Маруся (Вовчок)/1872 (ВТ)/10

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Маруся
Глава X

автор Марко Вовчок (1833—1907), пер. Марко Вовчок (1833—1907)
Оригинал: укр. Маруся. — Перевод опубл.: 1872. Источник: Марко Вовчок. Маруся. — СПб., 1872.

[39]
X

Вышед во двор, Маруся увидала свой воз на прежнем месте; Тарас таскал из него охапками сено и подкладывал волам, а волы важно, с достоинством принимали должное угощение.

С тайным трепетом ходила Маруся около воза, стараясь угадать то, что ее мучило.

Долго она так кружила, как раненная птичка над заваленным гнездом; Тарас, сделав порученное ему дело, заговаривал с нею о том и о другом, но она отвечала ему кратко, — всё её существо было поглощено заботою, тревогою и упованием.

Сообразив что это круженье около воза может навлечь подозренье, она удалилась от него и стала бродить по широкому двору; она заглянула в густой сад, посмотрела вдаль на поле.

— Что делать? Что будет? думала она.

Вдруг, проходя мимо груды камней, наваленной во дворе, она услыхала голос, явственно промолвивший:

— Спасибо, Маруся малая! Не бойся ничего, — всё благополучно! [40]

Она в тоже мгновение узнала этот голос и, пораженная радостью как стрелою, вдруг восхищенная и обессиленная внезапно отлетевшими муками и тревогами, зашаталась, чуть не упала, и села на землю, не имея сил ступить дальше шагу.

Понемногу она пришла в себя и внимательно разглядела место: груда камней, у которой она сидела, видно была навалена здесь очень давно, когда строился погреб, каменною отдушиною выходивший во двор, и камни, оставшиеся от постройки, с той поры очевидно не трогались, потому что они проросли травою и крапивою по всем извивчивым направлениям.

— Не ослышалась ли я? подумала Маруся, вся замирая от томления.

Но голос, выходя из под земли, прозвучал снова:

— Верная моя девочка! развесели свое сердечко! Переплыли мы самую быстрю, — на берегу, Бог даст, не потонем!

Маруся долго оставалась недвижима, всё еще прислушиваясь. По его слову, как по волшебному веленью, сердце её исполнилось живою радостью, и потому на лице заиграл такой яркий, счастливый румянец, очи так засияли и засветились, что Тарас, гарцевавший по дедовому двору, то в гордом виде гетманского коня, то в грозном виде самого гетмана, то в личине храбрых казацких вождей и полковников, то, наконец, разгоряченный представляемыми им прекрасными и славными ролями, необузданно предаваясь прыжкам и скачкам в собственном своем виде, очутившись перед чужой девочкой поражен был преобразившею ее переменою, остановился перед нею в некотором недоумении и устремил на нее свои орлиные взгляды.

— Что ей дед дал? подумал он. Что?

Перед ним замелькали и заносились какие-то неясные виденья смачных маковников в меду, сластен, пряничных коней, каленых орехов и прочих благ. И чем больше глядел он на чужую девочку, тем виденья эти становились фантастичнее, заманчивее, а вместе с тем всё более раздражали и волновали его. Недоумевающий, чающий, он стоял и глядел, более чем когда либо подобный хищному орленку, расправившему [41]крылья, навострившему клюв, зорко оглядывающему оком, в какую сторону лететь на добычу.

Он весь вздрогнул, когда Маруся заговорила:

— А что, хлопчику, пойдем может мы с тобою в садок?

— Идем, отвечал он с некоторым колебанием, как человек, который еще не уверен, выиграет ли он от этого или проиграет. — А что дед дал?

— Кому? спросила Маруся.

— Тебе?

— Ничего.

— Так пообещал? Что пообещал?

— Ничего.

Тарас поглядел на гостью пристально и недоверчиво.

— Чего ж так рада? спросил он.

— Я?

Она хотела было сказать: «я не рада», но не могла и сказала только:

— Пойдем в садок.

И они пошли в садок, и гуляли там, и рвали ягоды, и рассуждали о разных разностях.

Хлопец Тарас рассуждать был охотник; особенно рассуждать о том, как бы он то или другое устроил на месте пана гетмана, и уж конечно не счесть никому, будь он хотя и звездочет, сколько на словах перекрутил он разнородной невиры, сколько городов обеспечил, сколько сел и деревень обогатил. Речи хлопца Тараса были заманчивы в этом случае как мед, — впрочем, глядя на него, можно было уверенно положить, что и дела его не будут полынью.

Я не знаю, много ли есть на свете вещей лучше прогулки по душистому, свежо благоухающему, густому саду, когда сердце играет и всё ваше существо, после жгучего ожиданья и томительного сомненья, точно смеется! Дай Бог погулять так всякому доброму человеку хоть один раз в жизни!

Так гуляла Маруся, следя за Тарасом по всем углам и закоулкам сада, и толкуя с ним о том и о сем. [42]

А Тарас, водя гостью по саду, угощая ее ягодами и занимая разговорами, всё-таки время от времени взглядывал на нее с сомнением и никак не мог отогнать от себя тех неясных, заманчивых видений таинственных маковников, бубликов, сластен и всяких других смаков, где-то близко сущих и являвшихся перед ним всякий раз, как только обращалось к нему сияющее личико гостьи.