За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
ЗАМЕТКИ ЛЮБИТЕЛЯ ЦЕРКОВНОГО ПЕНИЯ[править]
Октября… дня 186… года.
Нельзя и сказать, как неприятен показался мне когда-то указ 1826 года, воспрещающий пение концертов в храме Божием! Мне думалось в ту пору, что им положительно нарушается торжественность и благолепие церковного богослужения, а наши певческие хоры низводятся на степень простых певцов, обязанных строго держаться обиходной буквы и не позволять себе свободного излияния религиозных чувств. Мысль эта путешествовала со мною по всей России, и я без ума был рад, когда встречал хоры, которые, вопреки указу, распевали во время литургий, вместо причастных, сантиментальные концерты Бортнянского, или крикливые оперетки Дехтярева [1], или, наконец, композиции Львова со всеми аксессуарами театральной вокализации. Много нужно было времени, чтоб отрезвиться от такого странного опьянения; далеко глубже надо было вникнуть в характер единственно потребного Церкви православной пения, чтобы понять свое жалкое заблуждение и убедиться, что неприятно подействовавший на меня указ был плодом того глубоко прочувствованного правила, что петь Богу нужно разумно.
Более десяти лет не слышал я в церкви концертов, и убеждение, что так оно и должно быть, укрепилось во мне тверже и глубже. Не доставало еще одного доказательства, как пишется в старинных логиках, — ab absurde Представилось и такое доказательство: в день Покрова Пресвятыя Богородицы в одной из столичных церквей сборный хор, вместо причастна, запел концерт Бортнянского: Восхвалю имя Бога моего. С детства знакомые звуки приятно защекотали мое ухо, шевельнулось даже в груди какое-то ласкающее чувство при исполнении первого мелодического отдела этой прекрасной композиции; но когда хор хватил: и возвеличу Его во хвалении, — очарование исчезло, и я с негодованием ушел в алтарь, чтоб быть подальше от этого рева басов, крика теноров и альтов и визготни дискантов. Несоответственность пения тому, что в эти великие минуты совершалось во святая святых; неуместное развлечение, предложенное певцами благочестивым прихожанам; нерусская мелодия, святотатственно внесенная в храм Божий, — все это легло на душу мою самою неприятною изгарью, и думы, одна другой раздражительнее, волновали меня до тех пор, пока отдернулась церковная завеса и прекратился гомон разыгравшегося хора.
Нет, теперь еще более убедился я, что пение концертов, какого бы они ни были достоинства, не может и не должно быть допускаемо в православных храмах. Они не собирают в себя внимательного слушателя, а рассеивают его; они не возвышают молитвенного чувства, а парализуют, оземленяют, убивают его, — и не будь после этого строгого возглашения диакона: со страхом Божиим и верою приступите, — человек вышел бы из церкви, как из филармонической залы, если еще не хуже того…
Более чем странною кажется мне после этого статья О влиянии юго-западных церковных братств на церковное пение в России, помещенная в «Православном собеседнике» за текущий год, в сентябрьской книжке. Автор, как заметно, хорошо изучил дело, но как сторонник вычурного пения, занесенного к нам с Запада, он во что бы то ни стало хочет доказать, что наша церковная музыка с того только времени получила свое изящество, когда «гармонический строй открыл простор для свободного полета южнорусской мелодии». Он вне себя от удовольствия, что "сами музыкальные учители южно-руссов, латиняне, слушая их пение, приходили в благоговейный восторг, и торжественно признавались, что у «греков» гораздо святее и превосходнее чествуется Бог нежели даже «у римлян». Странно, как это автору не пришла в эту пору на память басенка Крылова: «Кукушка и петух». Он тотчас понял бы тогда,
За что так, не боясь греха,
Кукушка хвалит петуха:
За то, что хвалит он кукушку.
Почтенный любитель итальянского пения до того наконец зарапортовался, что всех, не соглашающихся с его мнением, пожаловал в раскольники. Опровергнуть его доводы стоило бы не большего труда, но я на этот раз не пишу диссертации, а напомню им же самим приведенные слова препод. Максима Исповедника: «Сладость божественных песнопений служит образом сладости божественных благ, возбуждающей душу к чистой и блаженной любви к Богу и внушающей сильнейшее отвращение ко греху». Оттого-то никак нельзя согласиться с автором, что лишь бы было истинное понимание пения, лишь бы не услаждало оно одного внешнего слуха, а то будь, изволите видеть, оно одноголосное или многогласное, демественное или итальянское, — различия в существе дела никакого не будет. Нет, почтенный муж, с таким убеждением немудрено вместо храма Божьего забежать и в оперу, так как и оперное пение не услаждает одного внешнего слуха, — но возбуждает ли оно душу к чистой и блаженной любви к Богу, внушает ли сильнейшее отвращение к греху, — это еще вопрос. Согласитесь, что композиции Рачинских, Березовских, Галуппи [2], Сартиев, Дехтяревых и даже Бортнянских и Львовых не далеко ушли от сочинений Беллини, Мейербееров, Верди, по крайней мере по характеру своему, и, следовательно, приписывать им силу, вдохновляющую чистейшие помыслы, чересчур уж решительно и отважно.
Августа .. дня 186. ..года.
Не то, так другое. Сегодня на всенощной, с начала до конца, дразнил меня какой-то бас, находившийся, как заметно, в подпитии. Во время ектений он, после каждого Господи помилуй, тянул нижнюю октаву ровно до следующего возглашения диакона. Хорошо еще, что и диакон-то непозволительно торопился, выговаривая ектению в продолжение пения хора, так что предстоящие могли слышать только окончания его возглашения и сами догадываться, о чем следует молиться, а то я и не знаю, что делал бы безобразник-октавист.
Все серьезно составленные хоры непременно имеют одного или двух басов, имеющих на своей ответственности нижнюю октаву. В известных местах хорового пения эти голоса, действительно, производят эффект и способствуют полноте гармонии, но только тогда, когда они не своевольничают и не обращают рычанья в собственную потеху и в удовольствие ротозеев.
По-моему, дирижеры хоров должны строго смотреть за этим и не позволять октавистам тянуть свою ноту долго по окончании пения целым хором. Это всякий раз напоминает мне ту гоголевскую дудку, которая в шарманке Ноздрева никак не хотела уняться и продолжала выть независимо от своих товарищей. А согласитесь, что представление подобного рода сравнений весьма неприлично в храме Божием, и тот, кто наводит на него, грешит и за себя и за других.
А вот и еще в высшей степени неприятная вещь — это неправильное произношение слов певцами. В петербургском почтамтском хоре есть какой-то бас самого терзательного свойства и, к удивлению, составляющий, как видно, замечательную единицу. Бог бы с ним, если б он пел, как мать-природа его одарила, но невыносимо слышать, когда он коверкает слова, и вместо, например: Тебе поем, Тебе благословим, произносит: «тебе пеем, тебе блегеслевем». До сих пор мерещится мне, как он в известном задостойнике Турчанинова: Рождество твое нетленно явися, хватил: «Бег из беке твеею», — я не мог долее оставаться в церкви и ушел, от души негодуя на безобразника-певца. «Чего регент-то смотрит?» — думал я. Или у него вместо уха одни только уши!..
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] Заметки любителя церковного пения // Домашняя беседа для народного чтения. — 1864. — Вып. 47. — С. 950—952.
[1] Дегтярев (Дехтерев) Степан Аникиевич (1766—1813) — композитор.
[2] Галуппи (Galuppi) Бальдассаре (1706—1786) — итальянский композитор. В 1765—1768 гг., в период царствования Екатерины II, Галуппи был приглашен работать придворным капельмейстером и сочинителем музыки в Петербурге. Галуппи стал первым иностранцем, написавшим музыку на текст православного богослужения, и ввел в него неизвестную ранее форму «концерта». За время службы в России композитор написал несколько кантат, духовных концертов и серенад.