I.
Если на улицѣ жизнь мчалась мутнымъ потокомъ, то большой дворъ представлялъ стоячiй прудъ, гдѣ грязь опадала на дно, заводилась своя жизнь, и между обитателями складывались опредѣленныя отношенiя.
Дворъ былъ уголкомъ городской жизни и кромѣ того, что сюда постоянно приносилось съ улицы и вновь отливалось на нее, было и свое, неотъемлемое, что принадлежало только этому двору. Люди, проходившiе въ свои квартиры, не интересовались дворомъ. Жильцы «на улицу» и вовсе не смотрѣли никогда внутрь этого глубокаго каменнаго колодца. Они завѣшивали окна во дворъ кисеей и драпировками и старались забыть о существованiи жизни тамъ, за стеклами, внизу.
Жильцы «во дворъ» волей-неволей смотрѣли, но не вглядывались пристально, старались забыть эту гадость, считая ее одной изъ тяжелыхъ необходимостей скучной, тоскливой жизни безъ зелени и животныхъ, среди кирпича и камней.
Для дворниковъ дворъ былъ мѣстомъ службы, часто тяжелой, всегда скучной. Только въ тѣ дни, когда въ прачешной была стирка, дворники оживлялись. Приходили незнакомыя поденщицы и выбѣгали изъ мокрыхъ дверей, среди вонючаго пара отъ бѣлья, полураздѣтыя, съ высоко подоткнутыми юбками. Дворники шутили съ ними и заигрывали, ударяя по голымъ, потнымъ плечамъ.
Для кухарокъ дворъ имѣлъ тоже свою прелесть. Когда было тепло, онѣ перемигивались и перекрикивались черезъ эту глубокую пропасть. Въ одной квартирѣ всѣ окна были настежь, и тамъ торчали головы полотеровъ, которые работали смѣнами, такъ что всегда кто-нибудь оставался дома. Полотеры въ красныхъ рубахахъ, сильные, красивые, прельщали кухарокъ, и черезъ дворъ устраивался безпроволочный телеграфъ.
Но дворъ имѣлъ и своихъ настоящихъ обитателей — дѣтей и животныхъ, глубоко заинтересованныхъ тѣмъ, что дѣлается среди высокихъ каменныхъ стѣнъ, въ этой огороженной отовсюду клѣткѣ.
Бѣгали и жили тамъ цѣлый день ребятишки изъ нижнихъ, подвальныхъ квартиръ; множество котовъ шныряло взадъ и впередъ; иногда появлялись собаки, быстро съ лаемъ обѣгали весь дворъ, разгоняя кошекъ, обнюхивая всѣ углы и спѣша насладиться свободой. Но собакъ обыкновенно скоро уводили, и дворъ не считалъ ихъ своими.
Коты были «комнатные» и «ничьи», бездомные.
«Комнатные» гуляли, ухаживали, играли другъ съ другомъ, видъ имѣли веселый и сытый. Часто за ними выбѣгали горничные и уносили ихъ, покорныхъ и лѣнивыхъ, на рукахъ. У иныхъ на шеяхъ надѣты были ленточки, красныя и синiя.
«Ничьи» были худы, свирѣпы и, вмѣстѣ, трусливы. Ихъ жизнь полна опасностей, нужда и голодъ вѣчно ихъ мучили. Въ средствахъ для добыванiя куска «ничьи» не стѣснялись. Они грабили открыто или воровали потихоньку съ изумительной ловкостью. «Ничьихъ» терпѣть не могли кухарки и дворники и били ихъ, обливали горячими помоями, пихали ногой. Дворники и мальчишки устраивали нерѣдко цѣлую облаву и били смертнымъ боемъ котовъ.
Тогда отворялась форточка, и по двору неслись рѣзкiе, визгливые звуки голоса:
— Не смѣйте бить! Изверги! Варвары! Градоначальнику пожалуюсь!
Это кричала старая дѣва-учительница, жившая въ домѣ чуть ни со дня его постройки, — единственная защитница «ничьихъ».
Заступничество помогало на короткое время и котамъ приходилось все-таки плохо.
Но они не унывали. Хуже всего приходилось, когда негдѣ украсть или отнять силой. Нечего дѣлать, — надо прибѣгнуть къ последнему средству. Дверца помойной ямы иногда не притворялась плотно. Коты подходили и, вытянувъ лапки, доставали какую-то мерзость, ѣли жадно, пугливо озираясь кругомъ. Но случалось, что тяжелая крышка на блокѣ безъ просвѣта прилипала къ краямъ помойной ямы. Не оставалось никакихъ ресурсовъ. «Ничьи» ходили по двору, кричали, злились и готовы были растерзать пушистыхъ и сытыхъ «комнатныхъ». Приходилось, однако, смирить воровскую гордость, или просить съ протянутой лапкой, дѣлать жалобную мордочку и смягчать грубый басъ на нищенское мяуканье. «Ничьи» садились около дверей квартиръ «съ однимъ ходомъ» и заводили свою душу надрывающую пѣсню:
— Подайте!
Злобствуя, сверкая жадными глазами, они притворялись такими смиренными, жалкими, несчастными. Чаще другихъ квартирантовъ подавала старая учительница, когда бывала дома. Отворялась дверь кухни, «ничьи» видѣли на мгновенье эту заманчивую, роскошную для нихъ обстановку, несло такимъ прiятнымъ тепломъ, запахъ кушанiй раздражалъ апетитъ… «Ничьи» готовы были броситься, отнять. Но сейчасъ вспоминали, что они нищiе, босяки, которые должны умолять богатыхъ и сытыхъ:
— Подайте!
Только въ пору любви «комнатные» и «ничьи» сходились вмѣстѣ на равныхъ правахъ. Выхоленный, пушистый котъ оставлялъ обычную спесь, стараясь подѣйствовать на воображенiе «ничьей» дамы; ободранный, худой хулиганъ смѣло бралъ приступомъ «комнатную» киску. «Ничьи» мстили изъ ревности и изъ сословной розни. Въ этой борьбѣ было столько сладострастiя побѣды надъ сытыми, изнѣженными существами. «Комнатные», привыкнувъ къ холопскому нѣжному мяуканью, не умѣли и кричать какъ слѣдуетъ при дуэляхъ. Они бранились трусливымъ фальцетомъ и не внушали страха противникамъ въ своихъ цвѣтныхъ ленточкахъ на толстыхъ, жирныхъ шеяхъ. «Ничьи» издѣвались надъ ними всласть. Что для нихъ значатъ неумѣлые удары «комнатныхъ», робко выпускающихъ когти, по сравненiю съ тѣмъ, какъ били дворники и мальчишки, шпарили прачки, пинала ногой прислуга! «Ничьи» обтерпѣлись и не боялись боли. У иныхъ и когти никогда не вбирались, а такъ и оставались всегда выпущенными. Когда «ничьи» кричали дикимъ, хищнымъ голосомъ, у «комнатныхъ» замиралъ духъ, и они постыдно оставляли поле битвы и своихъ дамъ. Странно, что «комнатныя дамы» предпочитали котовъ-хулигановъ, хотя тѣ любили какъ-то звѣрски, издѣваясь, мучая, терзая…
II.
Дѣти на дворѣ были тоже «комнатныя» и «ничьи».
У «комнатныхъ» были папа и мама, которые ласкали, любили, была дѣтская, игрушки, книги, красивые костюмы. Они были веселы, сыты, и если шалили, то по «комнатному», боясь и здѣсь, на дворѣ, что-нибудь зацѣпить, уронить, задѣть кого-нибудь. Будто они не выходили изъ квартиры.
У «ничьихъ» числились по полицейскимъ спискамъ родители, которые неизвѣстно любили-ли, но часто ругали и колотили. Дѣтской, игрушекъ и книгъ у нихъ не было. Былъ уголъ, гдѣ на ночь стелили, былъ мѣшокъ, гдѣ сохранялись дѣтскiя драгоцѣнности: бабки, кусокъ желѣза, ножикъ, пуговицы для азартной игры, веревочки и всякая ненужная дрянь.
«Ничьи» рѣдко были сыты, но не унывали, а когда шалили, то чаще всего приносили кому-нибудь вредъ или боль. Игра всегда почти состояла изъ разрушенiя или побоевъ. Колотили «ничьихъ» дома, колотили и они другъ друга, собакъ, кошекъ.
«Ничьи» дѣти и животныя имѣли много сходства и въ образѣ жизни, и въ желанiяхъ. Трусость и дерзкiй наскокъ, униженный видъ и злоба внутри.
Семейные квартиранты, особенно изъ живущихъ «на улицу», боялись двора для своихъ дѣтей.
Но слишкомъ богатыхъ въ этомъ домѣ не было, а жильцы «во дворъ» не имѣли и прислуги лишней, и волей-неволей приходилось пускать дѣтей на дворъ для прогулки.
— Только смотрите, не знакомьтесь съ уличными мальчишками.
«Комнатные мальчики» спрашивали, отчего имъ нельзя поиграть съ «ничьими».
— Они грязны, отъ нихъ можно принести всякую болѣзнь.
Для «комнатныхъ» родителей «ничьи» казались прокаженными, а они были, здоровѣе ихъ «комнатныхъ» золотушныхъ и простудливыхъ дѣтей.
— Вы научитесь отъ нихъ всякимъ гадостямъ.
Здѣсь было много правды, но говорилось это такъ себѣ. Такъ слышала мать еще въ дѣтствѣ. Улица и дворъ — это что-то страшное, что собьетъ съ толку, испортитъ «комнатныхъ» дѣтей, плеснетъ грязными помоями въ души невинныхъ херувимчиковъ.
Чистенькiя «комнатныя» дѣвочки сами не хотѣли имѣть дѣло съ замарашками на дворѣ. Но съ «комнатными» мальчиками было сладить труднѣе. Ихъ тянуло къ знакомству, къ товариществу.
Когда выводили гулять «комнатныхъ», имъ было немножко стыдно, не по себѣ. «Ничьи» смотрѣли на нихъ съ явнымъ презрѣнiемъ, вызывающе. Дворъ былъ царствомъ «ничьихъ», «комнатныя» дѣти и животныя — гостями.
Маленькiя женщины скорѣе усваивали родительскую мораль и брезгливо смотрѣли на все, чѣмъ жилъ дворъ. Они подбирали юбочки, проходя мимо помойки, никогда не затрагивали котовъ, а когда «ничьи» дѣти дразнили ихъ, презрительно оглядывались и дѣлали гримаски на своихъ розовыхъ личикахъ, подъ шляпками или бѣлыми капорами.
Поэтому дѣвочки изъ «комнатныхъ» всегда прогуливались, знакомясь со своими, тоже «комнатными», только по чистой части двора, гдѣ была устланная плитами дорожка и чаще ходила метла дворника.
Напротивъ, мальчиковъ до истомы интересовали закоулки, прачешная съ дровяными сараями наверху, помойная яма со скрипящей желѣзной дверью на блокѣ и особенно дикiе коты, которыхъ можно преслѣдовать, воображая себя охотниками въ Техасѣ.
Эти «комнатные» мальчики, жаждавшiе простора и свободы, съ распаленной фантазiей отъ чтенiя путешествiй, съ мальчишескимъ зудомъ въ мускулахъ, смотрѣли съ интересомъ и завистью на шайку «ничьихъ».
Всякiя попытки къ знакомству не вели, однако, ни къ чему. Либо останавливала прислуга, отпущенная погулять съ дѣтьми и животными изъ квартиры, либо сама мать кричала изъ форточки:
— Коля, Сеня, не смѣйте подходить къ нимъ. Идите домой. Ведите себя прилично!
«Ничьи» понимали, что ихъ чуждаются и боятся, и были озлоблены, но горды и независимы, и при случаѣ дѣлали какую-нибудь гадость «комнатнымъ». Говорили при дѣвочкахъ подлыя, нехорошiя слова, больно задѣвали мальчиковъ, кидали камнями въ «комнатныхъ» собакъ и кошекъ. Издали «ничьи» показывали кулаки и вызывали на бой, и въ сердцахъ комнатныхъ мальчиковъ кипѣло негодованiе, имъ хотѣлось заступиться за себя, за сестеръ, за «нашу» кошку, за «мамина» песика — заступиться и показать себя рыцарскимъ натискомъ…
Но долго такъ не могло продолжаться. Слишкомъ много таинственнаго, заманчиваго представлялъ дворъ. Какъ бы ни смотрѣла прислуга и родители, ничто не въ состоянiи помѣшать болѣе близкому знакомству «комнатныхъ» и «ничьихъ».
III.
Два враждующихъ лагеря непремѣнно должны были имѣть предателей и перебѣжчиковъ.
Изъ «ничьихъ» такимъ оказался Митька.
Онъ жилъ съ матерью-прачкой. Снимали цѣлую комнату отъ подвальныхъ квартирантовъ.
Мать ходила больше по тому же дому услужить чѣмъ-нибудь или постираться. На Рождество и Пасху ей сверхъ поденной платы за уборку комнатъ давали и сладкiе куски, переходящiе потомъ къ Митькѣ. Мальчика часто мать брала съ собою, онъ приглядѣлся къ жизни «комнатныхъ» и понялъ, какъ у нихъ заслужить.
— Мой-то Митька вашему Николаю Васильевичу снигиря принесъ.
Николая Васильевича, Колю, вызвали въ кухню и онъ увидалъ одного изъ таинственныхъ «ничьихъ», члена дворовой шайки, съ которой остерегали его всѣ знакомиться. Митька держалъ клѣтку со снигиремъ, а въ другой мялъ картузъ… Глаза его были скромно опущены, на лицѣ игралъ стыдливый румянецъ.
— Pauvre enfant[1]!.. — съ чувствомъ сказала мать Коли.
«Комнатные» не знали, какъ поступить съ подаркомъ. Отказаться — обидѣть этихъ бѣдныхъ, добрыхъ людей. Рѣшено было взять снигиря и дать Митькѣ цѣлковый.
— Что вы, что вы, сударыня, онъ это такъ, ходилъ съ мальчишками за городъ, поймали птицу-то. Такiе дотошные, птицеловы тоже. Ну, гривенникъ бы дали и предовольно!
Митька поднялъ глаза на мать и въ нихъ сверкнулъ недобрый огонекъ. Инстинктивно мальчикъ сжалъ монету въ кулакъ.
На дворѣ, — чего не видали «комнатные», — разыгралась безобразная сцена. Митька не отдавалъ рубля.
— Нашъ снигирь, общiй. И Васьки, и Степки, и всѣхъ. Не твой снигирь.
— Да откуда вы, бѣсенята, птицу достали?
— Тебѣ какое дѣло. Наша, не твоя.
— Подай, говорятъ тебѣ, рупь!
— Не дамъ. Видѣла?
Митька вырвался и сдѣлалъ огромный скачокъ въ сторону.
— Погоди, вотъ вернись только домой!
— Ладно!
Въ углу за прачешной Митьку ждали прiятели.
— Что дали за птицу?
— Рупь.
— Вотъ такъ пофартило. Идемъ мѣнять.
— Да вы не обманите.
— Лавочникъ такъ мѣнять не будетъ.
— Купи «Тройку» или «Зайчика». Давно не курили.
— Ладно. Айда!
— Смотрите, не замотайте, кости переломаемъ. Дуванить честно.
— Знаемъ.
И черезъ нѣсколько минутъ «ничьи» дѣлили поровну добычу.
Гдѣ мальчики достали снигиря — неизвѣстно, но только никто из нихъ не занимался птицеловствомъ. Это былъ цѣлый планъ, который сумѣли осуществить «ничьи». Всѣмъ стало извѣстно, что Митька ходитъ къ «комнатнымъ». Это было предательствомъ, нарушенiемъ хулиганскихъ завѣтовъ.
«Комнатные» — враги. Но Петька Липкiй, мальчикъ лѣтъ пятнадцати, предводитель шайки и верховодъ, рѣшилъ не наказывать Митьку, а воспользоваться его новымъ знакомствомъ.
— Только ты долженъ нашей партiи служить. Перейдешь къ «пижонамъ» — въ морду! Слышал?
Петьки всѣ боялись. Онъ былъ ловокъ и хищенъ. Одинъ изъ всѣхъ дворовыхъ онъ зналъ что-то особое, о чемъ не имѣли понятiя другiе. Онъ нерѣдко пропадалъ и удивлялъ ребятъ, показывая имъ деньги. Разъ у Петьки видѣли тонкiй, обшитый кружевами платокъ. Мальчикъ вынималъ его, скорчивъ невозможную гримасу, и сморкался «какъ барыни». Онъ научилъ ребятъ особымъ словамъ и пѣснямъ, а главное ухарству, излишне рѣзкимъ движенiямъ.
Снигиря тоже досталъ Петька и не сказалъ, какъ и откуда.
Мальчики смотрѣли на Петьку съ восторгомъ, обожанiемъ.
Отъ Петьки же научились «ничьи» курить, носить картузъ на затылкѣ, выпуская волосы на лобъ, и ходить какой-то небрежно развинченной походкой, пока не задѣнутъ, а тогда напрягать всѣ мускулы и бросаться на непрiятеля.
Митьку испробовали на снигирѣ. Если бы мать отняла цѣлковый, ему не было бы житья на дворѣ. Это было искупленiемъ за то, что водится съ «пижонами», жильцами другихъ этажей.
— Подлецъ ты, Митька. Бить тебя надо. Ишь повадился сладкiе куски ѣсть!
Но Митька увѣрялъ, что отъ души преданъ партiи подвальныхъ.
— То-то, ты смотри у меня.
Петька среди этой мелюзги считалъ себя атаманомъ и вершилъ судъ. Его всѣ благоговѣйно слушались.
— Слышь, ребята, за Митькой смотрѣть въ оба. Пусть съ Колькой изъ № 17 водится. Только чтобъ нашей партiи держался. А то онъ раскиснетъ, еще жалѣть будетъ. Я такъ разсчитываю, должны мы Кольку прiучить. Вызоветъ Митька его на дворъ, мы подойдемъ. Только, слушайте, дразнить не нужно. Пусть обрусѣетъ. Ты, есаулъ, въ школу ходишь, разведи съ нимъ канитель. Какъ, молъ, учишься, что читаешь. Понялъ?
Есаулъ, мальчик лѣтъ 12, лихо кивнулъ головой.
«Ничьи» составили настоящiй заговоръ противъ «комнатныхъ» и послали въ ихъ лагерь мнимаго предателя Митьку.
Мать Коли скоро свыклась съ посѣщенiемъ мальчика со двора.
— Знаешь, Paul, — говорила она мужу, — и между ними есть хорошiя дѣти. Вотъ, напримѣръ, Митя. Какой скромный мальчикъ, и подумай, въ какой живетъ средѣ, какiе примѣры. И Елена, его мать, прекрасная женщина, услужливая, не грубiянка.
— Всѣ они, матушка, хороши до поры до времени.
Но Митька сумѣлъ втереться. Онъ на дворѣ поднялъ зонтикъ барыни, сбѣгалъ по порученiю барина съ письмомъ, принесъ словесный отвѣтъ и передалъ его весьма обстоятельно, выстругалъ палочки для цвѣтовъ и получилъ за нихъ на чай 30 коп.
Коля съ нимъ не очень дружилъ. Не нравилось мальчику, что Митька ужъ очень лебезитъ и поддакиваетъ, а самъ ничего не разсказываетъ о томъ, что дѣлается на дворѣ.
Довѣрiе матери Коли возросло до того, что она отпускала сына погулять съ Митькой на дворъ.
— Только съ уличными мальчишками не сходиться.
— Да я, барыня, самъ ихъ боюсь, — озорники.
— То-то.
Шайка вызвала, наконецъ, «комнатнаго» на дворъ.
Мать смотрѣла изъ окна. Оба мальчика гуляли по чистой половинѣ двора, забавлялись стрѣльбой изъ лука и пусканiемъ краснаго шара. «Ничьи» играли за помойкой въ бабки и не подходили.
Но постепенно друзья заходили все дальше. То надо было догнать кошку, то отыскать мячикъ. Коля не успѣлъ опомниться, какъ уже бѣгалъ по территорiи «ничьихъ», узналъ всѣ ходы и выходы, лазилъ въ дровяной сарай, осматривалъ тщательно помойку…
IV.
Коля обрусѣлъ и рѣзвился свободно повсюду, удивляясь, почему пугали его родители дворомъ.
«Ничьи» держались попрежнему въ сторонѣ, но не проявляли враждебныхъ дѣйствiй.
Первымъ подошелъ есаулъ Володька и принялъ участiе въ охотѣ на сѣраго дикаго кота, котораго никому не удавалось взять въ руки.
— Сущiй чортъ!
— А развѣ онъ такъ золъ?
— Страсть, не подступайся, настоящiй тигръ бенгальскiй.
— Вы развѣ читали о тиграхъ?
— Да рѣдко приходится, нѣтъ ли у васъ, Колинька, хорошей книжки?
Знакомство состоялось. Коля говорилъ о тиграхъ, объ охотникахъ за черепахами, об индѣйцахъ.
«Ничьи» собирались въ кружокъ и слушали.
Петька гдѣ-то пропадалъ и безъ него дѣти подвала спокойно дружили съ мальчикомъ изъ третьяго этажа. Онъ носилъ имъ лакомства, читалъ книги, затѣвалъ игры, въ которыхъ «ничьи» представляли дикарей, коты — дикихъ животныхъ, а Коля съ Митькой — бѣлыхъ охотниковъ.
Ребячество взяло свое и «ничьи» увлеклись не меньше «комнатнаго» сказками о далекихъ, чужихъ странахъ, гдѣ храбрость и разбой — добродѣтели, а убiйство — подвигъ, достойный похвалы. Коля стрѣлялъ, «ничьи» падали или отдавались въ плѣнъ. Не было злобы между дѣтьми и безъ Петьки забылось все: и заговоръ, и сословная вражда, и даже Петькины словечки. Теперь верховодилъ тамъ Колька, — «ничьи» ему подчинялись, и кажется, полюбили его.
Такъ тянулось съ мѣсяцъ.
Вернулся Петька.
— Гдѣ ты былъ? Откуда?
Петька осмотрѣлъ всѣхъ презрительнымъ взглядомъ, закурилъ папироску и подбоченился.
— Въ тюрьму, ребята, угодилъ. Слѣдователь выпустилъ. Нѣтъ, говоритъ, улики.
Въ шайкѣ «ничьихъ» раздался сдержанный гулъ удивленiя и восторга.
— За что тебя схватили-то?
— Это, братцы, исторiя длинная, прямо въ «Петербургскiй Листокъ». Сыщикъ подслѣдилъ. Товарищъ кричитъ мнѣ: стрема! а я не спопашился. Ну и хотѣлъ удрать, а городовой тутъ какъ тутъ. Только уликъ-то нѣтъ. Я слѣдователю говорю: ежели всѣхъ такъ забирать, каждаго обвиновать можно. Мѣсяцъ-то все-жъ въ тюрьмѣ продержали. Ну, а вы тутъ какъ? Пижона залучили?
— Мы съ Колькой играемъ.
— Это какъ же, въ бабки что-ли?
«Ничьи» опустили глаза, имъ было стыдно сознаться, что они играли въ индѣйцевъ и тигровъ. Петька посвистывалъ и выругался сквернымъ словом.
— Эхъ, вы! А туда же! Не годитесь вы въ партiю. Намъ такихъ не надо.
— Да мы, что-жъ… безъ тебя-то… не знали какъ…
— Ладно, посмотрю на ваши церемонiи.
Когда затѣялась опять игра по Майнъ-Риду, Петька вышелъ изъ своего подвала, сѣлъ на дрова и закурилъ, равнодушно посматривая и болтая ногами. «Ничьи» стѣснялись передъ своимъ атаманомъ и дѣло не ладилось.
— Въ плѣнъ, отдавайся въ плѣнъ! — кричалъ Коля — блѣднолицый тебя побѣдилъ.
Коля бросился на мальчика, и началъ его вязать веревкой, которую какъ «охотникъ» носилъ за поясомъ.
— Давайте-ка я вамъ, баринъ, помогу его скрутить. Вотъ такъ!
Коля вздрогнулъ и обернулся. Передъ нимъ стоялъ Петька и, снисходительно улыбаясь, протягивалъ руки, чтобы схватить «индѣйца»…
V.
Петька опять забралъ шайку въ свои руки. Собралъ мальчишекъ въ обычномъ засѣданiи — у помойки въ углу двора. И учинилъ подробный допросъ.
— Деньги съ «пижона» брали?
— Нѣтъ, гдѣ же... Володька говоритъ: давай въ бабки играть! Онъ не умѣетъ. Въ перышки съ Митькой игралъ. Я и подхожу «примите меня». «Ладно», говорятъ. Я нарочно проигралъ, вынимаю копейку, покупаю у нихъ перышекъ. Потомъ Колька проигралъ, тоже купилъ. Я и говорю: «давайте лучше на деньги играть».
— «Нѣтъ», говоритъ, «мнѣ папа на деньги запретилъ». Такъ и не сталъ.
— А много у него денегъ видѣли?
— Нѣ-ѣ… съ рупь мелочи.
— Чего же вы съ нимъ возитесь? Сладкiе куски что-ли вамъ носилъ?
Мальчишки конфузливо молчали.
— Да ужъ сознавайтесь! Чего тамъ!
— Раза два конфетъ какихъ-то давалъ.
— Та-а-къ! — протянулъ Петька: — хороши вы, какъ я погляжу! Поманулъ васъ барчукъ — вы и рады въ холопы къ нему идти. Вонъ онъ васъ все ловитъ, а вы его нѣтъ. И въ игрѣ барствуетъ. Вы бы помяли его хорошенько, банокъ бы понаставили — небось живо спесь слетитъ. Съ кѣмъ якшаться вздумали! У него вонъ мать въ ротондѣ лисьей ходитъ, отецъ въ шубѣ енотовой. А моя-то матка сходила третьеводни на Петербургскую сторону, вернулась домой выпивши, да и слегла — помретъ можетъ…
— Мать твоя пьяница! — наставительно замѣтилъ дворникъ, остановившiйся послушать о чемъ говорятъ мальчишки: — да! не пила бы — не заболѣла. Вотъ скажемъ хозяину, что ты въ тюрьмѣ сидѣлъ, сейчасъ васъ — вонъ! голой спиной на снѣгъ! да! прохлаждайся сколько хочешь!
Шайка внимательно слѣдила за своимъ атаманомъ. Дворникъ — сила, врагъ настоящiй. «Ну ка, что отвѣтитъ Петька?»
— Ты чего присталъ? — небрежно бросилъ Петька, закуривъ новую папиросу: — смотри, братъ, разскажу все старшему!
— Это что же ты разскажешь?
— Да ужъ знаемъ что! Бѣлье-то съ чердака видно черти украли. На Матрешку зря наклепали — выгнали дѣвку.
— Арестантъ ты! Арестантъ и есть! Тьфу!
И дворникъ, изругавшись, ушелъ.
— Знаю я, какъ ихъ подъ девятое ребро взять. Небось, удралъ.
Но шайка была недовольна: она ждала сраженiя, борьбы. Атаманъ уронилъ себя въ глазахъ мальчиковъ и кое-кто попытался подорвать его авторитетъ еще сильнѣе.
— Правда, Петька, что твоя сестра гулящая?
Спрашивающiй былъ низенькiй, толстопузый мальчикъ, вихрастый, съ немного искривленными ногами, лѣтъ десяти.
— А тебѣ что? Завидно? Пойди, присватайся!
Вся компанiя дико загоготала, вообразивъ его кавалеромъ панельной дѣвицы. Петька вновь сталъ героемъ. Цинизмъ — тоже сила.
— Ну, ребятишки, что же мы съ «пижономъ» дѣлать будемъ?
Всѣ молчали. Петька презрительно оглядѣлъ шайку, затянулся, лихо сплюнулъ и поднялся.
— Видно, мнѣ самому за это дѣло взяться нужно!..
VI.
Въ одну ночь, когда всѣ спали, съ постели поднялась бѣлая фигурка. Осторожно пробралась она из дѣтской, оглядываясь на спящую мать. Въ корридорѣ эта фигурка легла на животъ и поползла безшумно, останавливаясь и прислушиваясь. Коля пробирался въ лагерь враговъ.
Вотъ дверь отцовскаго кабинета. Она плотно притворена. «Блѣднолицый охотникъ» тихо, безъ скрипа отворилъ ее. Врагъ спитъ на диванѣ и тяжело храпитъ. Это хорошо! Безпечный «краснокожiй» не чувствуетъ приближенiя охотника.
Теплится лампада передъ образомъ, ходятъ по стѣнамъ трепетныя тѣни. «Блѣднолицый» вытянулся, какъ змѣя, и ползетъ по ковру. Поднялся, слѣдитъ за лицомъ спящаго врага. Протянулъ руку къ стулу. Тамъ что-то мѣрно тикаетъ.
Холодное прикосновенiе металла, тихiй звонъ цѣпочки…
«Блѣднолицый» обманулъ спящаго врага. Добыча въ рукахъ. Онъ ползетъ назадъ.
Впереди еще столько опасностей…
Обмерзлый крючокъ кухонной двери поддается съ трудомъ. Руки дрожатъ…
Вотъ отворилась дверь.
Пахнуло рѣзкимъ холодомъ. Босымъ ногамъ больно отъ ледяныхъ каменныхъ плитъ лѣстницы. Но «охотникъ» долженъ переносить все.
Снизу послышался тихiй свистъ.
— Атаманъ?
— Ты, Колька?
— Иди, всѣ спятъ.
— Досталъ часы?
— Вотъ они.
— Приходи завтра — дуванить будемъ.
— Ладно!
Двѣ тѣни на лѣстницѣ разстались…
«Блѣднолицый охотникъ» всю ночь трясется, закутавшись съ головой въ одѣяло, и все никакъ не можетъ согрѣться. Утромъ посылают за врачомъ. Коля бредитъ и выдаетъ тайну ночной экспедицiи…
Подвалъ отомстилъ…
Примѣчанiе.
- ↑ фр. Pauvre enfant!.. — Бѣдное дитя!.. (Прим. ред. Викитеки).