Почто, прекрасная, задумчива, уныла,
Свой нѣжной, кроткой взоръ на томну грудь склонила?
Что значитъ скорбь сія въ божественныхъ чертахъ?
И что сей черной флеръ на дѣвственныхъ власахъ? Что горести твоей причиной? Рожденная другихъ плѣнять, И въ свѣтѣ красотой блистать,
Всѣхъ души восхищать единымъ словомъ, взглядомъ —
Тылъ горесть знать должна? — тебѣ ли скорьбы ядомъ Прелестны дни свои губить?
О чемъ, о чемъ тебѣ, прекрасная, грустить? Иль власть лихаго рока, Столь къ прелестямъ твоимъ жестока,
Могла лишить тебя сердечныхъ, чистыхъ благъ,
Велѣла горе знать тебѣ въ цвѣтущихъ дняхъ, Несть жребій нещастливый?.. О Боги! выль несправедливы?
Не выль украсили черты сего лица
Всей прелестью души, плѣняющей сердца,
Небесной кротостью, пріятностью безцѣнной, Добротой несравненной? И все помрачено тоской!..
Ахъ! можно ли съ холодною душой
Взирать на образъ сей, исполненный печали,
На прелести сіи, которыя увяли
Безвременно въ тоскѣ, — цвѣли, чтобы увять? —
— Ахъ! можноль горести твоей не сострадать
Нещастня красота? — Сей образъ твой унылый
Милъ будетъ всѣмъ, кому веселія постылы,
И кто, равно какъ ты, лить слезы осужденъ И всѣхъ отрадѣ лишенъ!
Твой образѣ милѣ и мнѣ: съ участіемъ взираю
На горести твои, и слезы проливаю! Я буду образъ сей хранить, Съ нимъ горести мои дѣлить!
