Из психологии русской интеллигенции.[править]
Крайне своеобразная по своей сущности и историческим судьбам, русская интеллигенция растягивается точно на Прокрустовом ложе между необразованной дикой массой крестьянства и духовным авангардом западно-европейских стран. Это, конечно, относится к неклассовой интеллигенции, которая отчасти состоит из дворян, отказавшихся от привилегий своего класса, частью из выходцев из народа и низшего духовенства. Обе группы: «кающиеся дворяне», ставшие демократами, и природные демократы смешиваются и составляют русскую интеллигенцию.
Были времена народного романтизма: интеллигенция идеализировала народ и награждала его всевозможными добродетелями. Затем настало более беспристрастное отношение; на народ взглянули трезвее и нашли, что он живет во мраке. При том обратили внимание на его страдания, ради которых его полюбили и решили вывести его из мрака к свету.
Интеллигенция и народ подают друг другу руки через головы правительства и чиновничества, сближаясь между собой наклонностью к рефлексии и искренностью. У обоих не выработана воля, а интеллигенция отличается мечтательностью и романтизмом. Прикованная своей демократической туманной душой к страданиям народа, интеллигенция стремительно мчится вперед, сближаясь с культурой запада. Но такое «платоническое» участие в ходе западной культуры в сущности ничего не изменяет, и душа русского интеллигента обливается кровью от вопиющего противоречия между его идеалами и русской действительностью, мешающей его работе для блага народа. Но народ не понимает интеллигенции; между ними слишком большая бездна, и таким образом в России, с одной стороны, кучка носителей культуры, с другой — миллионы живущих во мраке. — Как печально сознавать это!
Глубоко чувствующие, способные к самоотвержению, интеллигенты, если только они не побеждены силой обстоятельств и не обратились в чиновников, делались раньше мирными пропагандистами своих идеалов, а теперь они превращаются в политических фанатиков. Последние ничего не создают — они разрушают.
Сила, живущая в душе русского народа, еще не цивилизована, и поэтому она не творческая; она не прониклась позитивизмом и самообладанием. Русская психика знала до сих пор только один исход: подчинять или быть в подчинении у других; средины не было. Этим мы объясняем упреки, которые часто де-лают русскому студенчеству: пока он студент, он полон идеальных стремлений, а становится чиновником--забывает о них. Пока он был студентом, он испытывал гнет; стал чиновником-- начал угнетать других; школы же свободы и самообладания он не проходил. Недостатком такой школы объясняются вообще все крайности русского характера. Он привык к тому, чтобы его сдавливали; поэтому, как только дают волю его чувствам, они принимают у него грандиозные размеры.
Бисмарк назвал русский народ женским народом. И действительно, если обратить внимание на развитие чувства у русского интеллигента и на недостаточное развитие воли, на недостаток творческой силы, на склонность к деспотизму и фанатизму, на крайности в характере, на склонность к пассивной выносливости, к самоотвержению и мистицизму — все преимущественно женские черты, то придется сознаться, что русские действительно женский народ. Русская интеллигенция очень склонна к идеологии и социализму, но лишена способности к политике, ибо политизирование не создает политиков, так же, как философствование не создает философов.
Политический народ одарен сильной волей и тактом, а рефлексия и некоторая душевная пассивность, свойственные русским, неблагоприятны для политики.
Двадцатый век начался для русской, интеллигенции кризисом, и она вступила в новый фазис своего развития, направляясь от юности к зрелости. Но с другой стороны выступают некоторые симптомы, которые заставляют думать, что центр тяжести духовной жизни русской интеллигенции также и впредь будет находиться не в воле, но в чувстве, религиозности и самоотвержении.
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1908, № 20. С. 459—460.