Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Том двенадцатый. Книга первая. Статьи. Фельетоны. Заметки 1841—1861
СПб, «Наука», 1995
ПИСЬМО К ДОКТОРУ ПУФУ[править]
1 Имени и отчества вашего не имею чести знать, но осмеливаюсь думать, что вас так зовут, впрочем, не из обидного предположения, существующего в простом народе, что «всякий немец Иван Иваныч» (сохрани меня бог! я очень хорошо знаю, что вы лекарь и дворянин, и притом уважение мое к вашей особе так велико, что если б я и знал про вас что-нибудь дурное, то никогда бы не осмелился так откровенно выразиться); но единственно потому, что сколько я ни встречал немцев — непременно Иван Иваныч, так что в нашей стороне уж и привыкли: если немец, то и хочется сказать ему: «Не хотите ли, Иван Иваныч, картофелю?» Впрочем, в случае ошибки с моей стороны, надеюсь, что вы меня извините; человеку, м<илостивый> г<осударь>, свойственно ошибаться.
По обыкновению всех людей, был я когда-то молод; жил в Петербурге; читывал книжки. Поселившись в деревню, не прекратил занятий моих литературою, но долгое время читал только «Конский лечебник», книгу, оставленную мне в наследство покойным моим родителем. Других книг не было, а выписывать через почту не находил я удобным, ибо при настоящем, известном вам, м<илостивый> г<осударь>, упадке нашей литературы легко мог выслать деньги за такую вещь, что и для обклейки комнат не годится, или, чего доброго, рассердишь книгопродавца каким-нибудь неприличным выражением, и вовсе потеряешь деньги. Но в начале 1844 года весть о славе вашей, милостивый государь, пронесшаяся из конца в конец обширного отечества нашего, достигла и до отдаленной деревеньки моей, где живу я. Не подумайте, милостивый государь, чтоб из пристрастия к глуши и безлюдью, или, — чего боже сохрани! — из вражды к просвещению, но единственно потому, что покойный родитель мой, имевший огромный конский завод, оставил мне только средство лечить лошадей, а лошадей и деревни прокутил сам. Легки на ногу были — ускакали! Зачитался я проклятого «Лечебника» и начал уж воображать сам себя лошадью. Бросил книгу под стол. Бог с ней, думаю, и с литературой! Добро бы было кого лечить, а то вот сам чуть не наелся девисильного корня!.. Вот около того-то времени вдруг и прошли слухи об ваших лекциях. Соблазнился я--подписался на «Литературную газету». С той поры только и делаю, что читаю ваши лекции, ем по вашим лекциям. Но о лекциях ваших после, а теперь вот об чем речь.
Целый год вы, милостивый государь, учите нас, провинциалов, есть здорово и дешево, и учите так, что поди вы ко мне в повара за половину моего дохода, я бы вас с руками и с ногами взял… Но вот что до сей поры вы не сказали нам: как у вас в Петербурге едят? Умеют ли есть? Только ли и делают, что едят, вот хоть бы как у нас, или еда так, на придачу? Петербург для нас, провинциалов, город интересный; мы хотим всё об нем знать, — с чего же нам и пример брать, как не с столичного города? мы вот только и толкуем о том, что в Петербурге делается, и, нечего скромничать, знаем кое-что получше вас, столичных. Раз приезжает к нам ваш брат столичный: вот мы ему о том, о другом. «Что вы, — говорит, — да я ничего такого и не слыхал!..» Ха! ха! ха! Вот как наши-то! С удовольствием усмотрели мы из объявлений при «Литературной газете», что скоро должна выйти в свет книга под названием «Физиология Петербурга», в которой обещают нас познакомить с тем, как в Петербурге живут и бедные и богатые, чем занимаются, как наживаются, как проматываются, как веселятся, что любят, чего не любят. «Хорошо! хорошо! — думаем мы, — книга полезная: можно будет кое-чем и по-заимствоваться нам, провинциалам»; да вдруг и приди мне в голову: «А как в Петербурге едят!» Неужели, милостивый государь, там не будет статьи о том, как едят в Петербурге, именно вашей статьи, потому что кроме вас во всем свете я не знаю человека, который мог бы написать такую статью?.. Да тогда куда же будет годиться «Физиология», на которую мы так надеемся?.. Нет, что вы там себе ни пишите, господа составители «Физиологии», а если вы не покажете нам, что и как в Петербурге (ѣ) есть и что пить, мы не узнаем Петербурга, и ваша книга будет всё равно, что человек без желудка!.. Просите же, просите доктора Пуфа, чтоб он сжалился над вами и над вашей книгой!..
Итак, вот что побудило меня писать. Присоединяя, милостивый государь, и мою усерднейшую просьбу, прошу не оставить вашим уведомлением и перехожу к вашим лекциям. Но об них я не нахожу приличным говорить иначе, как стихами.
Почтеннейший Иван Иваныч!
Великодушный доктор наш!
Всегда зачитываюсь за ночь
Статеек ваших. Гений ваш
Благотворитель всей России!
Вы краше дня, вы ярче звезд,
И перед вами клонит выи
Весь Новоладожский уезд.
Действительно, вы благодетель
Желудков наших, — а от них
И гнев, и злость, и добродетель,
И множество страстей других.
У нас помещик был свирепый —
Неукротимая душа!
Он раз в жену тарелкой с репой
Пустил — зачем не хороша!!!
Ко всем сварливо придирался,
Худел, страдальчески хандрил,
И в доме всяк его боялся
И ни единый не любил!
Его сердитый, злобный говор
На миг в семействе не смолкал,
Неоднократно битый повар
Свое искусство проклинал.
Вдруг… (но какой, скажите, кистью
Здесь подвиг ваш изображу?
Поверьте, движим не корыстью,
Но благодарностью — пишу!
Хоть я учился у поэта,
Но не пошла наука впрок).
Вдруг… получается «Газета»
И в ней — ваш кухонный урок.
Прочел небрежно гордый барин
(То было в пятницу, при нас)
И, как на Пушкина Фиглярин,
Напал, о доктор мой! на вас.
Но не дремал и разум женский:
Прочла жена и — поняла.
И в сутки повар деревенский
Стал человеком из осла.
И что ж? (Я был всему свидетель —
Клянусь — не ложь мои слова!)
Нет, ты не знала, добродетель,
Полней и краше торжества!
И никогда с начала света
Порок сильнее не страдал:
Помещик наш из-за обеда
И краснощек и ясен встал.
В слугу не бросил чашкой кофе;
И — доктор мой! гордись! гордись! —
Как из фонтана в Петергофе,
Рекой из уст его лились
Слова не бранные… Уроки
Твои из грешной сей души
Изгнали жесткость и пороки!..
С тех пор, что ты ни напиши —
Родным, друзьям, жене читает,
Тебя отцом своим зовет,
Весь от блаженства тает, тает
И в умиленье слезы льет.
С тех пор он стал и добр и весел,
Детей ласкал, жену любил.
Злой управитель нос повесил,
«Мужик судьбу благословил!» 1
1 Стих Пушкина из «Онегина» (примечание Некрасова),
Вот пример, который лучше всех похвал и восклицаний показывает великое значение ваших, милостивый государь, лекций. За сим мне более ничего не остается, как пожелать вам от искреннего моего сердца всех благ жизни.
И да не говорит, не ходит,
Повержен в лютый паралич, —
Кто на тебя хулу возводит
И злонамеренную дичь.
Ты Пуф, но ты не пуф нахальный —
Досужий плод журнальных врак:
Ты человек — и достохвальный,
А не какой-нибудь дурак.
Кормилец сорока губерний,
Ты и умен и терпелив.
Твоим врагам — венец из терний,
Тебе — из лавров и олив!
Трудись, трудись, не уставая!
Будь вечно счастлив, здрав и свеж,
И, есть Россию научая,
Сам на земле не даром ешь!..
С глубочайшим высокопочитанием и пр<очее>.
КОММЕНТАРИИ[править]
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1845, 8 февр., № 6, отдел «Записки для хозяев», с. 45—47, с подписью: «Такой-то».
Принадлежность Некрасову отмечена К. И. Чуковским (ПССт 1931, с. 610—611). Дополнительные аргументы в пользу такой атрибуции привел Б. Я. Бухштаб (ПСС, т. V, с. 636). Фельетон тесно связан с другими фельетонами Некрасова о докторе Пуфе («Крапива», «Письмо *** ского помещика…», «Нечто о дупелях, о докторе Пуфе и об артишоках в особенности» и др.).
В собрание сочинений впервые включено: стихотворение «Почтеннейший Иван Иваныч!..» — ПССт, 1931, с. 455, полностью — ПСС, т. V, с. 538—541.
Автограф не найден.
С. 224. Письмо к доктору Пуфу.-- Непосредственно после текста комментируемого фельетона в «Литературной газете» был помещен «Ответ доктора Пуфа г-ну Такому-то» (ЛГ, 1845, 8 февр., № 6, «Записки для хозяев», с. 47).
С. 224. …из со предположения, существующего в простом народе, что «всякий немец Иван Иваныч»…-- Ср. у Даля: «Иван Иванович — почетное или шуточное имя и отчество немцев <…> кои всегда отзываются на кличку эту, как чуваши на зов: Василий Васильевич» (т. II, с. 1).
С. 224. …читал только «Конский лечебник»" — Очевидно, имеется в виду книга Ф. К. Удена «Наставление о скотских болезнях» (СПб., 1801; 2-е изд. СПб., 1807). Ср. наст. изд., т. VI, с. 172, 683; т. IX, кн. 1, с. 233; кн. 2, с. 355.
С. 225. …сам чуть не наелся девисильного корня!..-- Корень девисила применяется как средство от простуды, чесотки и желудочных болезней.
С. 226. …скоро должна выйти в свет книга под названием «Физиология Петербурга»" — В рецензируемом фельетоне Некрасов стремился привлечь внимание читателей к редактировавшемуся им сборнику «Физиология Петербурга», который вскоре должен был выйти в свет (ценз. разр. 1-й части — 2 нояб. 1844 г. и 11 февр. 1845 г., выход в свет 27 марта 1845 г.; ценз. разр. 2-й части — 2 янв. 1845 г., выход в свет 26 июня 1845 г.).
С. 227. И, как на Пушкина Фиглярин, напал" — Фиглярин — прозвище, данное Ф. В. Булгарину Пушкиным (в стихотворениях «Не то беда, что ты поляк…» (1830) и «Моя родословная» (1830)) и получившее широкое хождение в литературе.
С. 227. «Мужик судьбу благословил!» — Неточная цитата из «Евгения Онегина» (гл. 2, строфа IV); у Пушкина: «И раб судьбу благословил».
С. 228. Ты Пуф, но ты не пуф нахальный" — Игра слов: Пуф — псевдоним В. Ф. Одоевского и пуф — ложный слух (ср. аналогичную игру слов в фельетоне «Крапива» (с. 74).