Явление I
Ерындиков. Никак раненько мы пришли.
Ерындикова (одета в розовом платье, с смешным убором на голове). Раненько? Я думаю раненько, коль свечки еще не зажигали! а все ты: идем да идем!
Ерындиков. Да по мне бы уж поскорее отделаться! Антоша, отпусти меня!
Ерындиков. Как же это я останусь одна? как это глупо! Этак меня, Бог знает, за кого могут принять.
Ерындиков. Ну, за кого тебя примут?
Ерындикова. Не знаешь светских приличий, так молчи А вот, лучше бы, пока гостей-то нет, зашел к Василию Степановичу, да поговорил о деле.
Ерындиков. Чего говорить-то! Хотел просить пай в откупах, а с нового года и откупов не будет. Места хотел просить, а вошь что Горскин пишет.
Ерындикова. Да, вот умные-то люди как делают: балы здесь задает, а там откупную сумму не вносит! А у него еще, чай, есть из чего взносить. Я вот говорила тебе тогда, как недобор пошел: не вноси ничего; — так нет! Э-эх! ты, скорбная головушка!
Ерындиков. Ну! будет уж.
Ерындикова. Чего будет! Вот теперь и сюда, почитай, по пустякам съездили. Однако ты не отставай от Василья-то Степановича: ведь это они тебя втравили, так все помочь должны; у него еще есть из чего.
Явление II
Что, все ли готово? Велите покурить еще, чем-то неприятно пахнет. (Поводит носом. Видит Ерындиковых и возводит глаза к небу.) Господи! за что ты гневаешься на меня! (Ерындиковой.) Ах, здравствуйте, милая!
Ерындикова. Здравствуйте. Мы немножко рано, кажется; да ведь надо кому-нибудь и первому приехать.
Кондрашова. Ничего. Только я боюсь — вам скучно будет, у вас нет никого знакомых. Ах знаете что: вот мы здесь устроили драпировку для Феоктисты Гавриловны, — оттуда через окно всю анфиладу видно, — так вы бы туда к ней пошли, и ей бы веселее было, и вы бы все видеть могли.
Ерындикова (обидясь). Нет! Извините!, я не привыкла за перегородкой сидеть! Нас Василий Степанович звал в гости, а не в шкаф запрятать.
Кондрашова. Да как хотите милая, — я для вас же. Я очень рада. Только где это, милая, вы себе такой убор купили: нынче не носят их.
Ерындикова. Помилуйте! на Гороховой первая модистка сказала, что это очень модный и подбирала к моему лицу.
Кондрашова. Ах, милая, обманула она вас. Не хотите ли, я вам из своих дам.
Ерындикова (в сторону). Вот очень нужно старушечий-то! (Ей.) Нет уж позвольте мне при своем авантаже остаться: какой ни на есть, да мой.
Кондрашова (пожимая плечами, но сдерживаясь). Ну, как угодно. Так не хотите ли пока к Феоктисте Гавриловне хоть сходить, и когда соберутся, так выйдите. (Ерындикову.) А вы бы к Василию Степановичу. (Тот молча уходит.)
Ерындикова. Пожалуй, схожу. (В сторону.) Вишь, гордячка, как принимает гостей-то! за перегородку хотела! Ну, да хорошо, я тебе подпущу жука: ты у меня не будешь манкировать (Уходит.)
Явление III
Кондрашова (одна). Вот, насилу уговорила супруга бал дать, а согласился, так и тут не радость: вон каких уродов пригласил. Да еще первые забрались, и всем в глаза бросаются. Опять, хотел родительницу свою в платке-то мещанском в гостиную вывести. Да уж я придумала здесь нарочно для неё драпировку сделать, чтобы оттуда она через окно могла гостей видеть. Иван! (Является дворецкий.) Отложи фруктов получше в корзину, да отошли завтра отцу Паисию. Да пожалуйста в буфете сам побудь, и если будут требовать слишком много вина, так как-нибудь замешкайся, ведь у нас эта негодная молодежь не церемонится — пожалуй, еще напьются, да скандал сделают! Обо всем-то я должна сама позаботиться. Барон дуется на нас и не ездит, и жену-то едва отпускает; а уж про муженька и говорить нечего — у него все хорошо: ему вот ничего этаких уродов приглашать! Да посмотреть еще на свою-то: она то же мастерица рядиться. Фиса! Фиса! (голос за кулисами: Сейчас, Глафира Петровна, бантик пришиваю.) Что-то — будет ли княжна Анна Макаровна, да графиня Ольга Ивановна? Обещались, да не верится что-то мне… (С жаром.) Приют основала на свой счет, чтобы с ними познакомиться: так нет! визит отдали, а ни сами не ездят, ни к себе не зовут. Хоть бы сегодня их Господь послал!
Явление IV
Вот и я!
Кондрашова (указывая на Фисочку). Вот и эта! Мать моя, что ты это вырядилась как шестнадцатилетняя, да еще целый куст на голову насадила! На кого это похоже! Поди, скинь цветы.
Фисочка (сложив умоляюще руки). Глафира Петровна!
Кондрашова. Скинь! скинь! Будет и одного урода — подруги твоей, что бы людей-то смешить, а тут ты еще.
Фисочка. Милая, добрая Глафира Петровна, ради Бога позвольте! Неужели я не заслужила вам?..
Кондрашова. Да пойми ты, что смеяться будут. Ведь над моим домом будут смеяться. Скинь! скинь!
Явление V
Фисочка (плачет). Боже мой! цветком украсить себя не ногу! Кому же я могу понравиться…
Василий Степанович. Фисочка, что ты это? что с ней такое?
Глафира Петровна. Да вон, налепила какой кустарник на голову, — пленять захотела кого-то. Ведь это всех насмешит. Говорю, сними, так расплакалась.
Василий Степанович (посмеивается). Хи-хи! То же подцепить хочет кого нибудь! А!? Замуж хочется, Фисочка? Ну, скинь цветок-то, послушай Глафиру Петровну, а мы жениха тебе и без цветка сыщем. (Ходит, осматривает комнаты и распоряжается.)
Явление VI
Виктор. Здравствуйте, maman! Уф! как я устал: у нас манежная езда была.
Глафира Петровна. Бедненький ты! сейчас приехал?
Виктор. Да, я с последним поездом. Только успел переодеться, да закусить. А! Фисочка! здравствуйте! (Берет её руку и жмет что есть силы.)
Фисочка. Ай! больно! Перестаньте, повеса; вечно такие шутки.
Виктор. Это от горячей любви моей к вам. А славные у вас цветки на голове!
Глафира Петровна. Я уж велела ей скинуть их.
Виктор. Скинуть?! Мама, это жестоко! Этот цветок привлечет к ней все взоры: от этого цветка зависит, может быть, счастье жизни!
Фисочка. Ну, вы насмешник!
Глафира Петровна. Поди же скинь кустарник-то, да скажи Адели, чтобы выходила: сейчас начнут, я думаю, сбираться. (Фисочка хочет идти.)
Виктор. Фисочка, постойте! Дайте мне одну кадриль, если у вас не все разобраны.
Фисочка (с тайной радостью и боязнью). Полноте шутить: ведь обманете?
Виктор. Нет, честное слово не обману, только с одним условием: скажите, как ваша Фамилия?
Фисочка. Вы опять за старое: что вам за дело до неё. (Хочет идти.)
Виктор. Постойте, постойте… Как же это вы живете без фамилии; разве у вашего отца не было фамилии? Был у вас папаша, Фисочка?
Фисочка. Отстаньте, пожалуйста, несносный. (Уходит.)
Глафира Петровна. Полно, Виктор, оставь ее.
Явление VII
Глафира Петровна (мужу). Василий Степанович, посмотри, на кого похожи твои гости: я и с женой-то не знаю, что делать, а тут еще этот. Ведь если и за лакея-то его примут, так скажут, что прислуга скверно одета! (Виктор осматривает Ерындикова и пожимает плечами.)
Василий Степанович (усмехается). Ничего! А мы скажем, что это откупщик и миллионер из провинции. Хе-хе-хе! Так он еще эффект произведет.
Виктор. Да ты бы, папа, ему медаль хоть велел надеть.
Кондрашов. Км! Это можно. Павел Маркыч (тот подходит), что, братец, у тебя нет разве никакой медали?
Ерындиков. Есть, да жена не велела надеть: говорит, на бал не надевают
Кондрашов. Вздор, братец, надень. Мне оно нейдет — а тебе надо. Да поди ко мне в кабинет, там мою спроси, у меня разные есть, и поувесистее твоей-то. Надень, да и приходи, посмотри! Посмотри, какие люди у нас бывают! дома будет что порассказать! (Выпроваживает Ерындикова.)
Явление VIII
Лакей. Гости съезжаются. (Мужчины уходят.)
Глафира Петровна. Что же это Адель не идет? (Кричит.) Адель! Адель!
Адель. Иду, мама.
Явление IX
Глафира Петровна (осматривает ее и оправляет). Пора друг мой: гости съезжаются.
Адель. Я замешкалась, — Фисочке цветок свой наколола, да Ерындиковой убор старалась поправить. Ужасно!
Глафира Петровна. И не говори! Не знаю, как и быть.
Адель. Я ей пониже спустила; все получше стало.
Глафира Петровна. Ну, спасибо дружок. А ты авантажна! Выходи же. (Уходит.)
Адель (одна). А Алексея не видать! Это несносно! На заводе недели полторы пробыл, приехал дней пять, а всего раза два мельком едва успела поговорить. И ни слова о женитьбе! А полуумный князь увидит, вспомнит и будет приставать. Что это за обычай у нашей молодежи: объясняются в любви, а предложения не делают, особенно, коли приданого нет! Вот Аннета Жижемская полгода этак томится, княжна Мари тоже созналась, недавно мне жалуется. В английских романах — если молодой человек объясняется, так это значит — руки просит. А наши на любовь еще идут, а на женитьбу — так на аркане тащи! Конечно, это не со мной: у меня, напротив, не объяснясь руки и приданого просят; а один человек полюбил меня, для меня, а не для приданого, — так и тот раздумывает! А я его все больше и больше люблю. Мы на это глупы: как полюбим, так словно снежный ком под гору — час от часу больше и сильнее. Посмотреть, нет ли его там. (Оборачивается и видит князя Хилковатого.) Ну, так и есть!
Явление X
Князь. Спешил… спешил! прелестная очаровательная… ручку!
Адель (подает ему руку). Очень рада вас видеть, только извините — иду встречать гостей.
Князь. Одно слово! Что ж — решите? Не могу! Сил нет ожидать!
Адель. А обещание? после, князь; подождите! (Уводит.)
Князь. Божественна! видеть не могу! Завтра же к отцу!..
Явление XI
Генерал. А! Ваше сиятельство! Я за вами гонюсь, да вы прыткий такой: хотите вистик?
Князь. А! ваше превосходительство! Очень рад! рад! а еще кто?
Генерал. Пойдем, подберем. (Оглядывается, видит Ерындикова, который выходит из кабинета с большой медалью на шее. Смотрит на него, хочет идти и встречает Виктора, проходящего в другую комнату.) А! здравствуйте! Это кто такой? (Хилковатый уходит.)
Явление XII
Виктор. А-а, это из папашиных знакомых, ваше превосходительство, откупщик из провинции.
Генерал. Богат?
Виктор. Деньжищ куча, ваше превосходительство! Накопил там в своей трущобе. (Уходит.)
Генерал (Ерындикову с приятной улыбкой). А вы из провинции… к нам Питер посмотреть?
Ерындиков. По делишкам, ваше превосходительство.
Генерал. Известно! к нам все по делам! А в карточки поигрываете? В вистик по рублику?
Ерындиков. В вист не играю, ваше превосходительство.
Генерал. А во что же?
Ерындиков. В трынку, ваше превосходительство!
Генерал. Трынка! Прекрасная игра. В Пензе все в трынку играют и по большой. Ну, а здесь не составишь! жалко! Во всяком случае ко мне милости просим: мы может и составим. Очень рад познакомиться. (Жмет ему руку и уходит.)
Явление XIII
Ерындиков (один). И видно, что добрый человек! и знатный, а нашим братом не брезгует. А говорят — в Петербурге всякий за себя только: нет, есть люди!
Явление XIV
Пенкин. Что вы бродите, и такой мрачный, Павел Маркыч?
Ерындиков. Спать хочется; да вот жена держит. (Махает рукой и уходит.)
Пенкин. Бедный Ерындиков! И много здесь эдаких мужей, которые являются как конюх на выводке, чтобы дать попрыгать Жене и потом увезти ее домой! Гм! Эта участь ждет и сего молодого человека (показывает на себя), если он соединится с одной милой особой. И теперь я брожу, как душа по мытарствам — потому что она желала, чтобы я был здесь, и не знаю, что из себя сделать. А она, милая, как рыбка в воде, так и носится, так я носится! Да! вот, если сказать кому, что есть девушка, умная, богатая и любимая, и что я боюсь и не решаюсь сказать последнее слово, чтобы жениться на ней, — ведь сумасшедшим назовут! А между тем наши взгляды, паши требования — это огонь и вода! Ведь надо одному изломать себя, чтобы сжиться с другим. Ее уж ни за что не изменишь (махает рукой) — я тоже не могу, да и не хочу меняться. А тут любовь: вот и рассуждай.
Явление XV
Адель. А! вот он! Я нарочно отказалась от этой кадрили, чтобы увидать вас.
Пенкин (подсмеиваясь). И эта жертва вам дорого стоила?
Адель (качает головой). Ну, мне некогда ссориться с вами! А знаете, что мои поклонники не на шутку беспокоят меня. Положим — Панкратьеву я дала заметить, что его искательства мне неприятны, и он, надеюсь, оставит меня в покое; но от князя Хилковатого не так легко отделаться, и я боюсь, что он завтра же сделает предложение. А вы знаете, что отец и мать будут этому очень рады.
Пенкин. Ну, а вы?
Адель. Ах, Алексис, я вам говорю о своем горе, а вы подсмеиваетесь. И что у вас за скверная такая привычка — все уязвить как бы нибудь: за это я бы вас ненавидела… если бы не любила!..
Пенкин. Ну, простите, дорогая моя, милая! Что ж делать, если уж я такой. Но я должен откровенно поговорить с вами. Я не решался просить вашей руки потому, что боюсь — не слишком ли велика с вашей стороны будет жертва. Вы привыкли, чтобы за вами ухаживали, чтобы вас занимали и развлекали беспрестанно; а я, во-первых, слишком занят делом, чтобы вас сопровождать всюду, потом, сознаться вам, я тоже эгоист: я не люблю ваших веселостей, ваших визитов, выездов и балов, — конечно, я вас стеснять отнюдь не буду, но мне будет тяжело разделять ваши развлечения, — наконец, по моим правилам, не захочу им отдаться. Сообразите все это, друг мой. Примите также в соображение разницу наших состояний. Конечно, ваши родители, вероятно, дадут средства удовлетворять, хоть не в той мере, как теперь, ваши склонности — и я отнюдь не употреблю для себя эти средства, — но я к ним ничего и не прибавлю. Взвесьте все это, и вы поймете, почему я вам ничего не говорил, и не смею говорить, о браке: я боюсь и не хочу требовать жертв во имя любви.
Адель. О, гордый и неисправимый эгоист! Вижу ведь я и вашу деликатность, и ваше самолюбие. Не бойтесь — я не буду вас стеснять. Я не эгоистка и не в такой степени горда, как вы, но я тоже не люблю и не хочу жертв, — с моей стороны тут и жертв никаких нет — скажу вам больше — я, я думаю, и неспособна приносить жертвы. Средств моих достанет на мои привычки, да и они не будут так прихотливы, как вы думаете: у меня есть тоже свои планы, которые, надеюсь, не будут против ваших привычек — устроим маленький салон…
Пенкин. Гм… салон таки будет.
Адель. Ах, несносный! Но в мою гостиную я соберу только людей замечательных, в ней не будет ни пустозвонов каких нибудь, ни барынь с бархатными хвостами, но только умные и чем-нибудь замечательные люди, — тут будут и ваши приятели, — вы меня познакомите с ними и мне укажете, — надеюсь это не будет противоречить вашим вкусам?
Пенкин. Вы хотите устроить отэль Рамбулье́. Что ж! хоть в нём роль хозяина и не завидна, но развлечение само но себе лучше других.
Адель. Послушайте, Алексей, мы испорчены, мы умеем только тешить себя, но мы умеем и любить. А когда любим, мы любим человека со всеми его недостатками — мы и недостатки его любим: не коли же ими беспрестанно глаза.
Пенкин. Друг мой, прости меня. Если в тебе твое воспитание развило свои недостатки, то меня мои обстоятельства сделали желчным и нетерпимым; ты видишь — я тоже нуждаюсь в снисхождении. Но если мы полюбили друг друга, так будем любить. Что же? ты не боишься отдать руку такому неисправимому брюзге?
Адель (подает ему руку. Он быстро оглядывается и обнимает ее. Она потом вырывается. Тихо). Смотри, увидят!
Пенкин (озираясь). Это глупо, но это так приятно с опасностью… Но послушай — опасность есть другая: согласятся ли твои отец и мать?
Адель. Может быть не сразу, но я надеюсь: я помогу тебе и надеюсь настоять: папа́ любит меня.
Пенкин. Друг мой, ты так мне дорога, что я завтра забуду все самолюбие и рискну получить щелчек от твоего отца.
Адель (подсмеиваясь). Какой ты великодушный… Так до завтра. (Расходятся. Пенкин уходит в кабинет.)
Явление XVI
Буркина. А вы здесь, милая: разве вы не танцевали?
Адель. У меня отделку оторвали. (Уходит.)
Явление XVII
Фисочка. На силу отделалась. (Ерындиковой.) Теперь пора.
Буркина (Глафире Петровне). Кто это?
Глафира Петровна. Это так… из наших мест… откупщица одна… Только деньги-то вкуса ей не прибавили.
Буркина. Богата?
Глафира Петровна. Очень!
Буркина. Познакомьте меня. Она, чай, скучает.
Глафира Петровна. Пожалуй; да она не интересна. (Идет к Ерындиковой.)
Буркина (про себя). Я у ней порасспрошу про Кондрашовых-то: она, чай, всю суть знает.
Глафира Петровна (Ерындиковой). Хотите познакомиться, милая? (Ерындиковой и Буркиной.) М-me Ерындиков. M-me Буркин. (Те здороваются и уходят.)
Глафира Петровна (Фисе). Поди, скажи Феоктисте Гавриловне — не хочет ли она выйти, пока никого нет. (Показывает глазами на загородку.) Мне Василий Степанович уже два раза говорил.
Фиса. Она упрямится.
Глафира Петровна. Ну, я самого пошлю за ней, а ты ее предупреди.
Фиса (в сторону). Боже мой, не дадут мне в залу показаться.
Глафира Петровна. Вот, хороших-то мало, а эта сплетница-то таскается. Ах, здравствуйте, m-r Панкратьев. Очень рада. (Уходит.)
Явление XVIII
Нет! Что-то плохо клюет! Адель как-то особенно стала отдаляться от меня. Должно быть узнала что-нибудь про мои отношения к Людмиле. Пожалуй, та из ревности или в припадке откровенности и сама ей рассказала. Да и я дурак: ищу у одной сестры, не разорвав с другой: — ну, разумеется, эта будет всячески мешать! Нет, надо покончить с Людмилой. Будет в эту игру играть: устал и надоело по чужим домам и женам волочиться! Да, пора свою завести; эти благородные интрижки стоят дороже неблагородных, а теперь не то что из имения, в имение надо деньги посылать. А хорошо бы Адель-то подцепить; ну, а не она, так Капустина; та поплоше, а еще богаче. Но прежде всего с Людмилой надо покончить. Чёрт знает, я нарочно и записки посылал и волочился так бесцеремонно, что мог бы кажется догадаться этот дурак-барон! Так нет! Или в самом деле на этих обреченных мужей уж само провидение какую-то темную воду напускает…
Явление XIX
Кондрашов. Ах, Александр Петрович, не хотите ли покурить: в кабинете есть отличные регалии.
Кондрашова. Господи, того и гляди — взойдет кто-нибудь, да и увидит эту старуху. За что это испытание на меня еще наложено.
Явление XX
Феоктиста Гавриловна. Ох, уж я бы лучше не выходила: страшно что-то.
Василий Степанович. Ничего маменька, ничего! Как же вам не посмотреть на наше житье. Посмотрите, с какими людьми хлеб-соль ведем… Тут вот прекрасно будет: вас не видать, а вам все будет видно.
Феоктиста Гавриловна. Отвыкла я в прятки-то играть.
Василий Степанович. Так не хотите ли выдти в гостиную? я очень рад.
Глафира Петровна (услыхав, подлетает). Коль вам страшно, так вот Фису с вами посадим. Фиса, ступай!
Фиса (умоляючи). Глафира Петровна!
Феоктиста Гавриловна. Не надо ее: уж я одна… (Уходит.)
Василий Степанович. Ну, вот и прекрасно! Пусть ее — посмотрит старуха!… (Уходит. Фиса за ним бегом в залу.)
Глафира Петровна. Вы запритесь, пожалуйста, изнутри задвижкою, а то кто-нибудь взойдет пожалуй. (Пробует.) Ну, слава Богу, приперла! Заперла бы я ее и отсюда, да нечем! (Уходит.)
Явление XXI
Значительный чиновник. Чёрт их просит давать эти вечера, да приставать, чтобы приезжали: скука смертная.
Подчиненный. А правда ли, ваше превосходительство, говорят, что он несостоятелен оказывается?
Значительный чиновник. Да они все несостоятельны: наддали напоследок изо всех сил, и теперь лопаются, как пузыри. И чёрт бы с ними — откупов больше не будет, да хоть вечеров-то бы не делали…
Подчиненный. Да одни ли вечера, ваше превосходительство? А какову немку-то держит Кондрашов! Сегодня, ваше превосходительство, катит но Невскому: коляска — лодкой, пара серых удивительная, сама в соболях, а ноги в пледе выше кучера подняла.
Значительный чиновник. Ну, скоро им конец: провалятся! (Уходит в кабинет.)
Явление XXII
Княгиня. Вот здесь прохладнее, сядем.
Виктор. Уф, как я устал! Сегодня у нас манежная езда была.
Княгиня. Вас только и занимают, что лошади, да танцовщицы.
Виктор. Они, по крайней мере, не стесняют.
Княгиня. За то и вы только и годны стали, что для их общества, а чуть с порядочными женщинами — уж вам и скучно. Дрянь вы стали.
Виктор. Ха-ха-ха! Но, вы видите, я с вами не скучаю, я для вас делаю исключение, и вы для меня тоже должны его сделать.
Княгиня. Ну, как же! фат! (Видит входящую Ерындикову, а в дверях появляется молодой человек из азиатского конвоя.) Что это за лица встречаешь у вас?
Виктор. Это отец всякую дрянь зазывает.
Ерындикова. Как здесь скоро все расходится. Я только что шепнула, что Кондрашов прекратил взносы, а уж теперь все говорят. А еще за сплетни бранят нашу глушь. Да у нас бы в три дня так не разошлось. (Со вздохом.) Нет, и тут далеко нам до столицы.
Виктор. Не дадут поговорить. Да постойте — я их выпровожу. Эй, восточный человек. (Азиатец проворно подходит.)
Ерындикова. Какой красивый мужчина!
Виктор. Видишь эту барыню, князь? Миллионерша и муж дурак, приехала в Петербург поразвлечься. Хочешь, познакомлю?
Князь. Ах, пожалуйста.
Виктор (подводя князя). Позвольте представить вам князя Чепчичупадзе.
Ерындикова. Очень рада.
Ерындикова. Нет, извините — я уж так пойду.
Князь. В маскарадах бываете? (Уходят.)
Явление XXIII
Барышня. Я не видала княгини… (Подруги между собою смеются.)
Виктор. Ну от этих не отделаешься. (Уступает место барышне.)
Барышня. Bonsoir, madame la princesse.
Княгиня. Bonsoir, милая. Садитесь-ка. (Барышня садится и все время всем приятно улыбается.)
Виктор (члену посольства). Bonsoir, cher Vicomte! (Тот кивает ему и уходит.)
Княгиня. А, здравствуйте M-r Гельзнигфорс. Не правда ли скучно?
Фон-Гельзингфорс (кланяется). Oui, madame la princesse.
Явление XXIV
Генерал. Видно скучно бедному — все за мной ходит. (Ерындикову.) А что вы, без дела?
Ерындиков. Совсем без дела, ваше превосходительство.
Генерал (берет его под руку и таинственно). Что, говорят у нашего-то милого хозяина дела-то скверны?
Ерындиков. Скверны, ваше превосходительство.
Генерал. Жаль, жаль бедного. Ну да вы поможете: вы ведь друг другу помогаете.
Ерындиков (удивленно). Где мне, ваше превосходительство, я сам три года как разорился, да и мне не помогают.
Генерал (бросая его руку). Как?
Ерындиков. Из министерства не могу выручить залоги. Не пособите ли, ваше превосходительство?
Генерал (отворачиваясь). Ах, подлец! обманул меня. (Видит Фон-Гельзингфорса, почтительно кланяющегося.) А, Фон-Гельзингфорс!
Гельзингфорс. Oui, votre excelence… (Уходит почтительно с генералом.)
Явление XXV
Горошкин. Княгиня, слышали вы, что с нашим-то хозяином случилось.
Княгиня. Что такое?
Горошкин. Лопнул!
Княгиня. Да я его сейчас видела: он ходит, как ни в чём не бывало, и очень весел.
Горошкин. И все-таки лопнул.
Княгиня. Быть не может.
Горошкин. Клянусь, лопнул! Совершенно лопнул! спросите кого угодно.
Княгиня. А! quel horreur! Эти мещане как разбогатеют, так они уж до того на все напустятся, что наконец лопают. Ах! фи!
Горошкин. Да он лопнул в переносном смысле, княгиня, т. е. собственно откуп его лопнул, а не он. Понимаете: ses affaires ont crevées.
Княгиня. А! Ну так вы так бы и сказали. (Слышна музыка за сценой.)
Горошкин. Наша кадриль, княгиня, пойдемте. (Подставляет ей руку.)
Явление XXVI
Княгиня. А, здравствуйте, Панкратьев! Где это вы пропадали?
Панкратьев. Да ведь я не танцую, так что мне там толчись.
Княгиня. Гм! А скажите, пожалуйста: отчего нынче эти дамы из мещанок имеют больше успеха у мужчин, чем женщины хорошей фамилии?
Панкратьев (посмотрев на нее). Да они прямее смотрят на вещи и меньше ломаются…
Княгиня (пожав плечами). Кто же нынче ломается!.. (Уходит. Благовоспитанная девица идет за ней с приятной улыбкой.)
Явление XXVII
Панкратьев. Не понравилось. А самой уязвить хотелось. А ведь в самом деле мещанский-то элемент в женщинах преуспевает! Кровь, что ли, в них сильнее, или практический смысл унаследовали от родителей, а они тоже в гору идут. За то про мужское-то поколение нельзя этого сказать, видно, оно в отцах своих совершило все возможное и годно только разменивать родительские капиталы. Неужто правда, что старик-то разорился? Этак за Аделью-то, пожалуй, нечего и ухаживать. Но что-то бедная Людмила будет делать теперь! Что-то барон будет вытягивать через нее…
Явление XXVIII
Людмила. А! Наконец-то! Я тебя неделю не видала. Ищу здесь и жду, а ты от меня бегаешь.
Панкратьев. Да ничуть не бывало, моя милая. Я курил в кабинете.
Людмила. Не говори мне! Я вижу, что ты переменился. Ты хочешь меня бросить и жениться на сестре…
Панкратьев. А ты ее восстановила против меня?
Людмила. Ну, да! восстановила и буду восстанавливать: я тебя люблю и не допущу до женитьбы на ней.
Панкратьев (в сторону). Эге! Пожалуй, сестра-то и не нужна, да этак она и на другой не даст жениться: вот удовольствие любви-то! Нет надо покончить! Послушай, Людмила (Берет ее за руку, оглядывается и отводит к стороне, где сидит старуха.) Я тебя люблю, друг мой; но мы уже не дети и смешно нам жертвовать чувству своим положением: надо уметь примирять это. Я буду с тобой откровенен. Я старею, я устал. Дела мои плохи. Мне надо устроиться, пока еще я гожусь — хоть в мужья: мне надо жениться на приданом, непременно на приданом. Ну, я согласен — не сестра твоя, — если тебе это неприятно, — но кто-нибудь иная, а все жениться надо! Я тебе это говорю, как другу, и уверен, что ты, как друг, не только не будешь препятствовать, но, напротив, поможешь мне. Будет ребячиться… Надо подумать о деле сначала, а там (с ужимкой) и о другом…
Людмила. Ребячиться? Так это была шалость, ребячество? А-а! А я было это приняла не за шутку, я думала, что это искреннее чувство. Я ему пожертвовала домашним спокойствием, доверием мужа, его уважением. А знаешь ли ты, что для этой шутки я сделалась потворщицей всем мерзостям мужа? Ты знаешь ли, что он узнал про нашу любовь, и если бы не был продажной душой, так бросил бы меня! Он мне сделал ужасную сцену, и я ему отдала свои бриллианты, чтобы заставить его замолчать и отпустить сегодня увидеться с тобой. Эта любовь была моя единственная отрада, цель жизни… Я готова была для неё жертвовать и жертвовала всем… А это было ребячество? О, какой же в самом деле я была глупый ребенок!.. (Закрывает лицо и плачет.)
Панкратьев (в сторону). Вот этого недоставало; да чтобы нас увидели! (Ей.) Людмила, что с тобой! Друг мой, да ведь ничто не изменилось! Ведь я тебя люблю но прежнему. Ведь это когда еще будет. Ну, перестань! Какой ты, в самом деле, ребенок: из одного слова и, Бог знает, как встревожилась.
Людмила. Да! Из одного слова. Да это-то слово всего тебя осветило. Что было для меня делом жизни, — для тебя развлечение!
Панкратьев. Ну, вот, — делом жизни! Дело жизни — как можно лучше прожить ее, а не портить и не отравлять из-за слов. Что у вас за страсть из всего делать драму…
Людмила (глубоко вздыхая). Ах, еще грустнее из всего делать водевиль…
Панкратьев. Да, по крайней мере, веселее и здоровее… Я тебе говорю, что люблю тебя; но для чего же жертвовать этому устройством дел?..
Людмила. А я жертвовала! А чтобы ты сказал, если бы я предпочла тебе лорда Бленвиля, который в меня влюблен.
Панкратьев. Предпочла?! Да пойми ты, что я никого не предпочитаю тебе. А если бы ты для устройства дел… ну, предположим — вышла замуж за этот золотой мешок… да я бы еще помог тебе… Друг мой, ведь нам не но семнадцати лет. Ну, будь же благоразумна, и взгляни прямо на вещи… Ну, не сердись на меня и верь, что я тебя люблю…
Людмила. Ах, не умеем мы делиться…
Панкратьев. Ну, да, с соперницами, а не с женой. Ведь и мы к мужьям не ревнуем! Ну, так мир. (Прижимает ее и целует в голову. Она склоняется на грудь. В это время за перегородкой слышно: «чих!» Они вздрагивают и прислушиваются. Потом опять: «чих!» Людмила вскрикивает: «ах!» и убегает. Панкратьев остается и смотрит на перегородку. Дверь отворяется и оттуда выходит Феоктиста Гавриловна.)
Феоктиста Гавриловна. Чихх!
Панкратьев. А! Это какая-то ключница. (Вынимает бумажник.) Чёрт возьми, последняя пятидесятирублевая и никакой мелочи.
Феоктиста Гавриловна. Чихх!
Панкратьев. Эк ее! (Ей.) Вот вам, милая, и, пожалуйста, ни слова. (Сует ей бумажку и уходит.)
Феоктиста Гавриловна. Уф! задохлась было там. Да выйти нельзя было, ну да эти не расскажут. Ну! наслушалась! Всего наслушалась и насмотрелась! Хороши гости, да и внучка хороша! (Смотрит на бумажку.) Смотрите-ка! пятьдесят серебром! эк у них деньги-то, видно, бешеные! И этакого сумасшедшего полюбила она! как тут не раззориться! А что это они про Васю-то говорили: не может быть, чтобы обанкротился. Как это такую махину гостей назвать, коли дела плохи! Врут, врут! Ну, убираться, довольно с меня — наслушалась всего… (Хочет уйти, но останавливается.) А с бумажкой-то как же? (Смотрит на нее.) Да взять ее лучше: видно, у того шалопая-то много их. (Прячет ее в карман.)
Явление XXIX
Ерындикова. Ах Феоктиста Гавриловна! Вы вышли? (Буркиной.) Это маменька Василья Степановича.
Буркина. Ах очень рада познакомиться!
Феоктиста Гавриловна (сухо и степенно). Здравствуйте сударыня! (Кланяется и уходит.)
Явление XXX
Буркина. А я сейчас познакомилась с вашей матушкой: какая почтенная старушка! (Уходит с Ерындиковой.)
Явление XXXI
Глафира Петровна. Этого только недоставало! Чихала тут говорят и познакомилась с Буркиной: теперь весь город будет знать! (с ужасом пожимает плечами заглядывает за перегородку) убралась слава Богу. А все это Василий Степанович! Да что это ко мне с соболезнованиями какими-то подходят, об делах наших говорят да шушукаются? Не случилось ли чего? (Оглядывается и видит проходящего мужа.) Василий Степанович! Василий Степанович!
Явление XXXII
Василий Степанович (торопливо). Что тебе, мамочка?
Глафира Петровна (с ужасом оглядывается и пожимая плечами). Мамочка! Что такое случилось? Что твои дела?
Василий Степанович. А! уж узнали! Да я взносами приостановился… а вот и заговорили.
Глафира Петровна (тревожно). Василий Степанович, — да ты не скрывай от меня, — неужели мы разорились?
Василий Степанович. Да нет, друг мой. Конечно, дела не блистательны; так я на всякий случай и приостановил взносами откупных… Не бойся! Еще будет с нас! (В сторону.) Я не ожидал только, чтобы так рано заговорили. А впрочем, оно, может, и к лучшему. (Жене.) Откуда бы это могло выйти? И что именно говорят?
Глафира Петровна. Сама я хорошенько не знаю. Спросить бы у кого. (Увидав Пенкина.) А вот не знает ли Пенкин? Алексей Иваныч!
Явление XXXIII
Пенкин. Что вы, Глафира Петровна?
Кондрашов. Что, братец, такое говорят там?
Пенкин. Да говорят (поглядывая на Глафиру Петровну), что ваши дела по откупу… не совсем хорошо идут. Правда это?
Кондрашов (подмигивая на жену). Да, замялись: недоимка небольшая накопилась. (В сторону.) Пусть его думает, а то он что-то за Аделью тово… (Пенкину.) Да откуда это вышло?
Пенкин. Не знаю. Все говорят. Вероятно, кто-нибудь из министерских чиновников это рассказал.
Явление XXXIV
Адель (встревоженно). Папа, правда — мы разорились?
Кондрашов. Да нет, друг мой! Конечно, надо будет пожаться. Ну, да после об этом, после. Пойдемте к гостям. А ужин надо велеть поранее давать. Алексей Иваныч, ты зайди завтра ко мне о заводе переговорить. (Уходит.)
Пенкин. Зайду. (В сторону.) А верно плохи в самом деле! Бедная Адель!
Адель (ему тихо). Так завтра! (Тот кивает головой и уходит.)
Явление XXXV
Адель. Мама! ты встревожена? Мы разорились?
Глафира Петровна. Не знаю, дружок. Ты знаешь — отец не говорит никогда откровению о своих делах. Не думаю, чтобы действительно разорились, он меры бы принял. Преувеличивают это.
Адель. Знаешь, мама, еще я слышала мимоходом — Буркина что-то говорила про бабушку. Где она? Не увидали ли ее? (Идет и заглядывает за перегородку.)
Глафира Петровна. Боже мой! Этого еще недоставало. И все это на меня! Пьют да едят, да нас же ругают, да сплетничают. И все ведь сброд разный. А Анна Макаровна и Ольга Ивановна опять не приехали, и я должна довольствоваться какой-нибудь татарской княгиней Мухрабакаевой. Вот тебе и приют! Да что ж они хотят — богадельню что ли им устроить? (Возносит глаза к небу.) За что это на меня? Ах! тяжелый крест достался мне…
Явление XXXVI
Князь. Несчастье? правда? А? Нельзя ли помочь?
Кондрашов. Благодарю вас, ваше сиятельство. Дело поправимое…
Князь. Рассчитывайте как на друга! Не только другом, больше, сыном… сыном хотел бы быть… просить руки прелестной Аделаиды Васильевны… Ей я говорил (Кондрашову и жене), к вам, к вам теперь обращаюсь!
Кондрашов. Эта честь так велика, князь и неожиданна… Мы очень счастливы, только вы позволите…
Князь. Знаю… Совсем не место! но не мог! Завтра, завтра явлюсь… А теперь не время… Не мешаю… Так до завтра? позвольте надеяться. А!? (Жмет руку мужу и жене и уходит.) Прелестная Аделаида Васильевна, простите! Не выдержал. Не могу! (Слышна музыка.)
Явление XXXVII
Кондрашов. Мамочка! а?! Ведь это счастье!
Глафира Петровна. Ну, слава Богу! Не все страдания ниспосылаются, иногда и великие утешения!..
Адель (подходит). Не радуйтесь, мама: я за князя не пойду!
Явление XXXVIII
Фон-Гельзингфорс. Notre contredance, mademoiselle. (Подставляет руку Адели и уходит. Глафира Петровна возводит очи горе. Кондрашов, ужимая губы, смотрит в след.)
