После Петра Великого в России, как во всём военном деле, так в частности по отношению к коннице, началось слепое подражание Западной Европе. Оно повело к упадку нашей конницы.
В царствование Анны Иоанновны (в 30-х годах прошлого столетия), по предложению фельдмаршала Миниха, и у нас были учреждены кирасирские полки, для которых выписывали из Германии больших, тяжёлых лошадей. Около того же времени были сформированы два гусарских полка, а некоторые из драгунских преобразованы в конно-гренадерские, отличавшиеся только тем, что каждый всадник носил в особых сумах две ручные гранаты с целью бросать их при атаке батареи и подрывать лафеты.
При Елисавете Петровне число кирасирских полков увеличилось до шести, а гусарских до двенадцати. Однако последние, набранные из добровольцев, большею частью иностранцев, обязанных иметь собственных лошадей, были очень плохи, и по своей подготовке, и по конскому составу.
В начале царствования Екатерины Великой численность тяжёлой конницы значительно увеличилась: восемнадцать драгунских и конно-гренадерских полков были преобразованы в карабинерные (в подражание французским), которые не имели кирас, но по сорту лошадей были тяжёлою конницею. Сверх того, оставались прежние шесть кирасирских полков, а прочие были драгунские и гусарские. В то время прусская конница Фридриха Великого уже сделалась образцом, которому везде подражали, но это подражание большею частью ограничивалось внешними формами. В России оно, правда, было слабее, чем в других государствах. Наша конница всё ещё сохраняла прежние порядки, установившиеся в западно-европейской коннице до преобразований Фридриха Великого: трёхшереножный строй, задержанные аллюры, стрельбу с коней. В боях с лёгкою и подвижною турецкою конницею наша оказывалась совершенно несостоятельною. Пехота не только не могла рассчитывать на её содействие для отражения стремительных атак турецкой конницы, но сама должна была прикрывать её от этих атак. Для встречи турецкой конницы пехота ставила перед своим фронтом особые рогатки, а наша конница ограничивалась исключительно пассивною ролью и, построившись в густые массы, располагалась так, чтобы с флангов её прикрывала пехота с орудиями.
Во второй половине XVIII столетия явились в России высоко даровитые полководцы, Румянцев, Потёмкин и в особенности Суворов, влияние которых отразилось весьма благодетельно и на коннице.
Румянцев, командовавший войсками во время турецкой войны, требовал от конницы исключительно действия холодным оружием, запрещал ей стрелять с коней, а в 1774 г. ввёл впервые двухшереножный строй. Он уже настолько усовершенствовал свою конницу, что считал возможным в боях с турками обходиться без рогаток. В сражении при Кагуле (в 1770 г.) наша конница своими стремительными атаками довершила поражение турок. Необходимо однако указать на то, что, несмотря на приказы Румянцева, конница нередко ещё прибегала к стрельбе в конном строю — так велика была сила привычки и предрассудка. Например, в Кагульском сражении большая часть наших карабинеров производила беглый огонь с коней.
Потёмкин придавал большое значение драгунам и лёгкой коннице. С развитием тяжёлой конницы драгунские полки пришли в упадок и стали нести более внутреннюю, чем полевую службу. Потёмкин старался возвратить им то значение, которое они имели при Петре Великом. Он сократил тяжёлую конницу и значительно увеличил численность лёгкой, сформировав новые конно-егерские и гусарские или легкоконные полки. Высоко ценя боевые качества казаков, Потёмкин с особенною заботливостью занимался формированием и улучшением казачьих полков.
Обмундирование и снаряжение конницы, благодаря Потёмкину, были значительно упрощены. Прежнюю форму с треугольными шляпами, косами и пудрою, он заменил длинными куртками и касками, стремясь к осуществлению того требования, которое он весьма метко определил так: «Солдатский наряд должен быть таков, что встал и готов».
Взгляд Потёмкина на подготовку конницы к бою очень ясно был выражен в одном его приказе следующим образом: «Господа полковые командиры должны употребить всё старание, чтобы поставить полки свои соответственно званию легкоконных: для сего убегать должны неги, употребляемой для лошадей в коннице, так называемой тяжёлой, которая тяжела только сама себе, а не ударом неприятелю. Лошадей заводских отнюдь не иметь, людям сидеть вольно, действовать саблей хорошо, оборачиваться частями и по одиночке проворно. Одежда была бы не узка; обувь такая, чтобы летом портянки, а зимою чулки или суконки входить могли. Побоев жестоких не употреблять, опасаясь за сие штрафа; иметь о людях большее попечение, нежели о лошадях, и для того меньше мучить чищением лошадей, ибо не в сём состоит краса полка, но в приведении в исправность, нужную к бою».
Суворов (род. в 1729 г., ум. в 1800 г.), один из великих полководцев, редкий военный гений, приобрёл бессмертную славу не только своими победами, удивившими мир, но также в высшей степени замечательною системою воспитания и образования войск, которая, по крайней мере для нас, должна остаться навсегда образцом. Значение Суворова для нас велико ещё и потому, что, живя во время всеобщего поклонения прусским порядкам Фридриха Великого и подражания им, часто лишь внешнего, он не пошёл по общему течению, а самобытно облёк сущность военного дела в формы, свойственные характеру русского народа.
Что касается конницы, то Суворов глубоко понимал основные свойства этого рода оружия и умел им искусно пользоваться во всевозможных положениях. Замечательно, что свои первые боевые подвиги он совершил во главе конницы (хотя был пехотным офицером) во время семилетней войны в Пруссии, проявив замечательную смелость, решительность, предприимчивость и настойчивость.
Однажды в Силезии Суворов с 60 казаками напал на прусский пикет из 100 гусар, расположенный на вершине холма, но был отбит. Вскоре он снова атаковал пруссаков, но также безуспешно. Задетый за живое этою неудачею, он повёл третью атаку, опрокинул гусар, занял холм и затем, получив подкрепление, готовился к новой атаке, но наступила темнота, и пруссаки ушли в свой лагерь.
Когда десятитысячный прусский корпус под начальством генерала Платена двинулся из Силезии в Померанию по левому берегу р. Варты, Суворов, находившийся в составе летучего конного отряда, назначенного для тревожения пруссаков, с одною сотнею казаков переправился вплавь через р. Нетцу, затем, пройдя ночью более 40 вёрст, достиг г. Ландсберга, разбил там прусских гусар, потерявших убитыми до 50 человек, и сжёг половину моста на р. Варте, вследствие чего Платен принуждён был устраивать новую переправу и потратить на это много времени. При дальнейшем движении пруссаков Суворов с тремя гусарскими и семью казачьими полками постоянно тревожил их, нападая с флангов, а при выходе из одного леса атаковал неприятельские боковые отряды и захватил много пленных.
В другой раз Суворов с конным отрядом атаковал отряд пруссаков из всех родов оружия, отрезал левый фланг неприятеля и вогнал его в болото, причём одни были перебиты, а другие взяты в плен. Во время этого боя сам Суворов завяз с лошадью в болоте, но при помощи подоспевшего драгуна выбрался оттуда. Затем он с одним эскадроном гусар и 60 казаками атаковал неожиданно с обоих флангов наступавший полк прусской пехоты, опрокинул его и захватил два орудия. Но скоро пруссаки, заметив малочисленность русских, опомнились, перешли в наступление и окружили их со всех сторон. Из этого критического положения Суворов вышел блистательно: он пробился, забрав с собою пленных и оставив только захваченные прежде орудия. Но затем Суворов получает подкрепление, он сейчас же решается возобновить бой, бросается в атаку на пруссаков, теснит их и наносит им большой урон.
Возвращаясь от командующего русскими войсками в Пруссии, генерала Фермора, в свой отряд, Суворов заблудился в густом лесу, проплутал всю ночь и утром, выйдя из леса, очутился вблизи прусских аванпостов. Он не только не смутился этою неожиданностью, но ещё воспользовался удобным случаем, чтобы сделать разведку расположения и сил пруссаков, затем незаметно для них возвратился к своему отряду и повёл его против неприятеля. Во время этого боя Суворов с 6 эскадронами конных гренадер атаковал 2 прусских батальона, построенные в каре, так стремительно, что они положили оружие, а потом с гусарами и казаками бросился на прусскую конницу, опрокинул её и, наскочив на фуражиров, захватил бо̀льшую часть их в плен.
Под Кольбергом (в Померании) два прусские батальона с одним драгунским полком заняли д. Нейгартен. Суворов с 6 конными полками (3 гусарскими, 2 казачьими и 1 драгунским), построив их в две линии, атаковал пруссаков: опрокинул драгун, врубился в один из батальонов, положил многих на месте и захватил около ста человек в плен. Но другой батальон, засевший в деревне, огнём отбил нашу конницу.
Этого рода действиями Суворов приобрёл себе большую известность не только в нашей, но и в австрийской и прусской армиях. Его начальники, генералы Румянцев и Берг отзывались о нём как об «отличном кавалерийском офицере, который обладает сведениями и способностями, прямо кавалерийскими, быстр при рекогносцировке, отважен в бою и хладнокровен в опасности».
После семилетней войны Суворов командовал пехотным полком, а затем, во время войн в Польше и Турции, предводительствовал всеми родами оружия. И во время этих войн конница у него действовала искусно, он нередко сам водил её в атаку. У него никогда ни один эскадрон не оказывался лишним, дело для конницы находилось при всякой обстановке: если нельзя было действовать в конном строю, Суворов её спешивал и пускал в бой рядом с пехотою.
Во время войны с польскими конфедератами в 1771 году, 10 мая, Суворов с отрядом, состоявшим из всех родов оружия, численностью в 3 500 человек, у м. Ланцкороны (близ Кракова) атаковал поляков, которые приблизительно в таких же силах под начальством французского полковника Дюмурье заняли позицию на высотах, покрытых кустарником (черт. 20): правый фланг и центр, прикрытые двумя рощами, были заняты двумя сотнями егерей с двумя орудиями, а на левом фланге м. Ланцкорона и близлежащий замок оборонялись 1 200 чел. с 30 орудиями. Подступы к центру и левому флангу неприятельской позиции были очень затруднительны, особенно для конницы, а на правом фланге обрывистые скаты были совсем неприступны.
Суворов, приблизившись к этой позиции, выехал с конным авангардом на небольшие высоты, осмотрел расположение неприятеля и приказал чугуевским казакам и одному эскадрону карабинеров атаковать центр поляков, не ожидая прибытия остальных сил. Казаки врассыпную поскакали на высоту, поднявшись на неё, быстро сомкнулись в лаву и бросились в атаку на поляков. Эта атака была ведена так быстро, что казаки не понесли почти никаких потерь. Прибывшие на помощь польские гусары встретили наших казаков и скакавших за ними карабинеров залпом вместо атаки и тотчас же ускакали назад. В это время подошла наша пехота с остальною конницею, выбила егерей из центральной рощи, отразила атаку польской конницы и утвердилась на высотах. Конфедераты обратились в бегство, преследуемые казаками на протяжении нескольких вёрст. Бой продолжался всего полчаса, наши потери были ничтожны, а поляки потеряли 500 человек убитыми и 2 орудия.
Эта победа была одержана благодаря решительности и быстроте действий Суворова. Поляки, полагаясь на неприступность своей позиции, были совершенно ошеломлены, когда Суворов атаковал их, и притом конницею. Конница тут, собственно говоря, всё дело решила; подошедшая затем пехота только упрочила за собою то, что было с налёта захвачено конницею. Суворов под Ландкороною проявил замечательно верное понимание значения нравственного элемента в бою. Конфедераты представляли войско нерегулярное, весьма впечатлительное, которое тем легче было поразить неожиданностью, и с этою целью Суворов, не теряя ни минуты, решился на то, что противник считал невозможным.
В том же году, 12 сентября, Суворов снова одержал блистательную победу над отрядом конфедератов графа Огинского при Сталовичах. Конфедераты по присоединении к ним одного из влиятельнейших польских аристократов, графа Огинского, до того усилились, что стали уже серьёзно угрожать русским войскам, занимавшим Литву. Огинский собрал у Несвижа четырёхтысячный отряд и выступил к Варшаве. Командовавший русскими войсками, генерал Веймарн действовал очень нерешительно. Суворов, находясь тогда с небольшим отрядом в Люблине, решился без приказания Веймарна, на собственный риск, идти навстречу Огинскому с целью атаковать его. С отрядом в 714 чел. Суворов 1 сентября выступил из Люблина на Коцк и Белу, где присоединил к себе ещё 188 чел., так что всего у него было 902 человека (черт. 21). Затем он двинулся на Брест и Несвиж. В ночь на 12 сентября Суворов узнал, что Огинский с конфедератами перешёл к м. Сталовичам (в Минской губ.). Он тотчас же послал к полковнику Дирингу, находившемуся с отрядом у Несвижа, и подполковнику Хвабулову, занимавшему Слуцк, приказание подкрепить его; а сам, понимая всю выгоду внезапности нападения, решился, не дожидаясь прибытия подкреплений, атаковать противника у Сталович. Показав вид, что он двинулся к Несвижу, Суворов затем свернул на дорогу к Сталовичам, куда прибыл ещё до рассвета. Как потом оказалось, наши войска вышли в тыл неприятельского расположения. Пехота, пройдя по плотине через болото под огнём неприятеля, заметившего уже её появление, быстро ворвалась в местечко, а подоспевшая конница произвела стремительную атаку по направлению к площади, захватила стоявшие там орудия, била и гнала всех встреченных ею конфедератов. В то же время с другой стороны в местечко ворвалась вторая колонна нашей пехоты. Нападение Суворова на Сталовичи было произведено столь неожиданно и решительно, что Огинский никак не мог остановить и устроить спасавшихся бегством конфедератов. Но в местечке стояла только одна часть войска Огинского, остальная же была расположена лагерем на близлежащих небольших высотах. Суворов, не давая противнику опомниться, тотчас же по взятии Сталович атаковал также и стоявших на этих высотах конфедератов, хотя у него было несравненно меньше сил. Он сначала обстрелял поляков артиллерией, затем двинул в атаку пехоту против пехоты и конницу против конницы. Один эскадрон, всего 70 человек, бросился на 500 чел. польской конницы и мигом опрокинул её; ту же участь испытала и польская пехота, часть которой сдалась в плен. Всё дело кончилось к 11 часам дня. Отряд Огинского был совершенно разбит. Сам он спасся бегством в Пруссию. Победа Суворова при Сталовичах, одержанная так быстро и такими незначительными силами, имела весьма важные последствия. Войска Огинского, прежде чем они успели приступить к решительным действиям, были рассеяны; конфедераты лишились своего предводителя, который после малодушного бегства в Пруссию потерял всё прежнее своё обаяние; расположенные в Литве, русские отряды сразу были выведены из того опасного положения, в которое их поставило быстрое распространение конфедерации. Действия Суворова замечатальны решительностью, быстротою и скрытностью. Этим и объясняется такой блистательный успех, одержанный над противником, имевшим почти в пять раз больше сил. Но и войска вели себя в Сталовичском деле выше всякой похвалы. Сам Суворов как одну из причин своей решимости приводил то, что он «имел храбрых офицеров, привыкших сражаться вблизи». Сталовичский поход, завершённый блестящею битвою, был настолько выдающимся подвигом Суворова, что заставил всех о нём говорить. Суворов стал знаменитостью. Даже Фридрих Великий обратил на него внимание и советовал полякам остерегаться его.
Во время турецких войн(1769—1774 гг. и 1787—1791 гг.) Суворов давал коннице самые разнообразные назначения, которые она блистательно исполняла. Она участвовала вместе с пехотою и артиллерией в двух ночных нападениях на укреплённый лагерь турок у Туртукая на Дунае, причём несколько эскадронов переправлялось через эту реку таким образом: лошади вплавь, а люди на лодках, держа лошадей за поводья. В сражении под Рымником (11 сентября 1789 г.), где русские и австрийские войска совершенно разбили турецкую армию, несмотря на её двойное численное превосходство, Суворов в самую решительную минуту боя, когда турки начали уже колебаться, послал конницу в атаку на турецкие укрепления, не вполне ещё оконченные. Конница стремительно понеслась на эти укрепления, перебралась через рвы и брустверы и врубилась в толпу янычар; началась страшная сеча. Между тем вслед за конницею ворвалась в укрепления пехота и окончательно вытеснила оттуда турок, которые обратились в общее бегство. Наконец, в знаменитом штурме крепости Измаила на Дунае (11 декабря 1790 г.) несколько тысяч казаков принимало участие в пешем строю с одними пиками.
Изложение прочих подвигов Суворова в Турции, затем опять в Польше, в Италии и Швейцарии не входит в нашу программу. Ограничимся лишь указанием на то, что всегда его действия отличались решительностью и быстротою, что он ни перед чем не останавливался и что в числе этих дальнейших его подвигов были такие, как штурм Праги (предместия Варшавы) и переход через Альпы в 1799 году.
Теперь остановимся на разборе причин, от которых зависели постоянные успехи Суворова.
Тайна непобедимости Суворова заключается в том что никто не соединял в себе более его и в высшей степени качества полководца, никто лучше его не умел одушевлять войска[1]. Светлый ум, необыкновенная сила воли и энергия, мужество в самом широком смысле этого слова, решительность и рядом с нею осторожность — вот те выдающиеся качества, которые сделали Суворова великим полководцем. Но, кроме того, весьма важно, что и войска в его руках приобретали такую особенную силу, которая делала их непобедимыми в борьбе с противником, даже в несколько раз превосходившим численностью. Это была сила нравственная, которою так богато одарён русский солдат и которую Суворов умел своим влиянием доводить до такого воодушевления, что действительно для его войск не существовало ничего невозможного. Он любил солдат, умел говорить с ними так, что каждое слово западало глубоко в их души, заботился о всех их нуждах, виновных наказывал по-отечески, но никого не губил. И за то русский солдат, всегда очень чуткий ко всему искреннему, неподдельному, любящий молодечество, смелые предприятия, боготворил Суворова, готов был идти с ним куда угодно и на что угодно. Одно имя Суворова вселяло в войсках такую уверенность в успехе, что и действительно достигался успех, несмотря на неимоверные трудности.
Не менее замечательно то воспитание и обучение войск, посредством которых Суворову удавалось пробудить способности русских солдат к военному делу и закалить их к самоотверженному перенесению трудов и лишений, неизбежных на войне. И эта именно сторона деятельности Суворова больше всего поддаётся изучению, так как ничто нам не мешает исследовать те приёмы, которые он, изучивший до тонкостей солдатский быт, солдатские нравы и убеждения, применял к столь важному делу, как подготовка войск к боевой деятельности.
Суворов был убеждён, что с армией, нравственное развитие которой стоит высоко, можно решаться на самые рискованные предприятия; поэтому и следует вести воспитание войск таким образом, чтобы нравственная сторона не только не была подорвана, но, напротив, развивалась бы возможно больше. Уверенность в себе и смелость Суворов считал главными достоинствами воина, а развитие их в возможно большей степени — главною целью воспитания. Зная, что на войне успех чаще всего зависит не столько от того, чтобы приискать самое лучшее решение, сколько от умения мгновенно решиться и быстрым исполнением решения не дать противнику опомниться, Суворов старался развить не только в офицерах, но и в солдатах, быструю решимость, к чему всякий человек может приучить себя посредством известного воспитания. Медлительность, колебание были противны Суворову, так как в военном деле это чрезвычайно крупные недостатки, которые часто бывают главными причинами самых гибельных неудач. От каждого офицера и солдата Суворов требовал быстроты и неустрашимости, говоря, что быстрота и натиск — душа настоящей войны. Для развития этих качеств он считал необходимым производить учения при обстановке, по возможности более близкой к действительному бою, так, чтобы войска привыкли смотреть на настоящую атаку не более, как на манёвр. Поэтому он постоянно обучал их производству сквозных атак, и каждый манёвр у него всегда оканчивался свалкою. Всякая часть, какой бы силы она ни была, разделялась на две стороны, которые разводились сначала на известное расстояние одна от другой. Затем начиналось учение. По сближении сторон на сто шагов офицеры командовали всё, что нужно для атаки, и тогда обе части бросались друг на друга в пехоте бегом, а в коннице галопом, взяв оружие к атаке. При этом строго воспрещалось замедлять движение, только в момент встречи подымались штыки или пики, а каждый солдат, не останавливаясь, принимал слегка вправо, и в образовавшиеся вследствие этого интервалы об стороны протискивались одна сквозь другую. После этого части поворачивали кругом и повторяли атаку. Такое обучение давало коннице навык смело атаковать, не сдерживая лошадей перед противником, навык, которого невозможно приобрести нередко практикуемыми атаками в пустое пространство или двусторонними манёврами, если на них требуется, чтобы стороны останавливались друг перед другом на некотором расстоянии. Кроме того, этим способом обучения конница близко знакомилась с пехотою и привыкала не бояться её. Учения у Суворова отличались всегда необыкновенною простотою, но каждое из них непременно заканчивалось вышеописанною сквозною атакою. Цель всякого манёвра состояла в том, чтобы по возможности скорее и прямее довести дело до атаки. Для конницы Суворов считал в особенности важным подвижность, стремительность атак, действие холодным оружием. Признавая вред стрельбы в конном строю, он придавал особенную важность рубке саблями. Поэтому он давал коннице такие наставления: «Стрелять вовсе не годится, а несравненно лучше палаш и копьё; разв паче чаяния случилось бы достреливать в погоне, но и при сём лучше холодное оружие; атаковать только на палашах; в погоне надлежит только смело врубаться неиспорченным фронтом, кроме фланкёров, кои могут стрелять из пистолетов, но цельно; рубить палашами низко пехоту, выше конницу, но прежде подлинной рубки приучать к отвесу палаша; строевых лошадей на ученьях приучать к неприятельскому огню, к блеску оружия его и крику; при быстром карьере каждый всадник должен уметь сильно рубить». Суворов указывал на необходимость обучать рубке, так как для неё требуется не столько сила, сколько искусство. В доказательство этого он в одном из своих приказов привёл из собственной боевой практики случай, когда те, которых рубили более сильные карабинеры, большею частью ускакали раненые, а малосильные драгуны рубили наповал. Для достижения такого искусства Суворов приказывал коннице постоянно упражняться в рубке чучел. Зная, как часто успех на войне зависит от неожиданности, а следовательно, от скрытности, Суворов любил производить учения ночью, чтобы приучить войска к тем случайностям, которые неизбежно сопровождают ночной бой. Наконец, не меньше внимания Суворов обращал на быстроту движения и делал с отрядами из всех родов оружия такие большие переходы (часто по 50 и даже по 70 вёрст в день), что суворовский поход стал синонимом всякого необыкновенно быстрого движения.
Итак, воспитание войск, имевшее целью подъём их духа, развитие уверенности в себе и смелости, обучение, стремившееся к развитию способности войск к решительным, быстрым и скрытным действиям, — вот вся суть боевой подготовки, как её понимал Суворов. И надо сказать, что, действуя по этой программе, он достиг самых блестящих результатов. Войск, воспитанных Суворовым, нельзя было смутить никакою неожиданностью, нельзя было застигнуть их врасплох, даже в самых критических положениях они не падали духом и не допускали мысли о том, чтобы невозможно было победить врага. С такою только армией Суворов мог совершить те замечательные подвиги, которые поставили его наряду с величайшими полководцами. Суворов сам был герой и умел из своих солдат сделать героев.
В заключение этого очерка необходимо сказать, что Румянцев, Потёмкин и Суворов своими благотворными усилиями возродили нашу конницу и сделали её снова способною одерживать блистательные победы. Не было в нашей коннице полного однообразия, безукоризненной стройности и тонкого равнения в движениях, чем так славилась прусская конница; не годилась она для эффектов на парадах; но зато она отличалась удальством, отвагою, подвижностью и выносливостью, совершала усиленные переходы, переплывала реки, переходила через горы, в боях атаковала и пехоту, и конницу, и артиллерию, нередко на труднопроходимой местности, врывалась в неприятельские укрепления… Одним словом, это была конница боевая.
Примечания[править]
- ↑ Такой именно отзыв дал о Суворове его современник, один из выдающихся генералов, французский маршал Моро.