Северная лира на 1827 год
М., «Наука», 1984
Господь славы на престоле. Все миры, и новые и старые, готовы петь хвалу Ему и с умилением пред Ним преклоняются. Великий день! Когда в первый раз все творения проникнуты были лучезарным светом Вечного Зиждителя, все в стройном чине предстали пред испытующий, всевидящий взор Его, все светила, подобно исполинам предшествуя мирам, открыли хвалу Всевышнему, отдаленнейшие бездны ее вторили! К Нему горы возносили величественное чело свое; Ему радостно плескали воды; Его славу носили ветры в дуновении своем; пред Ним леса преклоняли вершины свои; к Нему звери из дебрей возносили глас свой; Его пением своим приветствовали пернатые!
Среди всеобщего торжества сего, когда все творения роскошествовали, исполненные жизнию, стократ умноженною различными отношениями, и виновнику своего блаженства приносили дань признательности, — Творец обращает взор свой на жреца вновь сотворенного мира. Сей жрец, младшее чадо премудрости божией, пораженный красотою всего, что представилось ему из созданного прежде его, в благоговейном трепете пред Всемогущим, — жрец и вместе жертва, — лежал простертый в прахе, из которого был создан.
Осиянный лучом Божества, он в прахе сделался важным позорищем для вселенной; вышние силы еще воспели хвалу премудрости; чистейшие духи приветствовали духа воплощенного и дружественно внимали тихим движениям его во взорах и в биении сердца; отдаленные миры возрадовались, что новому царю земли могли быть друзьями, путеводителями. Горы предложили ему свои сокровища, леса плоды и тень свою, все естество животных обрадовалось, став вместе естеством столь высокого творения.
Что было прежде немым чувствованием глубоко тронутого сердца, то составляло первую речь, которую он произнес к богу, создателю своему; подняв взор свой и руки к приникшему свыше, он рек:
"Я ничтожен, Господи, Ты же беспределен. Нет числа творениям Твоим, нет меры премудрости и благости Твоей. Чувствую, на какую степень Ты поставляешь меня, и трепещу моей слабости. Я ли жрец Твой в сем мире, коего начало мне безвестно, в коем малейшее насекомое, легчайшая пылинка старше меня? Я ли Царь над сими существами, коих ни свойства, ни потребности мне неизвестны? Меня страшат сии бездны водные, кои только твоему мановению послушны; меня изумляет сия беспредельность вселенной; чувствую, что я должен учиться, и кто будет моим учителем? — Отдаленные ли миры? Но они безмолвно текут в путях, им Тобою предписанных! — воды ли сии? Но они никогда не выступят из пределов, им Тобою положенных! — ветры ли сии? Но дыхание их тихо; откуда приходят и куда стремятся, неизвестно! — горы ли?.. Сии ли невинные твари? но они ищут себе убежища… Слову твоему творить вселенную; бренный человек недостоин, чтоб Ты научал его.
Жрец умолк. Сидящий на престоле славы вопросил природу: может ли она учить человека? — Тих был вопрос Всемогущего, но его услышали концы вселенныя. — Концы вселенныя, славя премудрость Божию и воззрев на человека, рекли: научим тебя путям небесным и откроем тебе силу каждой планеты; сколь беспредельна высота небес, столь же беспредельна будет глубина познаний твоих! Потоки водные, остановив течение свое, рекли: сколько теперь ты нас чуждаешься, и сколько велик страх твой к нам, столько научим тебя владеть нами, столько знакомы тебе станут все глубины морские! Животные рекли: мы знаем тайны, которые делают нас к тебе столь близкими, — и ты их от нас познаешь и будешь подобен Всеведущему!
Сколько в свете творений, столько явилось жрецу учителей; вдруг сердце его исполнилось множеством надежд, для совершения коих потребна целая вечность. Уже он в восторге готов был пасть пред Создателем и сказать: теперь блаженство мое совершенно. Я счастлив природою.
«Узнаешь все и не будешь счастлив, и далек будешь от блаженства, — раздался глас от престола Предвечного, — будь Моим сыном, и от Меня учись, чему Я один только могу научить тебя — учись добродетели».
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
В этом рассказе-аллегории, используя библейские образы, В. И. Оболенский говорит о связи интеллектуального начала с морально-этическим, ставя таким образом проблемы воспитания и нравственности.
ОБОЛЕНСКИЙ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ (1790—1847) — литератор и переводчик. Учился в Московском университете; затем преподавал там классические языки и словесность. С 1821 г. был учителем и надзирателем в Университетском благородном пансионе, где оказал большое влияние на своих старших воспитанников. «Простой душой, скромный и чуждый всякой зависти в разговорах и на лекциях Оболенский поражал своею начитанностью и внезапно высказывал мысли оригинальные, в которых виднелись высокий ум и благородная душа» (цит. по: Колюпанов Н. П. Указ. соч., т. I, кн. 2, с. 63). С 1822 г. член Общества друзей С. Е. Раича, куда ввел и своего бывшего ученика А. И. Кошелева (см.: Колюпанов Н. П. Указ. соч., с. 64). Близкий друг С. Е. Раича. Знаток классических языков, Оболенский переводил античных авторов. Сочувственный отзыв С. П. Шевырева на его перевод «Разговоров Платона о законах» был помещен в «Московском вестнике» (1828, ч. 7, № 1, с. 79) — журнале, в котором Оболенский тоже принимал участие. И в дальнейшем поддерживал связи с бывшими участниками Общества друзей. Известны, например, его письмо к Д. П. Ознобишину (июль 1835 г. — ПД, ф. 213, № 133, лл. 1—2) и письмо к нему Ознобишина от 26 февраля 1846 г. Долго не имевший никаких вестей от Оболенского, Ознобишин интересуется его литературными занятиями: «Ужели и немцы и греки и римляне, все это забыто? ужели обещанные некогда проповеди Златоустого не будут изданы? Наконец, ужели наша литература потеряла в Вас одного из неутомимых своих сподвижников? Откликнитесь на голос человека, который всегда искренне любил и уважал Вас, который в приятной беседе с Вами всегда почерпал так много полезного и разнообразно нового» (ГБЛ, ф. 298/IV, оп. 1, № 28, л. 1—1об). В СЛ представлен двумя произведениями в прозе — «Клио» и «Первая суббота творения».