости».
И добавлял:
— Больше и не нужно.
— Вот вам и пример!
«Сохранили» же себя «Русские ведомости». Есть прекрасный способ «сохранения себя»:
— Молчание.
Но у журналиста Суворина не тот темперамент, чтобы консервировать себя, как консервировались «Русские ведомости».
Молчать сполгоря для профессора.
Журналистика для него:
Побочное занятие.
Он не может сказать того, что он хочет, в газете, — зато он говорит то, что нужно, с кафедры.
У журналиста иной кафедры нет.
Для него молчание в газете не полумолчание, а немота.
Да и были ли «Русские ведомости» в те трудные времена газетой?
Это был паспорт.
Либеральный паспорт.
Весьма необходимая вещь в провинции.
Как «Московские ведомости» или «Гражданин».
Вы человек новый. Знакомитесь. Делаете визиты.
Насчет исправника сомненья нет.
Но акцизник?12
Акцизник может быть кем угодно — от эсдека до союзника.
Вы приходили и смотрели:
— Что у него на столе? «Гражданин»?
Вы любезно, но сухо говорили:
— Политика? Этот вопрос, знаете, меня не занимает! «Русские ведомости»?
Вы хлопали его по колену и говорили:
— А? Что, батенька, скажете? Каково времечко?
Ну, тоже, чтобы издавать ежедневный паспорт, надо иметь особый темперамент.
И чтоб молчать, — особый ораторский дар!
VIII[править]
У журналиста Суворина не было этого темперамента. Жизнь зажигала его со всех сторон. Говорить хотелось обо всем.
А тут чиновники, присосавшиеся к «Новому времени», к его сотрудникам, со своими пуганьями:
— Об этом нельзя!
— Об этом можно только так-то!
— Об этом нужно так-то!
— Об этом необходимо так-то!
В голове мысль:
— Сохранить!
Со всех сторон один крик:
— Погибнете!
Сознание, что:
— Мы — люди маленькие!
Темперамент журналиста, требующий:
— Хоть как-нибудь отозваться!
И вот.
Суворин «лично» требует:
— Конституции.
«Новое время» сохраняет себя:
— Достаточно и приказа по полиции.
А журналист пишет «Маленькое письмо»:
— Конечно, силе покоряться всегда несколько неприятно. Но, знаете ли, сила все-таки лучше бессилия. Потому что, знаете, сила, она, конечно, может напортить, но она может и поправить. А бессилье-то только в состоянии напортить, а поправить ничего не может13.
Писал-писал, да и совсем бросил.
IX[править]
Журналиста жаль.
А, в частности, фельетонисту фельетониста до глубины души жаль. Зачем вы бросили наше лихое дело? Мы контрабандисты.
Как весело нагрузить свою лодчонку запретными мыслями, запрятать их между строк, между слов, прикрыть все хорошенько, — и айда! Одна рука на руле, в другой веревка от паруса. То потравил, то отдал. И несись, моя лодчонка! По стремнине, меж камней, обегая мели, на самых глазах у дозора.
— Ничего такого не везу! Проскочил!
Мы — контрабандисты, мы — ловкие венецианцы.
В Венеции, в соборе св. Марка, я узнал, как мощи апостола были привезены в Венецию.
Венецианцы вывезли их из «турецкой земли», нагрузив сверху свиного мяса.
Не станут же турки рыться в свинине!
И, выйдя из собора, я на две лиры кинул кукурузных зерен голубям св. Марка:
— Ешьте за упокой души бестий-венецианцев.
Вот настоящий фельетон!
X[править]
И вот настал день итога.
Юбилей14.
У юбиляра есть:
— Все.
Но все это вроде дачи в Феодосии, в которой Суворин никогда не живет.
«Новое время», с которым он ничего не имеет общего, театр — плохой театр…15
Вы слышите, как дьявол, укравши блестящий месяц, хохочет, кривляясь и держась за бока?
— Все!
В честь него закрывается Государственная дума, и приветствовать его от печати является «Петербургский листок»16.
Три тысячи людей.
Хомяков и Кавальери17.
Только одного нет на пятидесятилетнем юбилее литератора.
Литераторов.
Я не преувеличиваю значения гг. литераторов.
Но когда судят — хочется видеть в зале лица «своих».
Без этого суд превращается в казнь.
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Рус. слово. 1909. 1 марта.
1 А. С. Суворин сотрудничал в газете «Санкт-Петербургские ведомости» в 1863—1875 гг., под псевдонимом Незнакомец он выступал на ее страницах с острыми критическими материалами.
2 В. И. Лихачев стал петербургским городским головой только в 1885 г.
3 К. В. Трубников был издателем газеты «Новое время» с декабря 1874 г., с этого же времени ее редактором был М. П. Федоров. А. С. Суворин стал издателем «Нового времени» с 29 февраля 1876 г.
4 См. очерк «А. П. Чехов».
5 «Маленькие письма» — публицистическая рубрика, которую Суворин вел в «Новом времени».
6 Имеется в виду Лжедмитрий I, самозванец, выдававший себя за сына Ивана IV, русский царь в 1605—1606 гг., он был убит заговорщиками.
7 11 мая 1901 г. Суворин записал в дневнике: «Сегодня в 2 ч. меня позвал князь Шаховской, начальник по делам печати, и объявил, что Сипягин приказал закрыть газету на одну неделю за статью А. П. Никольского „По поводу рабочих беспорядков“ (№ 9051), ибо она нарушает циркуляр 1899 г., в котором сказано, что газетам воспрещается говорить о рабочих беспорядках и отношениях рабочих к хозяевам. Князь Шаховской пробовал защищать статью и предлагал или дать газете предостережение, или закрыть розничную продажу. Но министр сказал, что предостережения даются за вредное направление, а в „Новом времени“ он такого не видит, а в запрещениях розничной продажи не упоминается статьи, за которую продажа запрещена, а он, министр, непременно хочет, чтобы статья была упомянута, потому что он желает, чтобы „Новое время“ было запрещено на 2 месяца. После того как князь Шаховской старался доказать, что это будет только разорение газеты, Сипягин согласился запретить на одну неделю» (Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 1999. С. 413).
8 Имеется в виду разгоревшийся в 1866 г. конфликт между М. Н. Катковым и министром внутренних дел П. А. Валуевым, суть которого состояла в том, что газета первого «Московские ведомости» в ту пору претендовала на роль «истинного» выразителя национально-государственных интересов России, в связи с чем позволяла себе достаточно резко критиковать правительство, в то время как второй считал, что такая ситуация является покушением на полномочия высшей власти. 29 марта Министерство внутренних дел за опубликованную 20 марта статью А. И. Георгиевского, посвященную военным приготовлениям Австрии и Пруссии, вынесло предостережение «Московским ведомостям». По закону от 6 апреля 1865 г. редактор, получивший предостережение, обязан был напечатать его в ближайшем номере своего издания. Если это не исполнялось, издание подвергалось штрафу за каждый номер в течение трех месяцев и по их истечении прекращалось. Катков отказался печатать текст предостережения, сославшись на необходимость согласования с Московским университетом вопросов, касающихся судьбы газеты (на издание газеты существовал контракт с университетом), и одновременно заявил о готовности платить ежедневно штраф в 25 рублей за нарушение закона о печати (см. передовую статью в «Московских ведомостях» за 3 апреля). Газета, по сути не подчинившаяся закону о печати, продолжала выходить еще полмесяца. Валуев сначала не решался что-либо предпринять, но вскоре получил санкцию царя на объявление «Московским ведомостям» двух предупреждений подряд (6 и 7 мая), после чего газета была приостановлена на два месяца.
9 Газета И. С. Аксакова «Русь» получила предостережение в конце 1885 г. "Оно было мотивировано тем, что «Русь» «обсуждает текущие события тоном, несовместимым с истинным патриотизмом, и стремится возбудить неуважение к правительству». Понятно, с каким негодованием и какою скорбью И. С. Аксаков, приближавшийся тогда к концу своей жизни (он умер в январе 1886-го года), должен был выслушать упрек в недостатке патриотизма, столь мало им заслуженный" (Арсеньев К. К. Законодательство о печати. СПб., 1903. С. 138—139). В публицистических заметках «Москва, 6 декабря» издатель «Руси» писал: «…мы позволяем себе утверждать, что <…> закон не уполномочивает Главное Управление по делам печати на подобную формулу обвинения; не предоставляет полиции, хотя бы и высшей, делать кому-либо внушения по части „патриотизма“. Говорим: „полиции“, потому что Министерство внутренних дел, в ведение которого передана в 1863 г. из Министерства народного просвещения русская литература, есть по преимуществу министерство государственной полиции и обязано ведать литературу лишь с точки зрения полицейской. <…> Мы тщательно пересмотрели все параграфы того специального узаконения, на которое ссылается и данное „Руси“ предостережение. В статьях от 12 до 30-й перечислены все те провинности печати, которые могут служить поводом Главному Управлению для принятия упомянутой меры, но ни о „патриотизме“ вообще, ни, в частности, о „патриотизме истинном“ в этих статьях нет ни слова, ни даже намека. Равномерно не встречается подобной „квалификации“ литературных поступков ни в Уголовном Уложении, ни во всем Своде Законов <…>. В самом деле, что такое „истинный“ и „неистинный патриотизм“? Где надежные признаки того и другого? Где критерий для оценки и даже распознавания? С нашей точки зрения, например, истинный патриотизм для публициста заключается в том, чтобы мужественно, по крайнему разумению, высказывать правительству правду, как бы горька и жестка она ни была, а для правительства — в том, чтоб выслушивать даже и горькую, жесткую правду. По мнению же многих в так называемых высших сферах, наиистиннейший патриотизм — в подобострастном молчании…» (Аксаков И. С. Соч. Славянский вопрос. 1860—1886. М" 1886. С. 730—732).
10 Пересказ фрагмента книги Г. Гейне «Людвиг Берне» (1840). См.: Гейне Г. Полн. собр. соч.: В 12 т. М.; Л., 1949. Т. 8. С. 9-10.
11 «Петербургская газета» не имела политического отдела и ограничивалась городской информацией и литературным материалом.
12 Акцизник — акцизный чиновник.
13 Эта позиция Суворина более подробно охарактеризована в опубликованной в «Русском слове» за два дня до фельетона Дорошевича статье А. Измайлова «Юбилей Януса. К 50-летию литературной деятельности А. С. Суворина» (Рус. слово. 1909. 27 февр.), в которой, в частности, говорится: «Кто нашел Чехова, Розанова, Терпигорева, Амфитеатрова, создал положение Стрепетовой, в значительной мере Савиной? Кто открыл малороссов? Кто обогатил русский книжный рынок и русскую историческую литературу целым рядом великолепных изданий и серьезным, подлинно историческим журналом? Суворин.
…Суворин, Суворин, Суворин, — этот человек, рожденный для большого дела, но досадно поверивший Шопенгауэру, что к истине не одна дорога по прямой линии и что к ней можно идти и по кривой. Кто был более прав в понимании истины — он или те, кто верил иначе, — это рассудит история».
В 1896 г. Дорошевич откликнулся на 25-летний юбилей «Нового времени»: «…нельзя все же не приветствовать одну из немногих на Руси газет, издающихся действительным журналистом, а не каким-нибудь „титулярным советником“, ничего общего с печатью не имеющим» (За день // Одесский листок. 1896. 2 марта).
14 27 февраля 1909 г. отмечалось 50-летие литературной деятельности А. С. Суворина. Торжественный акт с чтением приветственных адресов, пением соединенных хоров Архангельского и Славянского, речью архиерея Евлогия проходил в Дворянском собрании. Крупных журналистов и писателей (за исключением сотрудников «Нового времени») там практически не было.
15 Театр Литературно-художественного кружка (Малый или Суворинский театр).
16 От собратьев по профессии Суворина приветствовало лишь такое бесцветное издание, как газета «Петербургский листок».
17 Вечером того же дня в Малом театре в честь Суворина был сыгран третий акт его пьесы «Татьяна Репина» (с М. Г. Савиной в главной роли), танцевали балерины М. Ф. Кшесинская и А. П. Павлова. Была поставлена «живая картина» — «Трудовой день в типографии „Нового времени“». Ее апофеозом стала фантастическая группа красивых юношей, поднявших на руки певицу Лину Кавальери с пылающим факелом в руках. На состоявшемся в ресторане «Медведь» юбилейном ужине с участием пятисот приглашенных первый тост «за государя императора» по поручению юбиляра произнес Н. А. Хомяков.