1903.[править]
ИЗЪ НИЦЦЫ.[править]
I.[править]
Было утро. Старикъ, крупный чиновникъ Владиміръ Павловичъ Изнанцевъ, человѣкъ съ геморроидальнымъ лицомъ и крупной лысиной, только выпилъ свой кофе и передъ отправленіемъ на службу сидѣлъ у себя въ кабинетѣ въ сѣрой тужуркѣ съ зеленой оторочкой, курилъ папиросу и просматривалъ газеты, какъ въ прихожей раздался звонокъ. На звонокъ онъ не обратилъ вниманія, но вдругъ раздался голосъ жены. Онъ вздрогнулъ и на лицѣ его выразилось недоумѣніе. Къ голосу жены прибавился голосъ дочери — и Изнанцевъ весь превратился въ знакъ вопросительный. Въ прихожей залаяли и завизжали радостно комнатныя собаки Бебешка и Лала и послышалось восклицаніе горничной: «ахъ, барыня! Вотъ неожиданно-то!» Изнанцевъ сморщилъ брови и проговорилъ:
— Жена… Она вернулась. Ни письмомъ, ни телеграммой не увѣдомила и вернулась… Что-бы это значило? Удивительно… Вѣдь она до мая мѣсяца хотѣла жить въ Ниццѣ.
Онъ отбросилъ газету и поднялся съ кресла.
На порогѣ появилась его жена, Лариса Матвѣевна, пожилая женщина, рослая, полная, съ изрядно притертымъ косметиками лицомъ, съ утомленными глазами, въ шляпкѣ, въ кофточкѣ.
— Не ждалъ? А мы тебѣ нарочно сюрпризомъ… нарочно безъ телеграммы, нарочно не увѣдомляли и письмомъ о своемъ выѣздѣ…-- заговорила она и шла къ нему на встрѣчу, — Здравствуй!..
Она чмокнула его въ лысину, когда онъ цѣловалъ ея руку, и подставила ему щеку для поцѣлуя.
— Bon jour, papa!
За ней стояла Изнанцева Лидія, стройная дѣвушка съ загорѣлымъ лицомъ, въ фетровой шляпкѣ и въ сѣромъ суконномъ платьѣ.
— Не ждали? Я говорила maman, что слѣдовало-бы предупредить, но maman такъ заторопилась, такъ заторопилась…-- произнесла она, цѣлуя отца.
Изнанцевъ былъ совсѣмъ ошалѣвши отъ неожиданнаго пріѣзда жены и дочери.
— Проигрались въ Монте-Карло, что-ли? — проговорилъ онъ, сбрасывая съ носа пенснэ.
— Есть тотъ грѣхъ…-- отвѣчала супруга, садясь въ кресло около письменнаго стола.
— Maman была въ выигрышѣ… Мы были три тысячи франковъ въ выигрышѣ, — прибавила дочь. — Даже больше трехъ тысячъ — и вдругъ…
— Да вѣдь это всегда такъ бываетъ…-- говорилъ Изнанцевъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ. — Но вѣдь, уѣзжая въ Ниццу, ты дала слово не играть въ рулетку. Увѣряла даже, что не поѣдешь и въ Монте-Карло.
Онъ сѣлъ и сталъ усиленно затягиваться папиросой, моргая красными старческими глазами. Жена взглянула на него и виновато сказала:
— Ну, что объ этомъ… Не жалѣй… За то мы раньше пріѣхали… Для тебя это даже выгоднѣе… Я и въ самомъ дѣлѣ не хотѣла бывать въ Монте-Карло, но Марья Ларіоновна сманила. Тамъ живутъ Ульяновы… Они въ Монте-Карло живутъ… Я хотѣла просто визитъ имъ сдѣлать. А быть въ Монте-Карло и не зайти въ Казино просто невозможно… Марья Ларіоновна, мадамъ Ульянова и я сложились по три луидора, по шестидесяти франковъ, и мадамъ Ульянова ставила. Я на Лидочкино счастье…-- кивнула Лариса Матвѣевна на дочь.
— Много-ли-же проиграла-то? — спросилъ Изнанцевъ, пуская густые клубы дыма.
— Не спрашивай!
Лариса Матвѣевна махнула рукой.
— Мадамъ Ульянова принесла намъ наши шестьдесятъ франковъ и еще по восьмидесяти пяти франковъ. Maman на другой-же день купила мнѣ шляпку и зонтикъ, — разсказывала дочь.
— А черезъ день мы поѣхали изъ Ниццы въ Монте-Карло, я ужъ играла одна и, можешь ты думать, выиграла три тысячи двѣсти пятьдесятъ франковъ, — прибавила Лариса Матвѣевна. — Ей-ей, я не вру. Лидочка видѣла. Я четыре раза à cheval взяла, брала много разъ на дюжины… Мнѣ-бы забастовать — была-бы въ выигрышѣ…
— Да вѣдь такъ всегда бываетъ, что никто не бастуетъ, — сказалъ Изнанцевъ и спросилъ: — Сколько-же ты всего-то проиграла?
Въ это время вошелъ лакей Захаръ и проговорилъ:
— Извозчикъ, съ которымъ вы пріѣхали съ вокзала, деньги за карету проситъ. Вы изволили забыть отдать.
Лариса Матвѣевна вспыхнула.
— Ахъ, да… Отдай пожалуйста, Вольдемаръ, два рубля, — сказала она мужу. — Да надо ему что-нибудь на чай… Вѣришь-ли, у меня въ карманѣ только двугривенный остался, — тихо прибавила она. — Въ обрѣзъ, какъ есть въ обрѣзъ…
Изнанцевъ тотчасъ-же далъ лакею деньги, и когда тотъ ушелъ, спросилъ жену:
— Стало-быть, проиграла рублей пятьсотъ-шестьсотъ?
— Охъ, не спрашивай! Ты меня, Вольдемаръ, прости. Вѣдь я пріѣхала безъ брошки и безъ часовъ… Браслетъ Лидочкинъ даже тамъ остался… Принуждена была заложить… Иначе намъ не съ чѣмъ было выѣхать. Вещи не пропадутъ… Онѣ тамъ въ Ниццѣ, въ occasion… Ихъ будутъ держать мѣсяцъ. Я просила Марью Ларіоновну… И если ей семьсотъ франковъ послать, то она выкупитъ вещи и привезетъ ихъ намъ. Ты пошлешь? Адресъ ея Avenue de lа Gare…
Изнанцевъ тяжело вздохнулъ и выпустилъ изо рта громадный клубъ дыма.
— Конечно, если-бы не останавливаться играть, то я могла-бы и отыграться и выиграть, — продолжала Лариса Матвѣевна. — И такъ ужъ я, заложивъ часы и браслетъ Лидочки, повезла ее въ Монте-Карло и заставила ее саму играть. Думала, что невинная дѣвушка, что ей сама судьба счастье пошлетъ… Даже и не стояла около нея… Пусть, думаю, она сама, своимъ умомъ… но… у нея отняли ея выигрышъ, и завладѣли… Ты знаешь, какіе тамъ теперь мерзавцы около столовъ съ рулетками!
— Сто двадцать франковъ, папаша, отняли, — подтвердила дочь. — Какой-то итальянецъ… Заспорилъ; заспорилъ… Потомъ какая-то накрашенная въ рыжемъ парикѣ и шляпкѣ аршина въ два ширины… Maman подходитъ, а у меня ужъ всего-то только серебряный пятакъ.
— Прямо каторжные какіе-то теперь около рулетки трутся, — опять сказала Лариса Матвѣевна. — Ты, Вольдемаръ, пошли семьсотъ франковъ Марьѣ Ларіоновнѣ.
Изнанцевъ сверкнулъ глазами.
— Ахъ, матушка, я теперь совсѣмъ на бобахъ сижу! Въ самыхъ тонкихъ сижу…-- произнесъ онъ.
— Но не пропадать-же вещамъ. Вѣдь ужъ теперь мы пріѣхали, вернулись, раньше вернулись, это тебѣ барышъ… И ужъ, кромѣ того, въ настоящее время будемъ экономію наводить. Кое-что изъ весеннихъ нарядовъ у насъ есть, мы тамъ купили, а ужъ теперь здѣсь мы будемъ себѣ во всемъ, во всемъ отказывать. Ахъ, какъ я боялась, что по дорогѣ съ насъ за что-нибудь пошлину потребуютъ! Чѣмъ отдать? Денегъ въ обрѣзъ.. Ты знаешь, въ дорогѣ мы даже въ завтракахъ и обѣдахъ стѣснялись. Все такъ дорого на станціяхъ. А у Лидочки такой аппетитъ. Сама я только булки и колбасу… сосиски… ну, кружку пива. Вѣдь мы по заграничнымъ дорогамъ ужъ въ третьемъ классѣ возвращались, — разсказывала Лариса Матвѣевна.
— Да что ты! — удивился Изнанцевъ, покачавъ головой. — Вотъ до чего игорная-то корысть доводитъ! Поѣхали въ первомъ классѣ со всей роскошью — и вдругъ…
— Ну, прости, прости, папка… Такъ пошлешь семьсотъ франковъ? — спросила Лариса Матвѣевна, поднялась съ кресла и поцѣловала мужа въ лысину.
— Другъ мой, я еще не уплатилъ тѣхъ денегъ, которыя занялъ вамъ на поѣздку у еврея Липдэйзена… Сегодня срокъ векселю въ шестьсотъ рублей, а у меня въ карманѣ съ небольшимъ сто рублей. Надо просить у него переписать вексель, но не знаю, согласится-ли онъ.
— Папочка, голубчикъ, займи у подрядчика Кошкина. Онъ тебѣ обязанъ и долженъ дать. Не пропадать-же вещамъ, — упрашивала Лариса Матвѣевна. — Наконецъ, можно шубу заложить. Шубы скоро будутъ не нужны.
— Господинъ Линдэйзенъ… Прикажете принять?
II.[править]
При докладѣ лакея о Линдэйзенѣ Изнанцевъ весь какъ-то съежился, нахмурился, застегнулъ двѣ разстегнутыя пуговицы тужурки и сказалъ женѣ:
— Надо принять его… Надо уладить это дѣло. Оно меня такъ безпокоило и безпокоитъ. Проси…-- обратился онъ къ лакею и, когда тотъ ушелъ, прибавилъ женѣ и дочери: — А вы уходите.
— Да, да… Вѣдь намъ надо умыться съ дороги. Вѣдь мы закоптѣли въ вагонахъ, — отвѣчала Лариса Матвѣевна, и вмѣстѣ съ дочерью вышла изъ кабинета, сказавъ мужу: — А ты не плати. Ну, что такое еврей? Можетъ подождать.
Вошелъ Линдэйзенъ. Это былъ еврей чистякъ, въ черномъ сюртукѣ, сѣрыхъ брюкахъ и бѣломъ жилетѣ, съ котораго свѣшивалась массивная золотая часовая цѣпь съ кучей брелоковъ. На рукахъ сіяли брилліантовыя кольца, волосы на головѣ съ проборомъ по срединѣ были напомажены душистой помадой, борода и усы носили слѣды брилліантина, но отъ него, не взирая на помаду, все-таки отдавало специфическимъ еврейскимъ запахомъ.
— Мое вамъ почтеніе, ваше превосходительство, — проговорилъ онъ съ небольшимъ еврейскимъ акцентомъ, развязано подходя къ Изнанцеву. — Простите, что безпокою васъ, но сегодня послѣдній срокъ.
— Знаю, знаю, мой милѣйшій. Прошу васъ садиться… Здравствуйте…-- отвѣчалъ Изнанцевъ, не безъ брезгливости протянулъ ему руку и указалъ на кресло около стола.
Линдэйзенъ сѣлъ и полѣзъ въ боковой карманъ за бумажникомъ.
— Я нарочно пораньше, чтобъ застать васъ дома. Думаю, что на службѣ визитъ мой былъ-бы вамъ не совсѣмъ пріятенъ, — сказалъ онъ.
— Какъ возможно на службѣ! Зачѣмъ на службѣ! Тамъ совсѣмъ неудобно. Это дѣло домашнее, — нѣсколько испуганно произнесъ Изнанцевъ.
— Такъ можно будетъ получить по векселю? — спросилъ Линдэйзенъ, держа въ рукахъ вексель.
Изнанцевъ еще болѣе съежился, насильно улыбнулся и пробормоталъ:
— Все это прекрасно, но вотъ видите… въ настоящую минуту у меня денегъ нѣтъ. Совсѣмъ я васъ не лишу уплаты… Я вамъ дамъ сто рублей… по остальныя придется переписать.
Линдэйзенъ покачалъ головой, издавъ звукъ «пфай».
— А мнѣ сегодня такъ нужны деньги, такъ нужны… Я такъ разсчитывалъ…-- началъ онъ. — Вы знаете деньги такой товаръ, что иногда одинъ день важнѣе, чѣмъ мѣсяцъ.
— Ну, полноте… У васъ всегда деньги найдутся… Вы найдете… Такъ вотъ… Я вамъ дамъ сто рублей, а остальные пятьсотъ рублей я попрошу еще отсрочить на три мѣсяца. У меня и вексельная бумага есть. Я приготовилъ бумагу.
— Что бумага! Бумага иногда только горе! — вздохнулъ Линдэйзенъ, вертя въ рукахъ вексель.
— Пожалуйста, милѣйшій господинъ Линдэйзенъ. Проценты, разумѣется, можете приписать.
Линдэйзенъ сдѣлалъ гримасу.
— Это ужъ само собой. Какъ-же можетъ капиталъ не работать! Капиталъ долженъ работать, — сказалъ онъ. — Но проценты-то ужъ очень малы, ваше превосходительство. Я не могу за тѣ проценты, въ которыхъ мы раньше условились.
— Какъ? Полтора процента въ мѣсяцъ вамъ мало! — воскликнулъ Изнанцевъ.
— Конечно-же немного, — спокойно отвѣчалъ Линдэйзенъ. — Ну, что такое полтора процента въ наше время, тѣмъ болѣе, что и вексель всего въ пятьсотъ рублей будетъ, да и на три мѣсяца!
— О срокѣ я не говорю. Хотите, такъ на шесть мѣсяцевъ. Для меня это будетъ даже удобнѣе.
— Нѣтъ, ужъ это зачѣмъ-же. Переписать вексель я согласенъ, но полтора процента въ мѣсяцъ мало. Тѣмъ болѣе, что эта ужъ переписка, первый вашъ вексель вы не хотите оправдать, а это ужъ колеблетъ вашъ кредитъ.
— Позвольте… Но вѣдь у меня казенная служба. Я получаю хорошее жалованье… У меня есть имѣніе въ Смоленской губерніи, стало быть, вексель нашъ вполнѣ обезпеченъ.
— Что служба! Это выйдетъ скандалъ. Я этого терпѣть не могу. Нѣтъ, ваше превосходительство, полтора процента я теперь при перепискѣ не могу взять. Деньги дороже стоятъ, — твердо произнесъ Линдэйзенъ.
— Такъ сколько-же вы хотите? — спросилъ Изпанцевъ.
— Да по крайней мѣрѣ хоть ужъ три процента въ мѣсяцъ.
Изнанцевъ задумался и потомъ рѣшительно махнулъ рукой.
— Извольте. Я не сквалыжникъ и не капризенъ, — сказалъ онъ. — Три, такъ три процента. Давайте переписывать вексель. Вотъ бумага.
Онъ полѣзъ въ ящикъ письменнаго стола и вынулъ вексельную бумагу.
— Сто рублей въ уплату, разумѣется, сейчасъ отдадите, — напомнилъ ему Линдэйзенъ.
— Да, да… Вотъ вамъ…
Изнанцевъ досталъ бумажникъ, раскрылъ его, сталъ считать въ немъ деньги и къ ужасу своему увидалъ, что у него нѣтъ тамъ ста рублей. Въ бумажникѣ было съ небольшимъ девяносто. Онъ весь вспыхнулъ. «Что тутъ дѣлать? — мелькнуло у него въ головѣ. — Скандалъ, совсѣмъ скандалъ. Обѣщалъ сто рублей, а ста рублей нѣтъ. Да и во всемъ домѣ больше нѣтъ. У жены ни копѣйки. До тла проигралась за границей… Еле доѣхала. На службѣ рублей пятьдесятъ занять можно, но вѣдь этому жиду сейчасъ отдать надо. И дернула нелегкая меня обѣщать ему эту уплату. Впрочемъ безъ уплаты онъ, пожалуй, и вексель не согласился-бы переписать. Бѣда… прямо бѣда»…
Онъ былъ какъ на иголкахъ и соображалъ, что ему дѣлать, какъ выйти изъ неловкаго положенія.
«Надо будетъ занять у Захара…-- явилась у него мысль. — Вѣдь только десять рублей… Десять рублей у него навѣрное есть. Онъ человѣкъ запасливый… трезвый… скопидомъ».
— Тутъ у меня нѣтъ ста рублей для уплаты вамъ… Сейчасъ я вамъ принесу…-- сказалъ Изнанцевъ Линдэйзену, заперъ столъ, поднялся съ кресла и отправился искать своего лакея Захара.
Захара онъ засталъ въ людской заправляющимъ лампы и не безъ нѣкотораго трепета сказалъ ему:
— Не могу разсчитаться съ этимъ жидомъ. У меня все крупныя бумажки, а у него сдачи нѣтъ. Нѣтъ-ли у тебя десяти рублей, Захаръ? Дай мнѣ до вечера.
— Да вѣдь можно гдѣ-нибудь въ лавкѣ размѣнять, ваше превосходительство, — предложилъ Захаръ. — Давайте, я вамъ размѣняю.
— Ахъ, это все-таки долго. А мнѣ хотѣлось-бы поскорѣй этого жида спровадить. Дай мнѣ лучше ты десять рублей. Такъ скорѣе будетъ. Есть у тебя?
— А вотъ сейчасъ посмотрю, ваше превосходительство. Кажется, что наберу… Полтинника развѣ не хватитъ.
— Ну, давай хоть только девять рублей, даже восемь…-- сказалъ Изнанцевъ.
Захаръ отеръ руки о передникъ и полѣзъ къ себѣ въ сундукъ, находившійся тутъ-же въ людской, подъ кроватью. Выдвинувъ его и открывъ, онъ сталъ отсчитывать деньги, прибавляя къ пятирублевому золотому серебряными рублями и мелочью.
— Девять рублей вамъ, ваше превосходительство, нашлось. Вотъ пожалуйте, — подалъ онъ деньги.
«Ну, слава Богу, что нашлось, а то вѣдь былъ-бы совсѣмъ скандалъ», — подумалъ Изнанцевъ и поспѣшно пошелъ къ себѣ въ кабинетъ.
— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ Линдэйзенъ, — сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что на расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на три мѣсяца, и вы мнѣ смѣняете его на старый.
— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть написанъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять, — поправилъ его Линдэйзенъ. — Проценты-то вы и забыли
— Да, да… Пятьсотъ сорокъ пять…
Изнанцевъ принялся писать вексель.
III.[править]
Только что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ векселемъ, какъ къ Изнанцеву въ кабинетъ его зашла супруга его Лариса Матвѣевна. Она была въ фланелевомъ капотѣ съ сильно напудреннымъ лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туалетнаго уксуса.
— Ушелъ еврей-то? — спросила она мужа, хотя и видѣла, что еврея въ кабинетѣ нѣтъ. — Ну, какъ-же ты съ нимъ сдѣлался? Неужели заплатилъ?
— Какъ-же я могу заплатить, если у меня денегъ нѣтъ, — отвѣчалъ Изнанцевъ. — Вѣдь я тебѣ, помимо того, что далъ при отъѣздѣ денегъ, больше полутора тысячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто рублей. Послѣднія деньги отдалъ.
— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать. И переписывалъ напрасно.
— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я дѣло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы непріятности.
— Ну, какъ онъ смѣетъ! Жидюга… Ты занимаешь такой постъ. Ты не мелкая сошка… Онъ долженъ за честь считать, что такіе люди… Ну, да все равно… Твое дѣло, — прибавила Лариса Матвѣевна, садясь. — А я зачѣмъ пришла? Давай мнѣ на расходы. Надо обѣдъ заказать.
— Душечка, я безъ копѣйки. Я ужъ и то занялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто рублей этому еврею! — воскликнулъ Изнанцевъ. — Своихъ у меня не хватило.
Лариса Матвѣевна сдѣлала удивленное лицо.
— Однако, какъ-же быть-то? — сказала она. — Вѣдь безъ обѣда нельзя… А у меня всего двугривенный.
— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу рублей пятьдесятъ и половину могу тебѣ дать.
— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, значитъ, мнѣ двадцать пять? Да развѣ я могу быть безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочкѣ корсетъ купить. У ней корсетъ настолько плохъ, что даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги… А обѣдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ, а послѣзавтра должны начать дѣлать визиты… Нужна карета. Да мало-ли что!
Лариса Матвѣевна такъ и сыпала словами.
— Къ послѣзавтрему я постараюсь достать денегъ, — сказалъ Изнанцевъ.
— Но сколько-же? Сколько? Вѣдь мнѣ нужно не меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ обернусь. У насъ нѣтъ даже кое-какихъ принадлежностей костюма. У меня и у дочери… Самыхъ необходимыхъ принадлежностей.
Изнанцевъ покачалъ головой.
— Странно, что вы, проживъ въ Ниццѣ столько денегъ, не могли себѣ пріобрѣсти тамъ даже самыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма, произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ. — Вѣдь вы за два мѣсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.
Лариса Матвѣевна улыбнулась.
— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.
— Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?
— Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ пансіонѣ.
— Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?
Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая эти вопросы.
Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.
— Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ признаться… Вѣдь съ нами случился большой грѣхъ, — заговорила она. — То-есть не грѣхъ, а какъ-бы это тебѣ сказать… большая непріятность… Но ты меня прости…-- прибавила она, подошла къ мужу и поцѣловала его въ голову. — Вѣдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гостиницѣ остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ тебѣ и объявить.
— Говори, говори… Я что-то предчувствую…-- глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.
Жена потупилась и сказала:
— Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.
— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?
— Нѣтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.
Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:
— Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!
— Ты не сердись. Вещи цѣлы… Все цѣло…-- перебила его жена. — Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиницѣ. Проклятое Монте-Карло виновато.
— Поѣхали нервы въ тепломъ климатѣ укрѣплять… Поѣхали на солнцѣ грѣться… Морскимъ воздухомъ дышать, — продолжалъ Изнанцевъ. — А сами…
— Рулетка противная, мерзкая… Думала: вѣдь выигрываютъ-же другіе… Передъ нами, говорятъ, какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ выигралъ, а съ пятифранковаго серебряка началъ. Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Всѣ наши вещи будутъ цѣлы… Только-бы полторы тысячи франковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наибольшее тысячу семьсотъ… А въ гостиницѣ вещи нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріѣхать въ Петербургъ. Я тебѣ сейчасъ разскажу, какъ было дѣло… Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольдемаръ, не мотайся такъ передо мной по комнатѣ. У меня голова кружится, — просила Изнанцева жена. — Сядь.
Изнанцевъ сѣлъ къ письменному столу, закурилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ большой клубъ дыма. Жена продолжала:
— Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? Закладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги и вижу, что денегъ хватаетъ только на проѣздъ до Петербурга и то по третьему классу… Ахъ. Когда я сказала Лидочкѣ, она даже заплакала.. «Скорѣй, мамаша, домой, скорѣй…» А мы въ гостиницѣ за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны. Вѣдь не выпустятъ. Тебѣ телеграфировать, чтобъ ты прислалъ? Но за два дня передъ этимъ ты только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тревожить.
— Тревожь, не тревожь — я все равно не могъ-бы выслать. У меня нѣтъ денегъ, — глухо сказалъ Изнанцевъ. — Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.
— Мерси, папочка, мерси. Я это все цѣню… Я понимаю… Но что-же дѣлать, если эта рулетка проклятая!.. А ужъ теперь я тебѣ все, какъ на духу… Вѣдь только и переслать туда черезъ Ліонскій кредитъ на имя Марьи Ларіоновны какихъ-нибудь тысячу восемьсотъ франковъ, — сказала она, опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лысину. — Ну, такъ вотъ… Когда я увидала, что денегъ у меня только на обратную дорогу, я и придумала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и говорю содержательницѣ гостиницы… Прелестная эта дама мадамъ Глуаръ… Такъ и такъ, говорю, я вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо съѣздить въ Римъ и Неаполь на нѣсколько дней. Чтобы не обременять себя багажемъ, поѣдемъ налегкѣ, а всѣ наши вещи у васъ въ гостиницѣ оставимъ, потому что черезъ недѣлю къ вамъ опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь. Къ тому времени мужъ мнѣ вышлетъ двѣ тысячи франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не безпокойтесь. Вы видѣли мой гардеробъ, вещей у меня и у дочери куда больше, чѣмъ на восемьсотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука… Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нѣтъ, я дала хозяйкѣ двѣсти франковъ въ уплату. Я ей тысячу была должна. Ну, она поморщилась немного, но повѣрила. А я и уѣхала. Такъ вотъ надо выкупить, папочка, — закончила Лариса Матвѣевна.
Изнанцевъ тяжело дышалъ и щипалъ бороду.
— Ты, папочка, къ дровяному подрядчику обратись. Онъ долженъ тебѣ дать денегъ. Онъ не посмѣетъ не дать, — говорила Лариса Матвѣевна. — Пусть онъ вспомнитъ, какую вы дрянь вмѣсто дровъ приняли.
Изнанцевъ позвонилъ Захара и велѣлъ подать себѣ вицъ-мундиръ.
Онъ отправился на службу.