Короленко В. Г. «Была бы жива Россия!»: Неизвестная публицистика. 1917—1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Если я не ошибаюсь, — «Наша Мысль», в которой одно время сосредоточивалась вся независимая полтавская пресса (я не считаю большевистских официозов), представляет орган общесоциалистического направления всех оттенков, исключая, конечно, большевизм всякого рода, именующий себя то социал-демократическим (большевики в собственном смысле), то социал-революционным (левые социалисты-революционеры), то анархически-синдикалистским64.
Где же истинная грань, отделяющая так называемый большевизм от остального социализма, где то начало, которое, объединяя все социалистические партии, в то же время выкидывает за пределы этого объединенного социализма последователей Ленина и Троцкого, Спиридоновой65 и Натансона66.
Мы часто слышим указания на это начало, объединяющее одних, исключающее других. Оно определяется отношением к немедленной социализации всего производства. 28-го октября прошлого года67 петербургский совет рабочих и солдатских депутатов поднял знамя восстания против существовавшего тогда революционного правительства и установил диктатуру советов, как представителей городского пролетариата, солдат и… крестьянства, но не всего, а только так называемого «беднейшего крестьянства», т. е. той его части, которая уже превращена в сельский пролетариат, потеряв существенный признак крестьянства, как мелкого земельного собственника, — на каких бы началах ни основывалось это землевладение: на начале общинном, как в средней России, казачьих землях и Сибири, или на начале частного владения, как на Украине.
Этот роковой шаг определил последовавшее разъяснение. С этого дня фактически исчезло общее понятие России как единого отечества, общего для всех классов. Большевизм поставил вопрос ясно и резко: нет интересов, общих для всех классов в нашей стране. Война нужна только для капиталистов всех стран. Для них-то и только для них нужна и защита отечества от внешнего нашествия. Большевизм резко и откровенно порывал с этим «предрассудком»: слова «оборона отечества» назывались обманом народа, нужным лишь для того, чтобы лучше закрепостить трудовые классы власти капитала. Эту проповедь многочисленные большевистские агитаторы понесли в армию, разлагая ее боевое настроение. А так как продолжение войны было очень трудно, то проповедь «отказа от войны», отказа, не только от наступления, которое во всякой войне неотделимо от обороны, но и просто от защиты окопов, имела огромный и гибельный успех.
Позволю себе маленькое «личное впечатление». На улице Полтавы я встретил человека в солдатской форме. Он стоял на панели и смотрел вслед нескольким немцам, шедшим по улице. Было что-то в его лице, заставившее меня невольно оглянуться. Он заметил мой взгляд и, обратясь ко мне, сказал:
— Я вчера с фронта. Там мы день и ночь следим, чтобы немец не мог пройти через границу. Приезжаю домой, а он вот тут ходит в самой нашей земле…
И, глядя мне прямо в глаза, он сказал с особенным ударением:
— Кто в этом виноват, скажите мне…
Я ответил:
— Вы хотите сказать, что вы не виноваты… А виноваты мы, которые не были на фронте. А по-моему, виноваты все в нашей несчастной России. И те, что были на фронте. Кто сначала переполнил дороги дезертирами?.. Кто после уходил, оставляя неприятелю пушки и обозы?.. Придется когда-нибудь приносить великое всенародное покаяние… И каяться придется всем…
Он задумался глубоко и скорбно и после сказал:
— Ну так… Мы тоже ушли и бросили много неприятелю… А лошадей продавали по 10 и 20 рублей… Так я вот что вам скажу: держались первое время. В Петербурге уже революция, потом сбросили Керенского. А у нас еще крепко: знаем, — надо оборонять свою землю… А тут каждый день приезжают от большевиков: что вы думаете? Кого защищаете? Не отечество, а буржуев… Бросайте… Вот вы и подумайте… Одни держатся, другие давай уходить… Ночь переночуешь, — смотришь, — уже соседи снимаются. Того и гляди — неприятель обойдет, накроет, как воробьев шапкой…
Да, легко представить себе, какое действие должны были производить такие речи, которые шли навстречу малодушию, трусости, себялюбию, которые дезертирство, всегда считавшееся стыдом и позором, возводили чуть не в подвиг, а трудовой подвиг превращали в преступление и глупость… Мудрено ли, что приходилось уходить и тем, кто иначе стоял бы до конца.
Теперь последствия налицо. И одни ли большевики виноваты в том, что постигло Россию. Не так давно гр. Мартов, не большевик, а только социал-демократ интернационалист, произнес…
63. Данная статья не была закончена Короленко и поэтому не печаталась при его жизни. Она датируется 1918 годом, по всей видимости, первой его половиной. Публикуется впервые по черновому автографу, обрывающемуся на полуфразе: ОР РГБ, ф.135/II, к. 17, д. 1000, л. 1—2.
64. Из этого высказывания Короленко прекрасно видно его отрицательное отношение как к левым эсерам, которые до их мятежа в начале июля 1918 г. состояли в союзе с большевиками, так и к склонявшимся в том же направлении анархистам-синдикалистам. Всех их в определенной степени сближал крайний радикализм, неразборчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, приверженность к идеологическим схемам. Короленко еще в августе 1917 г. утверждал: «Сила большевизма всякого рода в демагогической упрощенности» (Негретов П. И. Указ. соч., с. 291). 20 ноября 1917 г. он записал в дневнике: «Большевистское безумие ведет Россию к неизвестным авантюрам. И надо признать: это безумие большинства активно-революционной демократии. Учредительное собрание может стать тоже большевистским» (Вопросы литературы, 1990, № 6, с. 215). В своих дневниковых записях Короленко нередко ставил знак равенства между большевиками и левыми эсерами.
65. Спиридонова Мария Александровна (1884—1941) один из лидеров партии левых эсеров, в 1906 г. была приговорена к бессрочной каторге за убийство чиновника Г. Н. Луженовского. После подавления левоэсеровского мятежа была арестована, осуждена, но тут же амнистирована. Впоследствии отошла от политической деятельности. Последние несколько лет жизни провела в ссылке и тюрьмах, расстреляна в тюрьме г. Орла.
66. Натансон Марк Андреевич (1850—1919) — один из организаторов кружка чайковцев, а позднее «Земли и воли». С 1878 по 1887 г. находился в ссылке, в 1894 г. был вновь сослан в Восточную Сибирь на пять лет. Затем примкнул к эсерам. В 1917 г., вернувшись из эмиграции, вступил в организацию левых эсеров. Короленко познакомился с Натансоном еще во время учебы в Петровской академии, некоторое время он отбывал вместе с ним свою ссылку в Якутской области (см. главу «Марк Андреевич Натонсон и его жена» в 4-й книге "Истории моего современника: Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти т., т. 7, с. 357—360). В дневнике писателя 22 ноября 1917 г. сделана следующая запись о расколе в партии эсеров: «Для меня тут есть еще небольшая личная драма: стал большевиком (т. е. левым эсером. — Сост.) и тоже исключен из партии Марк Андреевич Натансон… Натансон то и дело выступает рядом со Спиридоновой в качестве с.-р. — максималиста, т. е. того же большевика. В Россию вернулся через Германию… Не знаю… как я лично встретился бы с Натансоном, — по крайней мере пока он в лагере торжествующих насильников…» (Вопросы литературы, 1990, № 6, с. 218.)
67. Очевидно, здесь в тексте статьи Короленко сделана описка. Речь должна идти не о 28, а о 25 октября 1917 г.