Злоумышленник (Дорошевич)
См. также одноимённые страницы.| Злоумышленник : Персидская сказка |
| Из цикла «Сказки и легенды». Источник: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Мн.: Наука и техника, 1983.[1] |
К великому визирю Абдурахман-хану пришёл его верный слуга Ифтагар, поклонился в ноги и сказал:
— Для ветра нет заслуги, если он пахнет цветами. Но и не его вина, если он пахнет навозом. Всё зависит, откуда он дует. Не может ветер пахнуть цветами, если он дует от навозной кучи. Я приношу плохие вести потому, что прихожу из плохого места.
Великий визирь сказал:
— Не бойся и говори.
— Будучи назначен твоей мудростью следить за тем, что не только говорят, но и думают в народе, — я зашёл, по долгу службы, в кофейню, которую содержит некто Саиб на Большом Базаре, и, в интересах государства, стал есть плов с изюмом и бараниной. Другие персы делали для своего удовольствия то же, что я делал из ревности к службе. Ели плов, пили кофе, лакомились фруктами и рахат-лукумом, слушали музыку и смотрели на учёного медведя. Но один из них, по имени Садрай, — он учит в школах и преподаёт святой закон маленьким мальчикам, — начал громко говорить о твоей милости.
— Громко говорить обо мне? Хвалил?
— Как должно быть у доброго перса, — мой язык в ссоре с ушами. И никогда не повторит того, что слышал.
Великий визирь сказал:
— Ветра не накажу. Говори!
— Он говорил… Он говорил, что твоё могущество — вор!
— Гм! — произнёс великий визирь. — Но добрые персы ему не поверили?
— Увы! — вздохнул Ифтагар. — Негодяй говорил с таким красноречием, с каким дай аллах всякому персу хвалить своё начальство. К тому же он слывёт в народе человеком столь же праведным и добродетельным, сколь учёным и мудрым. Ему поверили все. И в кофейне в один голос повторяли: «Великий визирь»… ты сам знаешь что. Слушая это, я страшно огорчился. Чтобы какие-нибудь гуляки, проводящие своё время в том, что они смотрят на танцующих медведей; обжоры, которые едят пригоршнями плов с бараниной; праздные люди, целый день сидящие в кофейне, — чтобы такие даже люди смели говорить о твоей милости, будто ты… я сказал, что. Я так встревожился, что нашёл необходимым донести тебе.
Великий визирь сказал:
— Хорошо! Пожар, когда о нём знают в самом начале, наполовину уж погашен.
Он позвал к себе начальника стражи и сказал:
— Отправляйся сейчас в кофейню Саиба, на Большом Базаре. Всё кушанье, которое там найдёте, съешьте. Деньги, которые найдёте в выручке, возьми себе. Кофейню закрыть. А шляющегося туда учителя Садрая немедленно арестовать и посадить в тюрьму! Будут знать, как учить гуляк говорить гадости про своё начальство!
Не прошло и получаса, как начальник стражи явился и сказал:
— Доношу, что приказание исполнено. Саиб разорён. Садрай — в тюрьме. Моё донесение — это гром, молния поразила уже виновных. Таково должно быть правосудие.
Великий визирь успокоился:
— Дурной цветок уничтожен, и с самым горшком.
Прошло две недели.
Проходя по базару, Ифтагар услышал громкий спор двух торговцев, по обязанности своей заинтересовался, остановился и прислушался.
Один торговец упрекал другого в том, что тот, продавши ему десяток огурцов, обсчитал на две штуки.
— Ты — вор! — кричал обиженный.
Но обсчитавший только улыбнулся на такое оскорбление.
— В другое время я, может быть, взял бы тыкву и ударил тебя по голове, чтобы ты не ругался так скверно. Но теперь в слове «вор» нет ничего оскорбительного. Это всё равно, что назвать меня «великим визирем». Если уж самого великого визиря зовут вором, то как же ещё титуловать меня? Раз сам великий визирь — вор, нам, простым смертным, и аллах велел!
Ифтагар, по обязанностям службы, заинтересовался и спросил:
— Откуда ты знаешь, добрый человек, что наш великий визирь… вот то, что ты о нём говоришь?
— Что он вор-то? — расхохотался торговец. — Стыдно было бы этого не знать. Мне сказал шурин, который полгода сидел в тюрьме за кражу и только что вышел. У них в тюрьме иначе и не называют великого визиря, как «вором». Им это очень хорошо рассказал учитель Садрай. Хо-хо-хо! Если даже мошенники, жулики, конокрады, обманщики, содержащиеся в тюрьме, иначе не называют великого визиря, как «вором», — хотел бы я слышать, как же отзываются о нём честные-то люди?
Ифтагар арестовал торговца и побежал донести обо всём этом великому визирю.
Визирь пришёл в гнев на самого себя:
— Захотел наказать: положил свинью в грязь!
Приказал немедленно извлечь Садрая из тюрьмы и привести к себе.
— Не умел, негодяй, жить в просвещённом городе Тегеране, где и поесть можно хорошо, и музыку послушать, и танцовщиков посмотреть, и учёных медведей, и другие всевозможные удовольствия…
— Мне-то трудненько было ими пользоваться, — улыбнулся Садрай, — я сидел в тюрьме!
— Забыл пословицу: «Что такое язык?» Язык — это ключ от собственной тюрьмы, который всякий носит при себе! — продолжал великий визирь. — Не умел жить среди просвещённых людей, — поживи среди дикарей.
И приказал немедленно же сослать Садрая из Тегерана в самую дальнюю провинцию в полунощных странах.
Прошло месяца два, и великий визирь стал уже забывать о самом имени Садрая.
Как вдруг, однажды проходя по улице, Ифтагар заметил странно одетого человека, который шёл и с любопытством рассматривал дома.
— Должно быть не здешний! — подумал Ифтагар.
По обязанностям службы, Ифтагар приветливо сказал:
— Мир тебе, незнакомец! Ты, должно быть, из далёких краёв и, кажется, что-то разыскиваешь. Не могу ли я быть полезен тебе? Я здешний и всё здесь знаю.
— Я, действительно, издалека и в первый раз приехал, по своим торговым делам, в Тегеран! — отвечал незнакомец. — Мне хотелось бы увидать дом великого визиря, а если можно, то и его самого.
— Доброе желание! — сказал Ифтагар. — Но почему же тебя так особенно интересует великий визирь, добрый человек?
— Да уж очень, говорят, он вор! — простодушно отвечал приезжий из дальней провинции. — Я сам купец, и мне интересно было бы посмотреть такого вора.
— Кто тебе сказал это? — ужаснулся Ифтагар.
— Да неужели у вас, в Тегеране, об этом не знают? — диву дался купец. — Ну и столица! Нечего сказать: просвещённый город! Хо-хо-хо! В самых отдалённых пределах Персии знают, а вы не знаете! На что у нас дичь! Самая глухая провинция в полунощных странах! И то каждый вот этакий мальчишка знает: «великий визирь — вор». Этому научил нас учёный, мудрый и праведный Садрай, которого прислали из Тегерана, чтобы нас просвещать.
Ифтагар приказал арестовать купца и побежал донести великому визирю.
Великий визирь пришёл в страшный гнев на самого себя:
— Желая от людей скрыть тайну, сам им об ней письмо послал. Сам постарался, чтоб обо мне во всех концах земли раструбили. Пустил паршивую овцу пастись в чистое стадо!
И приказал:
— Взять немедленно негодяя Садрая из полунощной провинции, отвезти его в самую полуденную и бросить там в дремучем лесу одного. Не умел с людьми жить, пусть живёт с обезьянами!
Так и сделали. Прошло три месяца.
Великий визирь совсем уж было забыл обо всех этих неприятностях.
Как вдруг, однажды, его собственный попугай, только что присланный ему в подарок отдалённым губернатором, крикнул во всё горло:
— Великий визирь — вор!
На базаре продавали только что привезённых, только что пойманных попугаев.
Совсем диких, которые не умели ещё даже сказать:
— Дурак!
Но каждый дикий попугай кричал:
— Великий визирь — вор!
Даже во дворце самого шаха только что привезённый попугай крикнул было:
— Великий визирь…
Но, к счастью, верный Ифтагар, — он и во дворце бывал по тем же обязанностям службы, — успел ему в эту минуту откусить голову.
Чем и помешал докончить крамольную фразу. Великий визирь пришёл в смятение:
— Что ж это? Неужто же сама природа против меня? Но природой повелевает аллах. Аллах совершенен. Он не может быть неблагодарен: я каждый год жертвую в мечеть по ковру!
Он позвал к себе верного Ифтагара и сказал:
— Пойди и узнай, что за негодяй учит птиц таким гадостям? Кто из попугаев сделал собственный язык?
Ифтагар пробегал по городу три дня, не спавши и не евши, и пришёл исхудалый и потрясённый:
— Верь моей опытности, властитель моих дней! Никто попугаев не учит. Мы имеем дело с чудом. Я арестовал всех продавцов попугаев. Они все в один голос показали одно и то же. Попугаи нынче стали родиться такие, что от природы умеют тебя ругать. Они говорят, что весь дикий лес в полуденной стране, где ловят этих птиц, стоном стоит от их крика: «Великий визирь…» далее следует попугайское слово. Чудо!
Великий визирь ударил себя по лбу и воскликнул:
— Бьюсь об заклад! Ставлю верблюда против курицы, — что всё это штуки Садрая! Это он, негодяй, в лесу учит птиц разным гадостям! Хорошо же, теперь я знаю, что мне с ним сделать!
И приказал немедленно же отправить целый отряд, оцепить лес в полуденной стране, поймать и привести Садрая. Целая война!
Целое войско обложило лес в полуденной стране. По лесу пошёл стон, треск от валившихся деревьев.
По ошибке было арестовано и заковано в кандалы 375 обезьян, которых сначала приняли за Садрая.
А перепуганные попугаи перелетали с ветки на ветку и во всё горло орали:
— Великий визирь — вор!
Что ещё больше увеличивало ярость сражающихся воинов. Наконец, злодей был пойман. И притом на месте преступления.
Он сидел на лужайке, кормил попугаев орехами и учил их крамольным вещам. А те, сдуру, кричали во всё горло:
— Великий визирь — вор.
Так они, вместе с пищей, вкушали семена крамолы. И так злодей, вместе с орехами, садил плевелы. Воины схватили Садрая, заковали по рукам и по ногам в кандалы и, с великой радостью, с музыкой, привели его к великому визирю.
— А, негодяй! — сказал великий визирь. — Мало тебе было людей учить, — ты и птиц! Да не на того напал! Согрешил я перед небом и перед землёю нашей! Избытком доброты согрешил. Умеренность — вот закон природы. И солнце само — греет умеренно — хорошо. Чересчур начнёт греть — засуха. И дождь — выпадет умеренно — благодать нивам. Чересчур — потоп. И добродетель, как солнце, должна быть умеренна. Прегрешил я добротой к тебе. Но теперь я сумею заткнуть тебе глотку.
И приказал:
— Посадить его на кол!
— Странный способ затыкать именно глотку! — только и заметил Садрай.
В тот же день его посадили на главной площади на заострённый и обитый железом кол. Люди любят зрелища. Если нет хороших, — смотрят плохие. Весь Тегеран сошёлся смотреть на казнь. Садрай сидел на колу, охал и опускался всё ниже.
— За что его? — спрашивали в толпе не знавшие.
— Да всё за то, что говорил: «Великий визирь — вор!» — отвечали знавшие. Благоразумные люди жалели Садрая.
— Зачем ты это говорил? Как будто ему от этого делалось легче. Садрай, среди охов, криков, стонов, отвечал:
— Что ж мне было говорить, если правда?.. С детства сам учился, а потом и других учил, что надо говорить правду… Сказал бы про него другое, — никто бы не поверил, потому что всё другое было бы ложью.
И, глядя, как мучился и умирал Садрай, толпа решила:
— Значит, правда, — если человек, и на колу сидя, то же говорит! Значит, другого ничего про великого визиря и сказать нельзя, если даже на колу сидя, человек ничего другого не может выдумать!
Так весь Тегеран узнал и поверил, что великий визирь — вор. Теперь уже все — старики и дети, женщины и солдаты, богатые и мудрые, бедные и дураки, учёные и неучи — все в один голос говорили:
— Великий визирь — вор…
Даже сократили.
В обычай вошло, — никто больше не говорил: «великий визирь», — говорили просто:
— Великий вор.
И всякий понимал, о ком идёт речь.
Увидев, что зло приняло такие размеры, великий визирь смутился и сказал себе:
— Ого! Пожар разгорелся так, что одной своей мудростью мне его не погасить! Что ж делать! Когда у людей не хватает своих денег, — они занимают у соседей.
И приказал по всей стране избрать самых мудрых людей и прислать в Тегеран на совет. Избрали и прислали.
Тут были самые учёные муллы и такие древние старики, которые сами не помнили, когда они родились; были люди, родившиеся в нищете, а нажившие большие деньги, — чем они доказали свою бесспорную мудрость; были чиновники, сумевшие удерживаться при всяких начальниках, как бы мудры начальники ни были, — чем они доказали ещё большую мудрость.
А так как и среди простой травы растёт салат, — не были забыты и земледельцы.
Земледельцы избрали старика Нуэдзима, за мудрость которого они ручались, как за свою собственную:
— Этот уж знает! Этот уж посоветует!
Великий визирь встретил их обычным приветствием, призвал на их головы благословение аллаха и сказал:
— Не считаю нужным скрывать, для чего я вас сюда созвал. Вы можете слышать это на каждой улице, на каждом базаре, в каждом переулке. «Великий визирь — вор!» — только в Персии и разговоров. Этак не может продолжаться. Это конец всему. Если уж великого визиря так называют, — чего же ждать простому правителю провинции, — не говорю уже о каком-нибудь начальнике базара или улицы! Соберите же все силы вашей мудрости, подумайте и выдумайте: как прекратить такое зловредное неуважение к властям?
В усердии недостатка не было.
Каждый спешил перещеголять другого мудростью. Но, по здравом рассуждении, советы мудрецов оказывались мало пригодными.
Эбн-Кадиф, сам бывший начальник обширной области, рекомендовал:
— Рубить голову всякому, кто произнесёт: «Великий визирь — вор».
Великий визирь покачал головой:
— Страна превратится в пустыню. Только и останутся, что ты, да я. Да и то, и тебе нужно отрубить голову: ты только что произнёс.
Нимб-Эддин, тоже человек заслуженный, советовал:
— Вообще, запретить говорить что бы то ни было. Тогда и этого вот говорить не будут! Но великий визирь с тоской покачал головой:
— Разве уследишь!
И верный Ифтагар со слезами подтвердил:
— Никак не уследишь!
После таких неудачных опытов рвение у мудрости упало. И, наконец, мудрость совсем смолкла.
— Что ж это такое? — в ужасе воскликнул великий визирь. — Неужто же никто ничего не может посоветовать? Неужто же никто не знает средства?
Тогда из задних рядов поднялся Нуэдзим, застенчиво поклонился и сказал:
— Я!
— Говори! — обрадовался великий визирь. — Ты хочешь, чтоб перестали говорить: «Великий визирь — вор»?
— Да.
— Я знаю средство. Самое верное. Действительное. И к тому же единственное.
— Именно? — обрадовался великий визирь.
— Перестань красть!
Великий визирь тут же, не сходя с места, приказал отрубить ему голову.
— Из двух злоумышленников, — сказал он, — Садрай безопаснее. Он хотел лишить меня только доброго имени, а этот — даже и доходов.
Примечания[править]
- ↑ Печатается по изданию: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Пг. - М.: Петроград, 1923.