Утром 6 марта 1903 г. В. В. Розанов с женой приехал в Ясную Поляну. Этот день запомнился ему на всю жизнь, и он не раз возвращался к нему в своих статьях и книгах. Проговорили весь день, но не поняли друг друга. Однако то было «полезное непонимание», во всяком случае для Василия Васильевича, который создал «своего Толстого»: написал свыше 40 статей в газетах, журналах и сборниках о Толстом. Это интересная, но особая тема, которую мы не сможем здесь рассмотреть.
Мысль увидеть Толстого давно владела Розановым. Летом 1898 г. он написал ему письмо о современном христианстве и своих спорах с педагогом С. А. Рачинским, которого знал Толстой. Отголосок этих споров находим в публикуемом ниже письме. Первое письмо Толстому было впервые напечатано в книге: Розанов В. В. Мысли о литературе. М.: Современник, 1989.
16 января 1903 г. Розанов обратился к Толстому с письмом и просил разрешения посетить его в Ясной Поляне. Толстой был слаб после болезни, но после обмена несколькими письмами поездка в конце концов состоялась.
При встрече 6 марта Толстой дал Розанову для прочтения две свои статьи, только что напечатанные в издании В. Г. Черткова в Англии «Свободное слово». То были обращение «К духовенству», законченное Толстым в октябре 1902 г., и продолжение той же темы в статье «Разрушение ада и восстановление его (Легенда)», написанной в конце 1902 или начале 1903 г. (Розанов называет ее не совсем точно).
В письме от 11 марта 1903 г. предвосхищены некоторые мотивы богоборческой книги Розанова «Темный лик» с ее дилеммой: либо Христос, либо многоцветный мир. Для кого сладок Иисус, для того мир делается горек. Те, кто полюбил Иисуса, потеряли вкус к миру, все плоды мира стали горькими от сладости Иисуса. Нужно выбирать между Иисусом и миром, между двумя детьми Божьими. Нельзя соединить Иисуса с миром, нельзя разом их любить, нельзя чувствовать сладость Иисуса и сладость мира. По образному выражению Розанова, Христос моноцветен и чтб значат все цвета мира по сравнению с Ним.
Розанов написал два некролога Толстого. Один из них, напечатан в «Новом времени» 8 ноября 1910 г. Сохранилась рукопись и второго («Перед гробом Толстого»), снятого с набора в газете «Русское слово» в связи с запретом «церковного погребения» писателя, о необходимости которого говорил Розанов.
В смерти Толстого Розанов видел нечто исключительное по благородству, имея в виду не только его уход, но и отказ от возвращения в лоно церкви. Смерть Толстого — народный траур, траур страны, писал в этой неопубликованной статье Розанов: «России — потеря. Россия — хоронит. Эта огромная Россия не должна дать подняться никаким крикам справа и слева» (РГАЛИ, ф.419, ед. хр. 199, л.80-81). Он хотел, чтобы похороны Толстого превратились бы в «момент единения» народа и литературы перед памятью о гении.
Когда социал-демократическая пресса раздирала Толстого «с одной стороны» и «с другой стороны», Розанов видел в нем целостность национального начала: «Я хочу быть русским человеком», — это пела его более чем пятидесятилетняя песнь, от «Детства и отрочества», от «Севастопольских рассказов»… Он был коренным русским человеком — и следовательно православный. Потому что нельзя быть русским и не быть православным".
Россия хоронит своего Толстого, говорит Розанов, как когда-то хоронила Петра Великого. «Как Троя своего Гектора, как Нибелунги своего Зигфрида — оплакивает Россия Толстого, — свою гордость, свое величие, свою заслугу перед миром, свое оправдание перед ним, свое наконец искупление за множество грехов… Невольно бросаются в память эти мифологические и древние имена, так как все „явление Толстого России“, как заключительный аккорд нашей классической литературы, — походило на какой-то миф».
Дорогой[1] Лев Николаевич! Кратко и горячо поблагодарив Вас за ласку и привет во время нашего у Вас пребывания, перехожу спешно к двум статьям, Вами мне даденных: «Восстановление упраздненного было Ада» и «Обращение к духовенству». Вторая говорит о воспитании как гипнозе на детей и на невежд той суммы всяческих «истин», которые разоблачаются или вернее уличаются в первой статье. Итак — она основная.
Вы картинно, в диалоге, в драме, наподобие средневековых мистерий, выразили ту истину, которую я кратко формулирую иначе: наша эпоха (= христианская) вовсе не мессианская. Тут проходит какая-то внешняя слепота. Все (богословы да и обыкновенные люди) /верят/, что «пророчества исполнились», «Мессия явился» и «мечи перековывались на орала, а лев лег возле овцы, не съедая ее». И ему ВЕРЯТ! Это-то и поразительно, что все веруют, что обетования исполнились и «Примиритель» пришел и уже основал свое «царство». Между тем до последней степени очевидно, что наша цивилизация есть просто Содомская, бесстыдная и нахальная, порочная и зараженная как ни одна еще до нее; и не имеющая никаких надежд исправиться оттого, что она самоуверенна, счастлива добродетелью, в общем итоге: оттого, что она считает себя мессианскою («Обетованный пришел», «Обещанный пророками сошел на землю — умер за трех»). Но, возлюбленный Лев Николаевич, у меня тут начинаются очень далекие и очень горькие мне самому сомнения, но я не умел от них уйти. Ведь и я, как иногда на своем работнике (или наоборот, имен не помню) лежу на ближнем и согреваю его: и больше ничего не умею. Живу день за днем, стараюсь, чтобы тепло было около меня, ибо алтарь сионской веры в душе разрушен.
Какая странная концепция христианства: в «дому» человечества — убитый («распятый»), не человек, но Бог: и тем, что они, хозяева дома, хозяева земли, человечества, убили Бога — искуплена земля от «греха, проклятья и смерти».
Возьмем аналогию. Живете Вы с Софьей Андреевной, никого не судите, никем не судимые, живете и грешите и делаете правду. Прошло много лет. Вдруг в одно прекрасное утро находят Софью Андреевну повешенною у Вас в кабинете или у себя в спальне: неужели это есть оправдание для Льва Николаевича?
Еще аналогия. Живет деревня, не худая и не хорошая, так себе. Вдруг на задворках одного из домов находят зарезанного человека: неужели это «оправдание» для деревни?!!
Таким образом чудовищна сама концепция: оправдание через новое чудовищное преступление. Христианство есть вовсе не искупление от греха, а новое и тягчайшее грехопадение. Что значит «ослушаться Бога», «вкусить яблока» — пусть и волшебного (Ваши слова) сравнительно с распятием и опозорением Сына Божия?!
Да это так и есть: несмотря на общую веру, что «мы искуплены», сами искупленные чувствуют себя удвоенно, утроенно грешными сравнительно с людьми до Христа, с иудеями, с греками. Читайте жития «пустынников»: страх гибели души своей, отчаяние от «греховности» — поразительны в этих, индивидуально очень неподвижных, уединенных, изможденных постом и молитвою людях. Этого невозможно не заметить и этим нельзя не поразиться. И я думаю — в основе этого лежит и истина. Говоря образом, климат планеты нашей еще испортился после Христа. Не настало никакого «лета благоприятного», а скверно как петербургская осень, для всей планеты и целого человечества, в его поверивших «искуплению» частях.
Об этом пишете и Вы, другими словами, другими образами. Мы стоим над одним фактом, по-Вашему — «восстановление Ада», по-моему — «усиления Ада». Выше его пламя; вонючее его смрад.
Но затем мы расходимся. Вы все вините церковь; вините символ, поскольку открываете важнейший источник всего в «непогрешимости», «непоправимости» церкви и проч. Но, Лев Николаевич: откуда церковь?
Ведь в той самой книге, где Вы читаете: «поступай с ближним, как хочешь, чтобы поступали с тобою», «отдай одежду ближнему» и проч., написаны и слова: «если кого свяжете на земле — будете связаны и на небе, а кого разрешите на земле — будете разрешены на небе», и еще: «Петр — паси овец моих» и наконец третье: «Ты еси Петр (= камень, твердыня веры в Иисуса как Бога) и на сем камне созижду церковь мою». Если одни слова Вы принимаете за Христовы, примите и все Его слова, всю тайну Его, все. Чаю сказать ему третий секрет Евангелия. Слова о церкви, о связанности на небе связанных на земле, до того страшны, до того необычайны, так не рациональны и новы со всем, что раньше слушало человечество от пророков, от Моисея, от Будды и проч., что очевидно они не вставлены в Евангелие фокусником-подделывателем текста, а суть часть текста, его особенная и таинственная часть.
От Лютера, от «еретиков» начиная, все задумывались: откуда аз — в христианстве? Все искали «плевел». И Вы — в числе ищущих и вырывающих плевелы, и за это «к еретикам причтены». Но, Боже, что за почва, столь утучненная для плевел. Ведь где еще пот и злоба растут так легко, обильно, повсюду. Откройте духовную журналистику: в душе автора обычно (всегда!) пылает злоба, а слова он плетет елейные, «пригожие», «любовные». Да что за чудо слова и души? Отчего «безбожник» Тургенев — благостен, благодушен, смехотвор и блудник, а деревню разделил между мужиками и Виардо? Вообще поразительную особенность истории составляет факт, что так называемые «блудники», которые по ап. Павлу «царства небесного не наследуют» — суть хохотуны, весельчаки, имение свое расточают не только с «блудницами», но и положительно на добрые дела. Вот кто часто скидает рубашку и отдает ее озябшему. Я видал в этом роде поразительные примеры. Воспитывает гимназиста, воспитывает сирот, делится столом с нуждающимся товарищем — человек, который и думать забыл, что такое «целомудрие». Напротив, аскеты, скопцы бывают чрезвычайно жестоки, скаредны. Аскетический Рачинский был удивительно сух; и страшно — горд. Но оставляю его и перехожу к «плевелам».
Жгли еретиков (Вы пишите) и воздвигли гордое здание церкви, «непогрешимые» именно «праведники нового спасения», постники, аскеты; «мы достигли святости, мы — непогрешимы». Вспомните Анджело у Пушкина. Из таковых состояли инквизиторы: и ведь Анджело действительно пал только один раз, как падали «по разику» решительно и все святые церкви. — Они жгли «блудников мысли», «блудников жизни», славных, добрых, простых. Они жгли, с спокойствием указывая, что Учитель их «отделял солому от зерна — и ввергал солому в Огнь вечный, Огнь адский, уготованный диаволу и аггелам его». Все это они читали в Евангелии, столь же непререкаемо, как Вы в нем читаете: «не противься злому». Вы выбрали себе милое; они выбрали им милое. Грозы, угрозы, огня палящего в Евангелии не менее, чем росы, падающей на раны.
Нагорная проповедь… да почему же она не осуществилась?! Я перехожу прямо к Вас замучившей мысли, которую Вы вращаете в уме своем, как отравленный отраву в висках: «то-то и то-то сказано, а люди — не исполняют»! Да отчего же они не исполняют? Вы не обратили внимания на момент или на сторону реализма в Евангелии. Не исключают всего того, что и дано было не для исполнения, а для привлечения; что составляет былой флаг корабля, флаг явный, для чтения, для пропуска в страну: но исполнилось, и с страшною, неодолимою силою исполнилось все то, что лежит сзади флага, грузом, и что и было уже дано для исполнения: «кого свяжете — тот будет связан», «пасите овен моих», «враги Адовы не одолеют церковь Мою».
Христианство, Церковь суть именно церковь Христова, исполнение Его. Заметили ли Вы странный, как бы осторожный вопрос: «а вы за кого меня принимаете?» Возможно ли, чтобы Иову проговорил голос из бури: «за чей голос ты меня принимаешь», чтобы Моисей услышал из купины горящей: «за кого ты принимаешь Меня». Таким образом церковь новозаветная есть именно исповедание Лица Иисуса Христа, и положение в Нем всего упования, всей надежды, всего «спасения». Без этого — нет христианства; а как это есть — есть христианство, есть церковь.
Вы — и в церкви, и в христианстве. Вы только кричите: «братья, мы не то читали, не те слова». Но «братья» сухо Вам могут ответить: «нет, мы читаем не свои, а Его слова, столь же бесспорно сказанные», как и слова о любви. Словом, на «речениях» Спасителя Вы никак не победите церковь, не победите даже инквизиции. Нет, пора признать, что церковь держится на точных словах Спасителя, как и Вы, пытающийся победить ее. И притом ее слова, ею принятые во внимание, суть в точности новые слова, «новое вино»; а о любви слова — стары как мир. Ведь есть же «новый завет»; ведь и Вы Христа комментируете иначе, читая Сократа или Сенеку; а Вы значит видите, что Христос не просто моральный учитель, что в Нем — тайна, неисповедимое, особенное, что он принес «новый завет», «новое вино», — «некто, возлагающий руку свою на плуг и оглядывающийся назад не благонадежный для царства небесного». Христос не хочет оглядки. Он увлекал человечество — это явно. "За кого вы «принимаете?» — «Я верю, что Ты — Сын Бога живого», — «Блажен ты, Петр: на сем камне (= на этом новом исповедании) созижду церковь Мою и врата Дна не одолеют ее». Вот этих слов никак не мог сказать летописец; подобного не говорил ни Магомет, ни Будда, ни Конфуций, ни Соломон, ни Давид, ни Шопенгауэр. Церковь основан только Христос, именно как преемство исповедания, как непогрешимость и САМОУВЕРЕННОСТЬ исповедания (торопливость Петра в признании, отсутствие в нем колебаний, восторг в нем, «безогляден»).
Христианство, «Церковь Христа» вся основана на «безогляден». Кто оглянулся — уже вне церкви.
Я — «оглянулся» — и несчастен. Грущу и грущу. Радость моя редка, пора часа; а грусть — постоянна.
Сердце мое возмутилось. Не Христос ли сказал: «кто не оставляет отца и мать и жену и детей ради Меня — нет Меня достоин». Грешный, я люблю детей — и очутился «вне достоинства» Христова.
Так и остался «вне».
Вот мое положение, которое пробудило мысли, вопросы, дальше, больше: пока я не стал различать в самом Евангелии «флаг для пропуска» и излишний груз на дне трюма: которым будет торговать корабль, пропущенный в страну. Вы все принимаете этот товар за инородные «плевелы», но я думаю — дело сокровенное и просто заключается во взятии чужого флага, давно бывшего у человечества в употреблении, для провоза товара, так смутившего Ваше сердце.
Софье Андреевне и Александре Львовне и Эразму Леопольдовичу передайте мой сердечный привет, а равно и жены моей.
Ваш искренно любящий В.Розанов.
Примечания[править]
Автограф письма хранится в ГМТ, 182/14 с пометой; «Без ответа».
- ↑ Не сочтите за фамильярность. Конечно — и «уважаемый» и «глубокоуважаемый», но в основе всего и лучше всего просто «дорогой»