327
Помер старик со старухою, оставался у них сын сирота. Взял его к себе дядя и заставил овец пасти. Ни много, ни мало прошло времени, призывает дядя племянника, хочет попытать у него ума-разума и говорит ему:
— Вот тебе сотня баранов, гони их на ярмонку да продай с барышом, чтобы и сам был сыт, и бараны были целы, и деньги сполна выручены.
Что тут делать! Заплакал бедняга и погнал баранов в чистое поле; выгнал, сел на дороге и задумался о своём горе. Идёт мимо де́вица:
— О чём слёзы льёшь, добрый мо́лодец?
— Как же мне не плакать? Нет у меня ни отца, ни матери; один дядя, и тот обижает!
— Какую ж обиду он тебе делает?
— Да вот послал на ярмонку, велел баранами торговать, да так, чтобы и сам был сыт, и бараны были целы, и деньги сполна выручены.
— Ну, это хитрость не великая! Найми-ка ты баб да остриги баранов, а волну[1] отнеси на ярмонку и продай, после возьми всех баранов выложи[2] да яйца съешь; вот у тебя и деньги, и бараны в целости, и сам сыт будешь!
Парень так и сделал; продал волну, пригнал стадо домой и отдаёт дяде вырученные деньги.
— Хорошо, — говорит дядя племяннику, — только ведь ты не своим разумом вздумал это? Чай, тебя научил кто-нибудь?
Парень признался:
— Шла, — говорит, — мимо де́вица, она научила.
Дядя тотчас приказал закладывать лошадь:
— Поедем, станем сватать ту де́вицу.
Вот и поехали. Приезжают прямо на двор, спрашивают: куда лошадь девать?
— Привяжите до зимы аль до лета! — говорит им девица.
Дядя с племянником думали-думали, не знают, за что привязать; стали у ней спрашивать: до какой зимы, до какого лета?
— Эх вы, недогадливые! Привяжите к саням, а не то к телеге.
Привязали они лошадь, вошли в избу, помолились богу и сели на лавочку. Спрашивает её дядя:
— Ты с кем живёшь, де́вица?
— С батюшкой.
— Где ж твой отец?
— Уехал сто рублей на пятнадцать копеек менять.
— А когда назад воротится?
— Если кругом поедет — к вечеру будет, а если прямо поедет — и через три дня не бывать!
— Что ж это за диво такое? — спрашивает дядя. — Неужто и вправду отец твой поехал сто рублей на пятнадцать копеек менять?
— А то нет? Он поехал зайцев травить; зайца-то затравит — всего пятнадцать копеек заработает, а лошадь загонит — сто рублей потеряет.
— А что значит: ежели он прямо поедет — и в три дня не прибудет, а ежели кругом — к вечеру будет?
— А то значит, что прямо болотом ехать, а кругом дорогою!
Удивился дядя уму-разуму де́вицы и сосватал её за своего племянника.
328[3]
Ехали два брата: один бедный, другой именитый[4]; у обоих по лошади: у бедного кобыла, у именитого мерин. Остановились они на ночлег рядом. У бедного кобыла принесла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутре бедного:
— Вставай, брат, у меня телега ночью жеребёнка родила.
Брат встает и говорит:
— Как можно, чтобы телега жеребёнка родила! Это моя кобыла принесла.
Богатый говорит:
— Кабы твоя кобыла принесла, жеребёнок бы подле был!
Поспорили они и пошли до начальства; именитый дарит судей деньгами, а бедный словами оправдывается.
Дошло дело до самого царя. Велел он призвать обоих братьев и загадал им четыре загадки: «Что всего в свете сильней и быстрее, что всего в свете жирнее, что всего мягче и что всего милее?» и положил им сроку три дня: «На четвёртый приходите, ответ дайте!»
Богатый подумал-подумал, вспомнил про свою куму и пошёл к ней совета просить. Она посадила его за стол, стала угощать; а сама спрашивает:
— Что так печален, куманёк?
— Да загадал мне государь четыре загадки, а сроку всего три дня положил.
— Что такое? Скажи мне.
— А вот что, кума: первая загадка — что всего в свете сильней и быстрее?
— Экая загадка! У моего мужа каряя[5] кобыла есть; нет её быстрее! Коли кнутом приударишь — зайца догонит.
— Вторая загадка: что всего в свете жирнее?
— У нас другой год рябой боров кормится; такой жирный стал, что и на ноги не подымается!
— Третья загадка: что всего в свете мягче?
— Известное дело пуховик, уж мягче не выдумаешь!
— Четвёртая загадка: что всего в свете милее?
— Милее всего внучек Иванушка!
— Спасибо тебе, кума! Научила уму-разуму, по век не забуду.
А бедный брат залился горькими слезами и пошёл домой; встречает его дочь-семилетка (только и семьи было, что дочь одна):
— О чём ты, батюшка, вздыхаешь да слёзы ронишь?
— Как же мне не вздыхать, как слёз не ронить? Задал мне царь четыре загадки, которых мне и в жизнь не разгадать.
— Скажи мне, какие загадки?
— А вот какие, дочка: что всего в свете сильней и быстрее, что всего жирнее, что всего мягче и что всего милее?
— Ступай, батюшка, и скажи царю: сильней и быстрей всего ветер; жирнее всего земля: что ни растёт, что ни живёт — земля питает! Мягче всего рука: на что человек ни ляжет, а всё руку под голову кладёт; а милее сна нет ничего на свете!
Пришли к царю оба брата: и богатый и бедный. Выслушал их царь и спрашивает бедного:
— Сам ли ты дошёл или кто тебя научил?
Отвечает бедный:
— Ваше царское величество! Есть у меня дочь-семилетка, она меня научила.
— Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шёлковая; пусть к утру соткёт мне полотенце узорчатое.
Мужик взял шёлковую ниточку, приходит домой кручинный, печальный.
— Беда наша! — говорит дочери. — Царь приказал из этой ниточки соткать полотенце.
— Не кручинься, батюшка! — отвечала семилетка, отломила прутик от веника, подаёт отцу и наказывает: — Пойди к царю, скажи, чтоб нашёл такого мастера, который бы сделал из этого прутика кросны[6]: было бы на чём полотенце ткать!
Мужик доложил про то царю. Царь даёт ему полтораста яиц:
— Отдай, — говорит, — своей дочери; пусть к завтрему выведет мне полтораста цыплят.
Воротился мужик домой ещё кручиннее, ещё печальнее:
— Ах, дочка! От одной беды увернёшься, другая навяжется!
— Не кручинься, батюшка! — отвечала семилетка, попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а отца посылает к царю: — Скажи ему, что цыплятам на корм нужно одноденное пшено: в один бы день было поле вспахано, просо засеяно, сжато и обмолочено; другого пшена наши цыплята и клевать не станут!
Царь выслушал и говорит:
— Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится — ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка.
— Ну, — думает мужик, — такой хитрой задачи и дочь не разрешит; пришло совсем пропадать!
— Не кручинься, батюшка! — сказала ему дочь-семилетка. — Ступай-ка к охотникам да купи мне живого зайца да живую перепёлку.
Отец пошёл и купил ей зайца и перепёлку.
На другой день поутру сбросила семилетка всю одежу, надела на себя сетку, в руки взяла перепёлку, села верхом на зайца и поехала во дворец. Царь её у ворот встречает. Поклонилась она царю:
— Вот тебе, государь, подарочек! — и подаёт ему перепёлку.
Царь протянул было руку: перепелка порх — и улетела!
— Хорошо, — говорит царь, — как приказал, так и сделала. Скажи мне теперь: ведь отец твой беден, так чем вы кормитесь?
— Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, лоушки[7] в воду не становит; а я приполом[8] рыбу ношу да уху варю.
— Что ты, глупая! Когда рыба на сухом берегу живёт? Рыба в воде плавает!
— А ты умён? Когда видано, чтоб телега жеребёнка принесла? Не телега, кобыла родит!
Царь присудил отдать жеребёнка бедному мужику, а дочь его взял к себе; когда семилетка выросла, он женился на ней, и стала она царицею.