А. А. Никитин
Отрывок из оссиановой поэмы
КАРТОН
Кдессамор, сын Тавдов и брат Морны, Фингаловой матери, находясь в войске
Фингала, рассказывает сему герою приключение своей юности.
Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана
James Macpherson
The Poems Of Ossian
Издание подготовил Ю. Д. Левин
Л., «Наука», 1983
Серия «Литературные памятники»
Застигнут бурею, Балклуту я узрел.
В раздранных парусах ужасный ветр свистел,
И мой корабль, носясь в пучине разъяренной,
Примчался к берегам страны иноплеменной.
Там в Рютамировых чертогах, о Фингал,
Спокойный, сладкий сон три ночи я вкушал.
Младая дочь его мой взор очаровала;
И страстию душа к Моине запылала —
И Рютамир, склонясь на брак ее со мной,
Моины сердце мне вручил с ее рукой.
Как пена бурных волн, вздымалась грудь прелестной;
Как звезды светлые на высоте небесной,
Покрыты сумраком, горят во тьме ночной,
Так очи девы сей блистали предо мной.
Спокойна и ясна была душа Моины,
Как сребряный поток цветущия долины,
Едва струящийся под тению ветвей!
Иноплеменных вождь, горя любовью к ней,
В чертог ее отца вступает дерзновенно,
Бросает на меня взор, гневом распаленный,
И мощной дланию схватя булатный меч,
«Где он? где вождь Комгал? — ко мне простер он речь. —
Где ратоборец сей, в боях неутомимый?
Ведет ли воинство с собой непобедимо,
В Балклутскую страну простря свой жадный взор,
Или один притек ты, дерзкий Клессамор?..» —
«Познай, — вещаю я, — познай, пришлец нежданный,
Что Клессамор — супруг, Мойною избранный,
Что он бестрепетен средь тысячи врагов,
Хоть рать его от сих далеко берегов!
Как победитель мой ты в сей чертог вступаешь
И одинокому мне смертью угрожаешь;
Но, витязь, не забудь, что меч еще со мной,
Который был в боях один защитник мой!
Престань, о Клуты сын, воспоминать Комгала!»
Вдруг раздраженная в нем гордость воспылала,
И тяжкий меч его со свистом засверкал;
Но я отвел удар — и враг надменный пал.
Как отдаленный гром, паденья звук раздался:
Внезапно копий лес в долине показался.
Горя отмщением, питомцы чуждых стран
Хотели влечь меня, как пленника, в свой стан.
Спасаясь от врагов, стесненный их толпами,
Узрел я свой корабль над клутскими водами;
Я бросился в него под тучей вражьих стрел
И по зыбям морским в отчизну полетел.
Моина притекла за мной на берег дикий;
Ветр бурный разносил ее печальны клики
И черные власы прелестной развевал.
Я в горести средь волн к ней руки простирал,
И возвратиться к ней стократно порывался;
Но тщетно! Мой корабль стрелой по бездне мчался.
С тех пор я никогда Моины не встречал
И жить для счастия с тех пор я перестал.
Уже сразила смерть ее в стенах Балклуты!
Я видел тень ее в те страшные минуты,
Как Лоры на волнах, одетых черной мглой,
Скитались призраки воздушною толпой.
Она подобилась луне новорожденной,
Печальным сумраком от взоров сокровенной,
Когда из бурных туч пушистый снег летит
И ветер меж дубов поверженных свистит!
«Воспойте вы хвалы возлюбленной Моине,
О барды! — рек Фингал. — Да ваши песни ныне
Исполнят радостью блуждающую тень
И призовут ее чертогов горних в сень;
Да с блеском явится она в надзвездном мире,
Как полная луна в безоблачном эфире,
И встретит праотцев с весельем пред собой.
Я зрел Балклуту сам… Увы, соратник мой!..
Она казалась мне гробницей древней славы;
Разрушились ее чертоги величавы;
Глас человеческий не раздается в ней;
Течение реки среди пустых полей
Уже совращено упадшими стенами,
И терн обвил столпы колючими ветвями,
И на развалинах желтеет мох густой,
И только слышится зверей пустынных вой.
Моины нежныя жилище опустело;
Молчанье мертвое чертогом овладело,
Где дни счастливые отцов ее текли!
О барды славные Морвенския земли!
Вы падшим братьям в честь на арфах возгремите;
Иноплеменников судьбу слезой почтите.
Они, как злак полей, увяли прежде нас;
Но скоро прозвучит и наш последний час!
Почто ж, о смертный, ты чертоги воздвигаешь,
Когда в отверстый гроб безвременно вступаешь?
Ты наслаждаешься счастливою судьбой;
Но смерть всему конец, и все умрет с тобой!
И скоро восшумит пустынный ветр уныло
В разрушенных стенах и над твоей могилой,
И над дубравою печально засвистит,
Где истлевает твой осиротелый щит!..
Но пусть бушует ветр над нашими гробами,
Друзья! мы будем жить великими делами!
Так! имя храброго наполнит целый свет;
Покажет поле битв следы моих побед,
И буду я внимать в надоблачных селеньях
О подвигах своих в бессмертных песнопеньях.
Утешьтесь, о друзья! героя торжеством,
Да чаша пиршества обходит нас кругом;
Да радость чистая вождей воспламеняет!
О други! звук побед в веках не умолкает…
О солнце, гордое светило в небесах!
Когда назначено вселенныя в судьбах
Исчезнуть и тебе, божественно созданье,
И если и твое здесь временно сиянье,
То слава дел моих тебя переживет!»
1820
ПРИМЕЧАНИЯ
Благонамеренный, 1820, ч. XI, Ќ 16, с. 245—250. — Carthon (вставной
эпизод).
Андрей Афанасьевич Никитин (1790—1859), воспитанник Московского
университета (выпуск 1808 г.), в начале 1820-х годов преподавал риторику,
логику, поэзию, мифологию и российское сочинение в Горном кадетском корпусе
в Петербурге и сотрудничал в петербургских журналах. Был одним из
основателей и постоянным секретарем Вольного общества любителей российской
словесности, литературного объединения декабристской ориентации. Внимание
Никитина привлекли «новонайденные» оссиановские произведения Э. Гарольда, из
которых он переложил стихами «Ларнуль, или Отчаяние» и «Смерть Азалы»
(Соревнователь просвещения и благотворения, 1818, ч. IV), а также «Песнь
утешителей» (опубликован отрывок: «Песнь Уллина» — там же, 1819, ч. V). Из
макферсоновского Оссиана Никитин переложил лишь отрывок из «Картона»,
который зачитывался и был одобрен на заседании Вольного общества любителей
словесности, наук и художеств 15 июля 1820 г. (см.: Благонамеренный, 1820,
ч. XI, Ќ 14, с. 123).