Нѣчто объ Элегіи.[править]
Поэзія Элегическая имѣетъ правилу довольно строгія: первое изъ всѣхъ истина въ чувствахъ и выраженіи. Въ ней нетерпимы ни малѣйшіе слѣды старанія, ни самая наружная принужденность; ибо Элегія должна быть изліяніемъ сердца, а цѣль ея возбудить соучастіе, достичь до сердца же. Но избѣгая сего недостатка, мы часто впадаемъ въ другую погрѣшность — въ простоту, совершенно обнаженную. Поэтъ долженъ стараться, чтобы читатель забывалъ обѣ немъ, но самъ онѣ не долженъ забываться.
Пріятность слога въ Элегіи необходима; но сего не довольно: въ ней нуженъ еще осторожный выборъ подробностей, нужна нѣкоторая небрежность, однако безъ нерадивости; нужны краски, но чтобъ онѣ были натуральны, наконецъ, нужна та степень точности, которая можетъ быть соединена съ легкостію. Образцы Элегій и Древнихъ, въ которымъ всегда мы относимся, желая найти природу и вкусъ истинный.
Намъ извѣстны одни имена Греческихъ Элегистовъ, мы не знаемъ сравнились ли съ ними Римляне, которые были ихъ подражателями. Трудно повѣрить, чтобъ это изъ нихъ превосходилъ Проперція, а особливо Тибулла; но касательно Овидія это вѣроятно.
Въ его Элегіяхъ удивляются чрезвычайной легкости слога, множеству идей остроумныхъ и замысловатыхъ, картинамъ прелестнымъ и блестящимъ свѣжестію, величайшему разнообразію въ оборотахъ и выраженіяхъ; но въ нихъ же встрѣчаются весьма частыя повторенія, ложныя мысли и слишкомъ изысканныя украшенія. Овидій слабо изображаетъ чувство, потому что въ самомъ дѣлѣ слабо чувствуетъ; но за то съ какимъ умомъ, съ какою пріятностію онъ признается въ своемъ непостоянствѣ! Самые недостатки его прелестны!
Проперцій любитъ и поетъ одну Цинтію. Онъ чувствителенъ и страстенъ; — слогъ его пылокъ и силенъ. Онъ родился для высокой Поэзіи, и ему трудно удержать себя въ предѣлахъ, предписываемыхъ Поэзіей Элегической. — Воображеніе увлекаетъ его, и онъ заблуждается. — Часто между собою и Цинтіею онъ ставитъ всѣхъ боговъ и героевъ Миѳологіи. — Сія роскошь довольно блестяща; но наконецъ она утомляетъ, потому что въ ней недостаетъ истины. — Душа, сильно занятая однимъ предметомъ, отказывается отъ всѣхъ постороннихъ воспоминаній: страсть помнитъ только о себѣ, занимается единственно собою.
Тибуллъ менѣе пылокъ, но болѣе чувствителень и болѣе нѣженъ; — въ его благополучіи и горестяхъ мы принимаемъ несравненно живѣйшее участіе. — Но для чего не одна Деліа была душею его пѣсенъ?… почто онъ снова принялся за свою лиру для Немезисы и Нееры? — Вотъ единственное пятно въ его Элегіяхъ, — пятно, которымъ даже никогда его не укоряли.
У него всегда сердце пробуждаетъ воображеніе; его изящный вкусѣ даетъ видѣ простоты и самымъ украшеніямъ; онъ достигаетъ до души прямо, безъ всякихъ оборотовъ, — и сладкая меланхолія разливаетъ на его стихи такую прелесть, какой мы не находимъ нигдѣ въ равной степени. — Онъ превосходитъ своихъ соперниковъ и красотою слога, который, въ разсужденіи чистоты, пріятности и точности, можно сравнишь съ Виргиліевымъ!
Анакреонъ, Катуллъ, Горацій, въ нѣкоторыхъ одахъ, а особливо Овидій — суть пѣвцы удовольствія; Проперцій и Тибуллъ пѣвцы любви и совершенные образцы нѣжной и страстной Элегіи. — Тотъ, кто получилъ отъ природы искру, подобнаго дарованія, долженъ ими образовать себя, у нихъ учиться; но чувства и пріятности занять не льзя.
Сравниться съ ними безъ сомнѣнія трудно, и можетъ быть невозможно, но мѣста ниже ихъ все еще почтенны. — Родъ стихотворства, освященный ими, доставляетъ вкусу пріятное отдохновеніе и заключаетъ въ себѣ особенную привлекательность.
Нечто об элегии / С фр. М. Д. [Дмитриев] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч. 78, N 22. — С. 104—107.