Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015.
МАШИННЫЕ РЕБЯТА[править]
Как известно, в некоторых местностях, занятых советской властью, усиленно производится социализация грудных и прочих детей и коллективное воспитание их государством.
Почти никому неизвестно, как эта мера проводится практически, и потому мы очень счастливы, что нам удалось на основании целой кучи разрозненных сведений и данных, собранных там и сям, — удалось в полной мере восстановить весь процесс воспитания несчастных младенцев на государственный счет!
По улице, громыхая и тарахтя, скачет повозка; на ней установлена большая клетка вроде той, в которой гицеля возят пойманных бродячих собак.
В клетке — несколько запеленатых младенцев, перекатывающихся и стукающихся друг о друга при каждом толчке телеги.
Телега останавливается у ворот одноэтажного домика; возница соскакивает с сидень, стучит кнутовищем в окно.
— Эй, тетка-лебедка! Нет ли свеженького детского ма-- терьяльцу?
— Чего тебе, кормилец?
— Именно что кормилец. Не только вас, чертей, но и детей ваших на свой счет кормим! Дети есть?
— У меня-то? Единственный, совсем махонький. И трех месяцев не наберется. Опись делаете, что ли?
— Какая там, к черту, опись. Вали его сюда!
— Как сюда?
— А так вот. Пока в клетку, а там привезу куда надо — рассортируют.
— Да чтоб я своего ребеночка, как пса какого-то, да в клетку?!
— Поговори еще! Почище твоего тут есть, вишь ты — пеленки с графскими коронами! Ну, тащи — некогда мне с тобой разговаривать. Еще три квартала объехать нужно, обобрать ребят.
Баба плачет:
— Да ведь я его еще грудью кормлю, как же ему теперь-то?
— Что ты, тетка, со своей кустарной грудью лезешь!
У нас кормят коллективной грудью, машинной! Аппарат Морза! Целая, брат, кормильная фабрика. Ремни свистят, шестерни жужжат, трубы дымят! Засыплешь десяток младенцев в приемник, повернешь ручку — глядишь, все и накормлены.
— А что же я со своим-то молоком буду делать?!
— Эко, дурище! На базаре кварта полторы тысячи, а она спрашивает. Ну, гони, гони младенца — некогда тут с тобой!
Через год.
У заставы, где пустыри, — огромное здание.
На здании огромная вывеска:
«Коммунальный воспитательный дом для частного приплода обоего пола».
У ворот нерешительно топчется какая-то баба.
Привратник:
— Тебе чего, товарищ тетка?
— Робеночка бы своего повидать. Почитай год как забрали.
— Зачем же тебе его повидать?
— Соскучилась.
— Чего?
— Соскучилась, говорю.
— Это как же?
— Без робеночка, говорю, соскучилась. Повидать бы.
— Да зачем повидать-то?
Баба глядит на него тоскливым недоуменным взглядом.
— Экой ты какой. Чай, свое-то дите дорого.
— Где ж там дорого, когда мы на свой счет. Да ты чего с ним делать-то будешь?
— Да мне хучь бы понянчить, поцеловать его.
— У нас без тебя это делается — машиной. Машина и нянчит, машина и целует. Такой гуттаперчевый присосок на конце. Сжатым воздухом действует. Все, брат, предусмотрено.
Баба продолжает уныло топтаться на месте.
— Робеночка бы мне. Свово. Повидать.
— Экая каверзная бабенка! Никак ее не урезонишь! Подожди, позову старшого.
К воротам вызывают комиссара.
— Тебе чего, товарищ молодка?
— Робеночек мой тут у вас. Почитай, год не видала.
— Да зачем тебе его видеть? Узоров на нем за это время не появилось.
— Хоть разок бы поцеловать его в лобик!..
— Что за дикий народ! Извольте видеть — в лобик. Номер!
— Чего?
— Номер!!
— Чего номер?
— Номер его какой?
— Васенькой его зовут, кормилец, Васенькой!
— Ты мне это Васенька-Масенька не говори — ты мне номер его ячейки скажи!
— Да откуда ж мне знать, если у меня его, как в собачью клетку, о прошлом годе засунули — так с тех пор и не видала!
— Ну вот видишь! Как же я его среди трех тысяч найду?
— Русявый он такой; глазки, как бисерки. Еще ему, бывало, «чи-чи сороку» сделаешь, а он усмехается.
Комиссар обращается к помощнику:
— Ердыгин, поищи.
— Ты ему, родненький, «чи-чи сороку белобоку» сделай, ежели засмеется — значит, мой.
— Вот, действительно! — ворчит, удаляясь, помощник. — буду я всем трем тысячам «чи-чи» это самое делать.
Через минуту возвращается с ребенком под мышкой.
— Твой?
— Быдто что не мой. Мой, говорю, русявенький, а энтот рыжий…
— «Энтот, энтот»!.. У нас, брат, теперь все рыжие. Унеси его!
— Да неужели ж всех под один колер?
— Не в том дело, а оказия тут вышла… В моечной машине, где детей моют, — бак проржавел. Как ни накачают воды — совсем красная. После трех моек — вся партия и порыжей, да так, что теперь ничем не отмоешь.
— Неужто ж машиной моете?
— Да; у нас прачечная машина приспособлена. Только мы два средних вала вынули, которыми белье выжималось. А то в лепешку бы! Да ты чего глаза таращишь? Машиной способнее. В приемочное отверстие засыплем ребят десятка два, крутанем ручку — их и начнет полоскать. И поласкает, и щетками трет, и мылом мылит, после того в сушильную трубу попадает, из сушильни в присыпочную, где детской присыпкой их пульверизируют, потом в машину для… Да ты чего ревешь-то?
— Робеночка жалко. Неужто ж на ночь перекрестить — тоже машиной?
— Ну, это у нас не полагается Насчет этого строго.
— И баюкают, значится, машиной?
— Да не вой ты, как морской лев! Еще чего надо?
— Волосиков бы прядку с мово робеночка. Сполучить бы.
— Это можно. Ердыгин, нарви там.
Сложная страна Россия, ах, какая сложная!
Недаром поэт сказал:
Умом Россию не обнять,
Ее аршином не измерить…
Аршином бы по затылку ее — так хлопнуть, чтоб она перевернулась.
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Наш юг, 1920, 6 (19) сентября, № 1 (323). Печатается впервые по тексту газеты.
…гицеля возят пойманных бродячих собак. — Гицель — живодер.