Молук и Нассур[править]
Я любил Нассура — и находил в нем блаженнейшего из сынов человеческих. Нассур был добр — и жители неба веселились счастьем добродетельного. С первыми лучами дня душа его пробуждалась для наслаждения: он видел перед собою детей, милых, цветущих юностью, блестящих красотою, осыпанных цветами здравия, и взоры его, еще оживленные лучами счастья, проливали отраду в прискорбную душу страдальца. Он верил дружбе и имел друзей; не требовал благодарности, и самое неблагодарное сердце привязывал к себе тесными узами благотворения.
Желание видеть чужие земли разлучило меня с Нассуром. Молук! сказал он, обняв меня в последний раз: ты будешь встречать людей, различных образом и нравом; услышишь их обвиняющих человека более, нежели фортуну; скажи им: научитесь любить, и будете любимы. — Нассур привязанный к друзьям своим, имеет друзей постоянных, и Нассур произносил слова сии без гордости.
Я странствовал несколько лет: видел цветущую Коразань, поля благословенной Кашемиры, удивлялся чудесам Испагани и благоговел к Ширазе пред величием Царя Царей — повсюду сопутствовал мне образ счастья и добродетелей моего Нассура. Возвращаюсь в отечество, лечу в его жилище. Куда ты, Модук? говорят мне, Нассур в единый день лишился детей своих, душа его не перенесла сего удара и стрелы отчаяния в нее вонзились. Слова сии возмутили мое сердце: я остановился, желая обнять мыслью несчастие моего друга, несколько минут стоял в размышлении, наконец, растерзанный скорбью, тихим шагом пошел к его жилищу — оно казалось пустынным. Я увидел Нассура вдали, неподвижного и бледного; приближаюсь, и сердце мое замерло. Нассур не имел лица человеческого: мрачный вид, угасшие взоры, холодный, суровый прием… казалось, что он перестал быть добрым. О Нассур! воскликнул я, какая в тебе перемена! — Я тот же, отвечал Нассур, ничто не переменилось во мне, но я оставлен, потому что несчастлив. Безумец! и я надеялся одною любовью привлечь и сохранить друзей! — Нассур! отвечал я? когда в душе твоей не угасла еще привязанность к друзьям, то могут ли друзья твои перемениться к тебе в своем сердце? — Все до одного меня оставили, воскликнул Нассур, в ту минуту оставили, когда нашли вокруг меня единую горесть! — Все Нассур? — Али не старался меня утешить; Бенассар плакал со мною только однажды, Замет сказал: Нассур! мы будем говорить о твоих детях, говорить каждый день и вместе проливать слезы. Но вижу ясно, печаль моя в тягость Замету. Начинаю говорить ему о моих детях; он не слушает, или уводит меня к своим, прельщает, мучит своим блаженством. Увы! в сем малом остатке Заметовой дружбы я нахожу одно страдание!
Как, Нассур! — воскликнул я блаженство друзей твоих для тебя несносно, а ты надеешься, что они будут сносить твои печали! они хотят утолить твою скорбь, а ты угрюмым лицом своим смущаешь их тихие радости, и ты же, Нассур, присваиваешь себе право делать упреки! Бог видит, хочу ли усиливать сии страдания несчастливца; но, друг мой, и самое несчастие имеет обязанности. — О Молук! страдалец, утративший надежду, страдалец, лишенный утешения… какие обязанности для него существуют?
В сию минуту приходят нам сказать, что море поглотило корабль, нагруженный сокровищами Замета. Нассур содрогнулся, устремил на меня быстрый взор, но сильно почувствовал несправедливость свою к Замету, потупил его в землю: тяжкое бремя упало с его сердца. Оставляет меня, летит в жилище Замета, скоро возвращается; взоры его, прежде померкшие и угрюмые, блистали. — Я видел Замета, говорит он, видел его детей, с рыданием объемлющих колени отца своего: я плакал вместе с ними! — Но участь их может ли перемениться? — Может, друг мой, и скоро, если Нассур имеет еще средство благодетельствовать людям. — Итак, Нассур будет наслаждаться счастьем Замета и детей его? — Молук, возлюбленный! я буду наслаждаться счастьем Замета и детей его!
О Нассур! не переставай быть другом людей, и чувство наслаждения оживет в твоем сердце. Вечная горесть не существует для смертного. Тысяча выходов из дома печали, но благость есть самый близкий и всегда отверзтый; она разлучает человека с самим собою, но только на время, только для того, чтоб после соединить теснее и новыми, сладчайшими узами! Человек одинокий сам уклоняется от радости. Пожертвования, которые делаем для людей, вознаграждаются их любовно. Фимиам питает пламень, его пожирающий; но пламень, извлекая из него ароматы, растворяет их благовонием воздушное пространство.
Сюар Ж.Б.А. Молук и Нассур: (Персидская повесть) / Перевод с персидскаго, помещенный в Melanges de litterature par Suard [t.3]; С французскаго С….ъ // Вестн. Европы. — 1808. — Ч. 37, N 2. — С. 132-136.