НА УЛИЦѢ.[править]
На Семеновскомъ мосту стоятъ мастеровой въ передникѣ и съ ремешкомъ на головѣ и отставной солдатъ съ узелкомъ и вѣникомъ. Оба они смотрятъ въ воду. Тоже самое дѣлаютъ и двое рыбаковъ на живорыбномъ садкѣ, находящемся у моста. Одинъ рыбакъ ощупываетъ что-то шестомъ въ водѣ. Около ихъ стоитъ плачущій мальчишка въ ситцевой рубахѣ. Вечеръ. По мосту снуютъ прохожіе, заглядываютъ въ воду и спрашиваютъ «въ чемъ дѣло».
— И вѣдь поди-жъ ты какая сильная! — разсказываетъ мастеровой. — Вотъ эти рыбаки вытащили ее спервоначала, а мальчишка началъ держать, а она такъ и бьется у него въ рукахъ. Онъ было ее тащить, а она какъ хватитъ его по зубамъ, сшибла у него шапку, да вмѣстѣ съ шапкой-то бултыхъ! Ну, и была такова!
— Не удержалъ! Выскользнула? — спрашиваетъ солдатъ.
— Гдѣ удержатъ! Мальчишка махонькій — обомлѣлъ!
— А сама-то она большая?
— Большая, толстая. Эдакую и нашему брату удержать такъ еле впору.
— Шапка-то выплыветъ, пожалуй.
— И она выплыветъ, потому башкой два раза о бортъ такъ стукнулась, что бѣда!
— Смотри, смотри, вонъ голова показалась!
Во время этого разговора у перилъ останавливается какая-то старуха въ линючемъ салопѣ и прислушивается.
— А глубоко здѣсь? — задаетъ она вопросъ — Сажени полторы, а нѣтъ и больше будетъ, — отвѣчаетъ солдатъ.
— Ахъ грѣхъ какой! Такъ что же вы, братцы, стоите? Брали-бы лодку, да ѣхали скорѣй, можетъ быть еще и вытащить можно. Вѣдь вы христіане, другъ другу помогать надо.
— Какъ-же, такъ сейчасъ и поѣхали! Охота намъ изъ-за всякой дряни въ чужое дѣло мѣшаться!
— Когда случилось-то? — спрашиваетъ, подбѣгая къ периламъ купецъ.
— Да вотъ сейчасъ. Рыбаки вынули ее и дали держать мальчишкѣ. А она какъ хлобысыетъ его по скулѣ!
— Ахъ Боже мой, Боже мой, — слезливо восклицаетъ старуха. — Смотрите, мальчишка-то какъ плачетъ, должно быть сынъ.
— Какое сынъ! Просто на садкѣ въ ученьи. А ужъ и перепадаетъ ему отъ приказчиковъ!
Толпа увеличивается. Проѣзжавшіе по мосту порожніе извозчики сходятъ съ линеекъ и тоже заглядываютъ въ воду. Старуха уже разсказываетъ какой-то бабѣ цѣлую исторію.
— Прачка она, четверо дѣтей, говорятъ, осталось. Мужъ-то у нея въ ундерахъ при театрѣ служитъ. Надъ шубами главный.
— Такъ, такъ. А все-таки отъ хорошей жизни не утопишься. Должно быть пилъ у нея мужъ-то. Охъ ужъ это проклятое вино до добра не доводитъ!
— Гужеѣды! Да что-жъ вы зря-то стоите! — кричитъ на извозчиковъ какой-то мѣщанинъ въ картузѣ съ заломомъ. — Отстегивайте у лошадей вожжи да спускайте въ воду, авось она вынырнетъ да ухватится за нихъ.
— Да, дожидайся! — откликается солдатъ.
— Гдѣ вынырнуть! Раньше, какъ пузырь не лопнетъ, не вынырнетъ. Тутъ сейчасъ подъ барку подтянуло, — разсуждаетъ купецъ. — А ужъ подъ баркой шабашъ! Недолго пригрѣется.
— А все изъ-за вашего брата мужчиновъ наша сестра топится, — пикируется съ лакеемъ какая-то горничная.
— Эво! Вонъ пузыри пошли! Сейчасъ всплыветъ! Даве два раза голова показывалась! — раздается гдѣ-то.
Толпа натискиваетъ на перила. Численность ея увеличивается все болѣе и болѣе. Тутъ мужики, бабы, купцы, мальчишки. Кто-то въ толпѣ успѣлъ уже оттрепать мальчишку за уши. Мальчишка плачетъ.
— И ни одного городового! Вотъ удивительно-то! — восклицаетъ какой-то чиновникъ съ орденомъ. Столько у насъ спасательныхъ средствъ, круги понадѣлали, пробковые пояса, цѣлое общество образовалось, и вдругъ ничего!
— Идетъ, идетъ! Городовой идетъ! Вонъ съ той стороны переходитъ!
Толпа зашевелилась.
— Уйдти за добра ума, а то еще притянутъ! — говоритъ купецъ, машетъ рукою и отходитъ.
Къ толпѣ подходитъ городовой.
— Господа, расходитесь. Расходитесь! Нечего тутъ дѣлать! — командуетъ онъ.
— Какъ нечего? Человѣкъ въ воду кинулся, спасать надо, а онъ — нечего дѣлать!
— Когда? Гдѣ? Мужчина или женщина? — спрашиваетъ городовой.
— Женщина. Сейчасъ вотъ пришла на садокъ, перекрестилась, да какъ бултыхнется!
— Городовой! Что-жъ ты такъ стоишь! Гдѣ у васъ спасательные круги? — возвышаетъ голосъ чиновникъ съ орденомъ. — Человѣкъ въ воду кинулся, а онъ стоитъ!
Въ разговоръ вмѣшивается солдатъ съ узелкомъ и вѣникомъ.
— Позвольте, ваше благородіе, все не такъ-съ, зря болтаютъ. Какой тутъ человѣкъ… Не человѣкъ, а щука! Вынули рыбаки изъ садка большую щуку и дали держать мальченкѣ, а та какъ хлобыснетъ его по зубамъ, выскользнула, сшибла съ него шапку, да въ воду. Ну, вотъ теперь и смотрятъ.
Чиновникъ хмурится и чешетъ затылокъ.
— Да ты не врешь? — кричитъ онъ.
— Извольте сами на садкѣ справиться.
Въ толпѣ слышенъ недовольный ропотъ.
— Вотъ-те на! Говорили: человѣкъ, анъ оказывается щука! Стоило смотрѣть!
— Эхъ, черти! Только сѣдока изъ-за васъ потерялъ! — восклицаетъ извозчикъ, садится на линейку и стегаетъ лошадь.
Народъ, разгоняемый городовымъ, расходится. Лакей уже успѣлъ примазаться къ горничной, идетъ съ ней рядомъ и говоритъ:
— Вы давича изволили произнести, что будто черезъ насъ мужчиновъ женское потопленіе происходитъ. Это вы совсѣмъ напрасно и даже, можно сказать, въ контру. Наше мужчинское сословіе отъ вашей сестры терпитъ, это точно, потому вы какъ тигры около нашихъ сердецъ предоставлены и даже къ примѣру…
— Ахъ оставьте, что вы! Вонъ барыня въ окошко смотритъ, — перебиваетъ его горничная.
Лакей отходитъ.